В этот момент к Олд Шеттерхэнду подошел юный Ши-Со и сказал: — Разрешите мне ответить на только что поставленный вопрос? — Пожалуйста, обращайся! — охотник обратился к юноше на «ты», ибо был другом его отца, а самого Ши-Со знавал еще мальчишкой. — Вам нечего бояться, сэр, — спокойным тоном сказал индеец банкиру. — Вы получите свой документ назад. — В самом деле? — воскликнул обрадованный банкир. — Каким образом? — Я его принесу вам. — Вы? Вы намерены отнять этот чек? Но вы же знаете, что ее нынешний владелец находится в руках нихора. — А меня воспитали навахо! Теперь мы с нихора враги, они пленили восьмерых моих соплеменников, и я обязан сделать все возможное, чтобы освободить их. Там и Нефтяной принц попадет в мои руки. Я возьму ваш чек и отдам его вам. Банкир удивленно посмотрел на юношу, так уверенно с ним говорившего, и спросил: — Молодой человек, вы хотите освободить навахо? А вы знаете, сколько воинов нихора следит за ними? — Всего тридцать. — Всего?! И вы в одиночку хотите управиться с ними? — Я не боюсь их. И я не один. Я разыщу воинов моего племени. — Значит, вы знаете, где их найти? — Они здесь недалеко. — Пока вы будете их искать, пройдет время, и нихора ускользнут. — Они никуда не уйдут, — вмешался в разговор Олд Шеттерхэнд. — Мы же здесь. Что скажет мой брат Виннету? — Мы последуем за нихора, освободим навахо и отнимем чек у Нефтяного принца. — Благодарю вас! — торжествующе закричал Роллинс. — Как вы сказали, так оно и будет. Когда выступаем? — Как можно скорее, — ответил Олд Шеттерхэнд. — Сначала давайте еще раз осмотрим пещеру, а потом Виннету поведет нас в лес, где располагались на ночлег нихора со своими пленниками. Пещера оказалась естественной вырытой — она образовалась в результате действия воды, сочившейся с гор и позже сливавшейся в озеро. Оттого-то и появились две узеньких полоски мелкой гальки, протянувшиеся от пещеры к Мрачной Воде. В пещере нашли сорок пустых бочек, две-три кирки и топор. Две бочки оказались расколоты: вероятно, их доски предназначались для костра. Виннету и Олд Шеттерхэнд ушли изучить следы нихора, а остальные расположились в траве, ожидая их возвращения. Темой разговоров были переживания этого дня. Все согласились, что спасением они обязаны только Виннету и Олд Шеттерхэнду, и хвала им слетала с уст каждого. Особенно старался Хромой Фрэнк. Усевшись среди немецких переселенцев, он рассказывал им эпизоды из совместных скитаний с двумя знаменитыми вестменами. Кантор слушал с неослабным вниманием. Воспользовавшись небольшой паузой, он заметил: — Это именно то, что мне нужно. Перенесенные на сцену их деяния окажут именно то действие, на которое я рассчитываю. Но есть здесь и трудности, преодолеть которые вы мне, вероятно, поможете, герр Франке. — Это какие еще трудности? Я вообще-то трудности люблю. Все, что требует труда и напряжения, во всякое время было моим любимым занятием. Обращайтесь смело ко мне, герр кантор эмеритус. Я для вас стану и настоящим человеком, и настоящим героем. Ну, что там за трудности? Я очень легко с ними разделаюсь. — Хм! Слышали вы когда-нибудь, чтобы Виннету и Олд Шеттерхэнд пели? — Пели? Нет! — Но ведь должны же они петь? Как вы считаете? — Что за индигоцветный вопрос! И вы не стыдитесь так думать или аллювиально выражаться? Скажу вам, что эти двое могут делать абсолютно все. — А как вы думаете, споет когда-нибудь Олд Шеттерхэнд, если я его об этом попрошу? У Хромого Фрэнка на лице появилось выражение крайней задумчивости. — А Виннету? — Вот этот не запоет. Точно знаю! Он велик во всех делах, и я убежден, что поет он замечательно: мастер колоратуры! Но, откровенно говоря, я просто не могу себе представить его певцом. Вообразите-ка стоящим его в концертном зале с расставленными ногами и широко разинутым ртом, поющим скандинавскую арию: «Милый месяц, ты так тихо выплываешь из-за