Звенит звонок. Все вскакивают со своих мест, кладут тетради на учительский стол и покидают кабинет. – Привет, я Мария. А я Оля. Меня зовут Лииса, – представляются мне некоторые девочки, окружая со всех сторон. – А ты откуда к нам приехала? Я улыбаюсь каждой из них, коротко рассказываю о том, где жила до Сампо, и не забываю краем глаза наблюдать за тем, как Кай кидает вещи в сумку и небрежно забрасывает ее на плечо. – Идем, – улыбается Оливия. – А то опоздаем на следующий урок. – Ага. Я начинаю собирать тетради и канцелярские принадлежности. Девочки расступаются и плетутся к выходу. Несколько парней обводят меня заинтересованными, но дружелюбными взглядами по пути к учительскому столу. Кай проходит мимо меня, и я кожей чувствую исходящий от него жар. – Клади на стол, Турунен, – указывает ему учитель. – Я хотел уточнить, вы же пошутили по поводу доклада? – томным голосом спрашивает он. Попытка очаровать пожилого преподавателя. Хм, неплохо. – Даже не думай, что тебе удастся отвертеться! – Она выхватывает тетрадь с сочинением из его рук и кладет в общую стопку. – Я с тебя не слезу, пока не услышу этот доклад! – Не слезете? Да вы горячая штучка, Елена Владимировна! – наклоняется он к ней. Учительница, краснея, отмахивается от него тетрадью: – Иди уже! – И, качая головой, добавляет: – Негодник! Еще не покинувшие класс ученики хихикают, а я наблюдаю за тем, как Кай кладет руку на талию той девушке, что кинула ему записку. Из кабинета они выходят обнявшись. Уже позже, в столовой, я снова вижу эту парочку. Она сидит у него на коленях, а он пытается поймать зубами край энергетического батончика, которым она его дразнит. С ними еще несколько ребят: парни и девушки, некоторых из них я заметила у нас в классе, других видела впервые. Мы садимся за дальний столик, и Оливия заводит разговор о том, как они в прошлом году с классом ездили на озеро и какой потрясающий вид открывается с какой-то там вышки. Я не отвожу глаз от компании, поэтому она толкает меня локтем: – Не смотри на них. Будет хуже. Лучше, если они тебя не замечают. – Кто они вообще? – спрашиваю я, переводя взгляд на тарелку с рагу. – Бездельники. – Богатенькие детки? Оливия пожимает плечами. – Некоторые из них. Но Кай – нет. – Кто он, этот Кай? Хулиган? – Спортсмен. – Она мешает ложкой чай. – Он… дерзкий. – Все от него без ума: девочки, учителя. Даже парни готовы ему беспрекословно подчиняться. – Оливия морщит нос. – Я так понимаю, за заслуги в спорте у нас прощается многое: и прогулы, и опоздания, и неуспеваемость. – Это его девушка? – интересуюсь я, бросая взгляд на сидящую у него на коленях брюнетку, которой он поглаживает бедро. – Ей бы хотелось этого, – тихо отвечает она. – Но Кай не такой. Ему нужны все девушки сразу. Хочет – позовет ее, хочет – оттолкнет. Из-за этого Эмилия и злится. – Эмилия… – произношу я, ковыряясь ложкой в тарелке с остывшим рагу. – Не думай о них. Мне, может, и не хочется думать, но я вижу, как моя соседка старается держаться от них подальше. Это вызывает у меня массу вопросов и догадок. Отсюда вытекает и закономерное желание защитить ее, и вопрос: как уберечься самой, если компания этих ребят действительно представляет какую-то опасность? Уже на выходе из столовой, в общей толпе учеников, я слышу, как Эмилия, наклоняясь к уху Оливии, шепчет: – А ты о чем написала сегодня, блаженная? О том, как молилась все лето? Они с подругой смеются, а затем она кидает на меня презрительный взгляд. В нем явная угроза. «Знай свое место», – говорит он. Я закусываю губу. – Они не плохие, просто глупые, – грустно констатирует