– Поэтому соглашайтесь на мой один процент, и я напишу вам вексель. – Ну что ж… Один так один, – произнес солдат. – Пишите бумагу. – На предъявителя? – Только именной. – Фернандо! – крикнул купец одному из своих людей. – Выпиши вексель господину воину. Довольный упец вскоре уехал в свой Вильбург. Волков сидел в харчевне и следил за Хильдой, которая босая и с подобранной юбкой мыла полы, когда пришел Ёган. – Коновал сказал, что конь будет здоров через неделю, – произнес слуга. – А что с ним произошло? – Да напугал его урод какой-то, он поскользнулся и упал, – отвечал солдат, любуясь, как под ветхой кофтой девицы в такт ее движениям колышется тяжелая грудь. – Урод? Что за урод? – Да не знаю, то ли холерный, то ли чумной. Хотя не чумной, язв на нем не было. Выскочил из болота, конь дернулся и упал на бок, на стремя. – Из болота? – удивился Ёган. – Неужто водяной? – Да почем мне знать? Больной весь, уродливый. То ли желтый, то ли серый. У вас раньше таких видели? – Слыхом не слыхивал. Даже от стариков. – Ну и черт с ним, готовься к барону ехать. – Я готов. – Кольчугу наденешь и меч возьмешь. – Ох, господин, меня аж потом прошибает. Неужто я меч привяжу? Прям как благородный. – Ты молись, дурень, чтобы им пользоваться не пришлось. – А что, может, придется? – Всякое может быть. Я уже стольких людей барона побил, что он и осерчать может. – А что будет, если осерчает? – Меня убьют, тебя повесят, – абсолютно спокойно ответил Волков. Ёган молчал, смотрел на него чуть растерянно. – Что ты глазами хлопаешь? Уже и меч не в радость? – засмеялся солдат. – Ну… – Да не бойся ты, Бог милостив. – В том то и дело, что ко мне не очень-то. – И что ж теперь? Не пойдешь со мной? – Да как же не идти? – Ёган вздохнул. – Пойду. Мне теперь деваться некуда. Я теперь с вами до гробовой доски. – Тогда давай одеваться будем. Сегодня сходим к барону, а завтра поутру, по туману, уедем отсюда. Ты все свои дела сделал? – Ага. Баба моя в монастырь пойдет, а дети, корова и надел – брату. Так что поутру уедем. – Вот и славно. Бриться давай. В харчевне никого не было. Хильда носила горячую воду и делала ироничные замечания. – Ой, прям как незамужняя готовится к ярмарке, и моются, и моются. – Не смей меня сравнивать с бабами, – заметил солдат. – Получишь у меня. – Ой, напугали. – Не разговаривайте, господин, я вас порежу, – пыхтел Ёган, брея Волкова. Брил он неловко, но старательно. – Да не скреби ты так, кожу сдерешь. – И то верно, – заметила ехидно Хильда. – Кожа-то у твоего господина нежная. – Уйди отсюда! – рявкнул солдат. – Так я воду принесла. – Принесла и убирайся. – О господи, ну прям, в самом деле, как девки перед праздником. Осталось только ножкой топнуть. – Уйди, – зорал Ёган, – сейчас дрын возьму! Брунхильда чуть не бегом кинулась прочь, продолжая дразниться и смеяться. А Ёган добрил солдата и спросил: – Мне тоже побриться? – Щеки и подбородок выбрей. Усы оставь. – Ага. – Потом руку мне разбинтуй. – Так монахи не велели. – Разбинтуй. Не хочу со стянутой рукой, как калека, в замок идти. – А что, она может пригодиться? Солдат чуть подумал и ответил: – Ну, если дойдет до того, что она мне понадобится, то потом она мне точно не понадобится. – Чего? – не понял Ёган. – Ничего, – ответил солдат, – брейся и помоги мне одеться. Глава пятая Волков надел бригантину, а Ёган – кольчугу доброй ламбрийской работы. Заметные усы добавили ему мужественности, меч – воинственности. Кольчуга сидела как влитая на широких плечах. Те, кто его видел в первый раз, никогда бы не подумали, что прежде этот человек пахал землю. Выглядел он закаленным воякой. Они сели на лошадей и поехали к замку. – Ты чего коня ногами-то душишь? Тебе каблуки с сапогами зачем? – произнес солдат, разглядывая спутника. – Так непривычно. Я ж всю жизнь без седла ездил. – Это видно. Выпрями чуть ноги. Каблуками в стремена упрись. Расслабься, не ложись коню на шею. Наоборот, чуть откинься назад, чтобы ехать вальяжно, чтобы было видно, что едет воин, а не холоп. – Так? – Ёган сделал все что нужно. – Так. Узду левой рукой держи, правая для копья или меча. Солдат был доволен. Ёган действительно стал походить на человека весьма не мирной профессии, но Волков прекрасно понимал, что это только видимость. Как на боевую единицу он на него не рассчитывал.