соседской груши!» Можете вы нарисовать себе такую картину? — Но ведь индейцы вообще-то поют. — Конечно, и я даже слышал их пение. — Как оно звучало? Что они пели? Это было многоголосие или одноголосие? Мне очень важно услышать это от вас. — Ну, опять вы с этими эпилептическими вопросами! Когда поет один человек, это, ясно, будет одноголосие. Или вы считаете, что один-единственный человек может исполнить восьмиголосие? Как это звучит? Ну, не так, как у великих Моцарта, Гальвани [65] и Корреджо [66]. Это нелегко описать. Представьте себе кузнечные меха, в которых спрятались белый медведь, индюк и три молоденьких поросенка. Если привести меха в действие, то что-нибудь, вероятно, услышите. Вот примерно так и звучит настоящая индейская гражданская оперетта. Понятно? — Разумеется. Вы привели достаточно красноречивый пример. — Ну, а что вы затеваете с Олд Шеттерхэндом и Виннету? — Я должен знать, какие у них голоса. — Хорошие голоса, можно даже сказать: отличные. Думать об их голосах иначе — значит, оскорблять их! — Я совсем о другом говорю. Я хотел бы знать, поют они тенором, баритоном или басом. Они будут главными героями моей оперы и мне обязательно нужно знать позицию их голоса. — Ерунда какая-то! Позиция голоса! Голос всегда находится в глотке. Я еще не видел ни одного человека, который пел бы желудком или локтями. Такое надо бы знать, раз уж вы взялись за двенадцатиактную оперу. Да и не надо ничего предусматривать заранее. Вот услышите, как поют Шеттерхэнд и Виннету, и сами догадаетесь, тенора у них или басы. Хромой Фрэнк еще долго бы разглагольствовал, но вернулись те, о ком они говорили, и знаменитый вестмен приказал готовиться к выступлению: — Мы довольно далеко проехали по следам нихора. Кажется, они направляются к реке Челли, что вполне нам подходит. Глава 9 Проделки кантора Эмеритуса Отряд снова тронулся в путь. Заделывать вход в пещеру не было никакой надобности, поэтому его оставили открытым. Проехав ущелье, Виннету, возглавивший отряд, сразу свернул в лес, где ночевали нихора. Очень скоро обнаружили их следы. Они вели сначала вверх, а потом в глубокую долину, выходившую в широкую прерию. Опасаться внезапного нападения не приходилось, поэтому всадникам разрешили ехать, как они хотят, и громко переговариваться между собой. Кантор пристроился к Фрэнку сбоку и спросил: — Герр Франке, не окажете ли вы мне любезность? — Почему же не оказать? А в чем дело? — Я заметил, что вы в исключительных отношениях с Олд Шеттерхэндом… — Да, мы с ним в прекрасных отношениях! На условиях полного равенства. — Тогда попросите его спеть песню или хотя бы один куплет. — Э-э, милый друг, нет… Этого я не хочу делать. — Не хотите? Почему? — Если бы я попросил его лечь в обнимку с гризли или схватить за рога бизона, он бы сделал это. Но петь? Нет, таких способностей я в нем не предполагаю. Да, кстати, вы все время говорите о музыке вашей оперы, а текст-то у вас есть? — Нет пока. — Так не теряйте времени. Поищите подходящего поэта. — Я хотел бы сам сочинить текст. — Сами? — удивленно спросил Фрэнк и взглянул на кантора сбоку. — Значит, вы уже изучили науку рифмосложения? И можете выпускать своих героев из-за кулис, чтобы они укладывали свои мысли в рифмованные строфы? — Надеюсь. К тому же здесь вряд ли найдешь хотя бы одного поэта. — Ба! Да здесь их тысячи! У вас просто-напросто обман зрения. А между тем даже среди нас есть один поэт… — В самом деле? Кто же это? — Не догадываетесь? Мне вас жаль. Приглядитесь повнимательней, и вы сразу увидите, кто хранит в голове крайне редкую стихотворческую формацию. Это доказывают его благородные духотворные и мелодически деликатные черты лица. — Кого же вы имеете в виду? — спросил кантор, после того как несколько минут внимательно разглядел почти всех присутствующих. Фрэнк ткнул себя в грудь указательным пальцем и важно произнес: — Себя.