— Нет. — У нее вздымалась грудь. — Да. — Нет. — Я могу делать это весь день, Эм. — Одно. — Она подняла палец. — Ты можешь попробовать ОДНО, но это все, и не говори Санчесу, потому что я поклялась всеми правдами и неправдами, что мы его подождем. Бедный парень так несся по коридору, Миллер, что чуть не сломал кнопку в лифте. — Должно быть, этот мужик любит твое печенье, — прохрипел я. — Никогда не думала, что будут существовать двое одинаково одержимых парней, — задыхаясь, сказала она. — Ты собираешься просто пялиться на меня или попробуешь? — Ее улыбка пропала, когда взгляд метнулся к моему рту и обратно. — Попробую, — прошептал я, медленно потянулся за ее спину и взял одно печенье. Поднес его к рту и откусил, а затем поднес оставшийся кусочек к ее губам. Она покачала головой. — Мне кажется, я получаю больше удовольствия, наблюдая за тем, как ты ешь, а не когда сама ем. — Тогда наблюдай. — Я прикончил печенье и облизал пальцы, а затем Эм скользнула большим пальцем по уголку моих губ. Мой язык встретил ее большой палец. Она не отдернула руку. Даже ее кожа была удивительной на вкус. — У тебя, хм, там был шоколад, — сглотнула она и отвернулась. Мне потребовалась каждая частичка контроля, которая была в теле, чтобы не поцеловать ее, не обрушиться ртом на ее губы и не дать ей, по-настоящему, кое-что попробовать. — Если кто-нибудь из вас съел печенье, то вы для меня мертвы! — раздался голос Санчеса, затем открылась дверь. Я уничтожил все доказательства, перераспределив печенье на подносе, и подмигнул Эм, прежде чем Санчес добрался до кухни. Он посмотрел на поднос, потом на меня, потом снова на поднос. — Ты переложил одно. — Так и есть. — Я сглотнул. — А потом кое-кто шлепнул меня лопаткой. Поосторожнее с ней. — Я ткнул пальцем в сторону Эм. — Она такая жестокая. — О, моя женщина психанула из-за одного украденного печенья? — поддразнил Санчес, притянув ее в объятие. У меня защемило в груди. И подкралась тошнота. Я сжал кулаки и попытался отвести взгляд, но это было невозможно. Они стояли прямо передо мной. Санчес коснулся губами ее губ, затем вздохнул, прижимаясь к ее телу, и еще раз доказал мне, что Эм принадлежала не мне. И самое хреновое было то, что я вполне уверен, что он неспециально это сделал — просто ничего не мог с собой поделать. Я знал это чувство. Оно преследовало меня каждую секунду каждого дня. — Ребята, мы будем есть печенье, или мне стоит на некоторое время оставить вас наедине? — поддразнил я. — Сначала печенье. Затем секс. — Санчес кивнул. Эмерсон ахнула. — Мужик с приоритетами, — кивнул я, пытаясь отринуть противное ощущение в животе. — Мне это нравится. Он протянул руку для рукопожатия. Я ее принял. И постарался не блевануть, когда схватил еще одно печенье и сунул его в рот, чтобы хоть чем-то себя занять. Чтобы оставаться в здравом уме. Вариантов было два: либо съесть всю еду, либо сделать что-то глупое, например, заявить на Эмерсон свои права, основываясь лишь на том факте, что я знал ее намного дольше, чем он. Но настоящее не учитывало прошлого. Уже нет. И мы согласились забыть об этом. Так что у меня было два варианта на выбор. Я мог бы избегать их, как чуму, и потерять ее навсегда, или жить во лжи. Я посмотрел в глаза Эм, когда она вернулась в медвежьи объятия Санчеса. Да уж, варианты были отстойными. Избегать. Или жить во лжи? И я решил жить во лжи. Глава 24 ЭМЕРСОН В груди все болело. Я с трудом проглотила половину одного печенья с глотком молока. Мы смотрели фильм «Джейсон Борн». Я сидела между двумя самыми горячими парнями на планете, пока они спорили о кибертерроризме и бросались печеньем в телевизор. Все было идеально. И это был настоящий ад. Как можно ощущать такие противоречивые эмоции? Санчес обвил рукой мою спину и крепко обнял, но часть моей ноги все еще касалась ноги Миллера, и я знала, что он это знал, потому что время от времени тот двигался, и эта пытка начиналась снова и снова. Из-за ощущения его мускулистого бедра через ткань его джинсов… Или из-за того, что я чувствовала касание его пальцев, когда он протянул мне одеяло… И все же Миллер оставался верен своему слову — быть моим другом; во всяком случае, я была на грани нервного срыва, пока как он разговаривал с нами как обычно, пока Санчес держал меня за руку и играл с моими волосами. Я бы солгала, если бы сказала, что внимание Санчеса казалось мне неприятным. Мне оно нравилось. Санчес был не таким, как я ожидала. Я имею в виду, что он вел себя нахально, но, наблюдая за тем, как он играл, и как вел себя в комнате, все обретало смысл. Не было никакого шанса, чтобы он был другим. И это работало. Это покоряло, по крайней мере, меня, и я знала, что, даже когда Санчес дразнился, всегда была черта, которую он не хотел переступать, по крайней мере, пока. Казалось, что Санчес доказывал мне или, возможно, самому себе, что он способен на большее, чем отношения на одну ночь. Я все еще не спрашивала его о Джеки. Не была уверена, хочу ли что-то знать, кроме того, это было не мое дело, ведь так? Как только закончился фильм, Миллер стукнулся с Санчесом кулаками, а затем дал мне пять, потому что, на его взгляд, я была слишком блондинкой, чтобы стукнуться кулаками со мной. На самом же деле, вся причина была в том, что его руки были такими большими, а мои были такими маленькими, что у меня заболели бы костяшки! И я, конечно же, об этом сказала, защищаясь, после чего оба парня дразнили меня еще добрых десять минут, а я стояла и выслушивала это. Уборка была минимальной и заняла у меня всего около тридцати минут. Я была вымотана, пытаясь держать свои чувства под контролем и сосредоточиться на парне, который реально заботился обо мне, на парне, который хотел меня не только из-за того, что был у меня первым. Я нахмурилась. Это была потенциально несправедливая оценка Миллера, но это все, что у меня было. — Эмерсон? — Санчес шел по коридору в только низко посаженных джинсах, с улыбкой, предназначенной для единственного человека, находившегося в комнате — для меня. От вида его золотистого мускулистого тела, я распереживалась, что у меня начнется гипервентиляция легких. У Санчеса были татуировки: несколько вокруг правой руки и одна тянулась вдоль подтянутого пресса. Я облизала губы. — Осторожно, Соблазнительные Изгибы. — Его тон был предупреждающим. — Оближешь еще раз, и придется оставить меня себе. — А кто сказал, что я не планирую оставлять себе? — Я медленно пошла ему на встречу. — Некоторые говорят, что меня нельзя приручить. — Санчес прищурил глаза. — Кто говорил о приручении?