– Немудрено, статная девица. – Зад у нее волшебный, у нас один мужик говорил, что дал бы крейцер, если б она позволила хоть один палец ей в зад засунуть. – Вот как. – Солдат усмехнулся. – Я б тоже дал бы крейцер, я вот думаю, – начал было Ёган. – Ты сколько раз сделал? – перебил его Волков. – Сто двадцать два. – Доделывай давай, а то до ночи будешь стену тыкать, а тебе еще коней чистить. Стоит он… мечтает про бабьи зады. Ёган вздохнул и отвернулся к стене. – И еще, чуть не забыл, – вспомнил солдат, – одежду, ту, что сегодня купил, постирай и высуши к утру. – Ага, повешу, у огня высохнет. – Не вздумай, это шелк, стоит огромных денег. Еще спалишь мне одежду, она легко горит. – А что, вшей не выжигать? – Это шелк, в нем не бывает вшей. – Удивительно. Утром они были на ногах с первыми петухами. Поденщики, ночевавшие в харчевне, с завистью смотрели на сковороду жареной колбасы с яйцами и теплое молоко с пшеничным хлебом и медом, которые носила на стол солдата Брунхильда. Она мудрено подвязала волосы лентой, которую ей подарил Волков, а он сидел за столом и откровенно любовался ею. Ловкая, сильная, грациозная. Ему было наплевать и на синяк, и на отсутствие зуба, и на то, что ухо еще было фиолетовым. Для солдата это незначительные мелочи, а вот длинные ноги, широкие бедра, красивые плечи и тяжелая грудь под ветхой кофтой и нижней рубахой его очень даже трогали. Когда Волков поел, Хильда принесла еще хлеба Ёгану, который сел доедать за солдатом. Хотела уйти, но солдат поймал ее за руку. – Чего еще? – с вызовом спросила девица. – Ты красавица, наглядеться не могу. – Ой, вы прям спозаранку начали. Солдат молча разогнул указательный палец девушки и надел на него серебряный перстень со стекляшкой, тот, что забрал у купчишки. – Мне? – искренне удивилась Брунхильда. – Нет, мамаше твоей, – съязвил Ёган. Она даже не взглянула в его сторону, рассматривая перстень. – Нравится? – спросил солдат. – Нравиться-то нравится, а чего это вы мне кольца-то дарите? Благородные простым кольца не дарят. – А я и не благородный. – Да хоть и так, а все одно – рассуждаете как благородный. Думаете, подарю ленту да кольцо, а потом буду тискать на конюшне? – А что ж, замуж ему тебя звать, что ли? – опять съязвил Ёган. – Тебе-то, голодранцу, замуж меня звать – пустое, даже будь ты не женат, – высокомерно заявила девица, – а если господин твой позовет, я еще и то думать буду. – Наглая, а? – восхитился Ёган и хотел было дать ладонью нахалке по заду, но та грациозно увернулась и гордо ушла. – Ну не наглая, а? – Доедай и коня мне седлай. – А мне не седлать? – Тебе нет, я поеду к монахам, пусть руку еще раз посмотрят. – А что, опять болит? – Нет. На удивление. Монахи – добрые лекари. Как у них были, так плечо с тех пор ни разу еще не болело, а про ногу вообще забывать стал. Хромаю только из-за старой раны. – Может, мне с вами? Дороги-то неспокойные. – Что за дурь? Я же не девица. Я что, до монастыря один не доеду? – Доедете, конечно, – согласился Ёган, – только вдвоем надежнее было бы. – Нет, ты возьмешь телегу купчишки и поедешь к кузнецу. Поговори с ним, вдруг он эту рухлядь в добрый тарантас превратит? Может, новые оси железные поставить? – Поговорю, господин. Только скажу вам честно, из этой рухляди путного ничего не выйдет. Купчишка за телегой не следил. Гнилая она. – Тогда будем новую присматривать. И конягу простого, не боевого же в нее впрягать. – Найдем, господин. – И не забудь у него мои поножи забрать. И болты к арбалету. – Заберу, господин. Совсем скоро солдат забрался на лошадь и отправился в монастырь. Сильно не гнал, но и шагом не плелся. Доехал быстро. Как в прошлый раз, не без скандала с привратником-толстяком попал к отцу Ливитусу на прием. – Вы оторвали нас от утренней молитвы, – назидательно заметил монах. – Я общался с Богом. – У вас и у Бога впереди бесконечность, а у меня сегодня куча дел. Так что вы уж извините. К тому же две козы стоят утренней молитвы. – Не богохульствуйте, сын мой. – Монах погрозил пальцем, едва заметно усмехнулся. – Я принес деньги. – Солдат протянул монаху две монеты по пять крейцеров. Отец Ливитус денег брать не стал, их взял брат Ипполит. – Вы жертвуете на доброе дело, – произнес монах. – Господь не забывает о таких делах. – Никогда не сомневался в этом. Брат Ипполит помог солдату раздеться. – Как вы себя чувствуете? – спросил отец Ливитус. – Намного лучше. – Ну что же, вижу. – Монах стал осторожно разминать левую руку солдата. – Получше стала, получше. Но это не от мази, это от перетяжки. Брат Ипполит, накладывайте повязку снова. – И долго мне ее носить? – Если хотите владеть рукой, то до зимы. – До зимы?! – удивился солдат. – Да, сын мой, до зимы. Вам разворотили суставную сумку, я вообще удивляюсь, что вы можете руку поднять. Брат Ипполит примотал руку к торсу бинтами накрепко. – Так, давайте, показывайте ногу. Да, тут все заживает как на младенце. Жара, озноба не было? – Нет, не было. Чувствую себя нормально. – Он вздохнул. – Неужели придется носить бинты до зимы? – Да, сын мой, придется. – Я хотел завтра покинуть ваши края. Кстати, а что вы говорили про сохранность зубов? Какой-то мел нужен, сарацинская вода? – Мы вам все приготовили. – Сколько с меня? – Вы уже за все заплатили, – сказал отец Ливитус. – Брат Ипполит вам все уже приготовил. И для зубов, и для плеча. И бинты, и мазь. Если не уедете – через три или пять дней приезжайте. Поглядим вашу руку. – Все-таки уеду. – Жаль. Такой человек нам в графстве был бы нужен.