Оливия. В ее печальной улыбке всепрощение, от которого на меня накатывает приступ тошноты. – Я не обращаю внимания, и ты не обращай, – добавляет она. И мы идем по коридору тихой, образцовой школы. Среди вежливых, спокойных и примерных учеников. Такие же примерные и сияющие. Оливия улыбается, потому что давно приняла правила этой игры. А я… Я откровенно растерянна. После уроков Оливия сопровождает меня на цокольный этаж, в библиотеку. Мне выдают комплект учебников, а она отправляется искать среди полок лучший экземпляр «Калевалы». Я расписываюсь в ведомости, поднимаю с тумбы книги, но что-то идет не так, и учебник литературы летит вниз – прямо мне под ноги. – Ой… Составляю книги обратно на тумбу, хочу наклониться, чтобы поднять упавший учебник, но вижу Кая, который уже подает мне его. Я перехватываю его взгляд, направленный почему-то на мои губы. – Привет, новенькая, – улыбается он. А я почему-то вдруг забываю, как пользоваться этими самыми губами и произносить хоть какие-нибудь слова. 17 3 апреля – Что конкретно тебя интересует? – Эти слова дались мне нелегко. – Ну… Ты же была ее лучшей подругой, так? – Мика подошел к могиле и положил ладонь на холодный надгробный камень. – Что заставило ее пойти в этот лес? Я скользнула взглядом по грязным рукавам некогда модной куртки и медленно втянула носом сырой кладбищенский воздух. – Оливия умерла через два месяца после того, как мы переехали в Сампо. Вряд ли можно назвать нас лучшими подругами. Он присел. – Но вы же общались? Проводили время вместе, ходили в школу, сидели за одной партой, так? – Да, но… – Ты была на ее похоронах? – Да, – соврала я. Мои ладони так усиленно терли бедра, что еще немного, и высекли бы искру. – Послушай, Анна, – сказал Мика, приблизившись ко мне. Он наклонился и положил руки мне на колени. – Я понимаю, как тебе сейчас тяжело вспоминать это. Нет, мне тяжело потому, что я не хотела бы чувствовать твои руки на своих ногах, но я их чувствую! – Я понимаю, что тебе трудно переживать это снова, и я… я ощущаю что-то похожее. – Взгляд Мики заметался и наконец остановился на моем лице. – Ты должна понять меня. Оливия – сестра, которую я никогда в своей жизни не видел. Я знал, что она есть, что она живет в Сампо с моим отцом, что Отсо выбрал ее, а не меня. Что он ушел. Что бросил нас с мамой… Я тогда не знал, что он сделал это потому, что мать Оливии была смертельно больна. Я просто чувствовал себя брошенным и злился. Оливия писала мне трогательные письма, но из-за них я злился еще сильнее. Меня бесило, что она ничего не понимает! – Глаза парня заблестели. – А теперь я здесь, и, наверное, это все из-за ее писем. – Она писала тебе? О чем? – Хотела познакомиться, предлагала общаться, созваниваться. – Мика тяжело вздохнул. – Приглашала в гости и говорила, что отец очень страдает из-за разлуки со мной. Меня раздражало, что она никогда не обвиняла отца в том, что из-за его похождений одновременно забеременели сразу две женщины, а позже пострадали сразу две семьи. Оливия просила меня простить его. – Узнаю Оливию, – прошептала я. – Я винил во всем их обеих: ее и ее мать. Даже когда узнал, что та скончалась от рака. Даже когда понял, почему мать Оливии пришла к моему отцу и рассказала, что у него подрастает дочь. Даже когда осознал, что она не уводила его из семьи, – он просто не мог поступить иначе. Я годами винил их обеих, сокрушаясь, что меня лишили нормального детства, и отказывался отвечать на звонки и принимать от отца подарки. – Мика сжал челюсти, шумно выдохнул и снова вдохнул. – Прости, что вываливаю на тебя все это.