– Да, папа, – Аля понимала, что отца что-то беспокоит и надо быть внимательной. Ей было всего одиннадцать лет, но случившееся в семье сделало ее взрослой. Кочин это понимал, поэтому всегда обращался с ней как со взрослым человеком. И сейчас он серьезно сказал: – Обещай мне, что ты никогда не будешь общаться с нашими соседями. Никогда. Ни при каких обстоятельствах. Их для нас не существует. – Папа, что, даже не здороваться? – спросила Алла. Ее испугало лицо отца. – Даже не смотреть в ту сторону, – твердо сказал Кочин. – Ох, папа! – Аля бросилась к нему. – Перестань так переживать. Все закончилось. Все! Давай забудем об этом. Кочин обнял дочь и подумал, что он забыть не сможет, а вот она, да, вырастет, и все это потускнеет, побледнеет. В ее жизни не будет этого ужаса. В ее жизни останется могила матери под знаменскими соснами, река, поле. В ее жизни будет будущее – встречи, знакомства, любовь… Много интересных путешествий. «Наверное, это хорошо, это правильно. Жить с почерневшим сердцем нельзя. Но…» – Олег Петрович вздохнул. – Аля, давай ужинать? Скоро совсем стемнеет, а мы хотели с тобой еще прогуляться, – улыбнулся он. Людмила Батенина вернулась домой в слезах. – Я тебе говорила… Я же тебя предупреждала – остановись! Дались тебе эти Кочины… – набросилась она на мужа. – Да ладно… – поморщился он. Видно было, что страх его еще не оставил. И он до конца не верил, что суда не будет и что Кочин отозвал иск. «Вот увидишь, этот хорек ловкий ход сделал. Только я расслаблюсь, а он что-то придумает», – говорил он жене. Та тоже не сразу поверила в происходящее, но теперь, после визита к соседям, поняла, что они, Батенины, не прощены, но суд им не угрожает. Поэтому она дала волю своему гневу: – Что «да ладно»?! Ты не ладь. Ты в руки голову возьми и задумайся, к чему упертость твоя может привести! И детям жизнь бы испортил! – А что им-то? – вскинулся Батенин. – Они дома остались бы… – Ты дураком прикидываешься? – разошлась Людмила. Она уже не держала себя в руках. – Да мальчишкам знаменские прохода не дают. Припоминают твою выходку! Ах ты дурак злобный… Батенин покраснел и приподнялся со стула. – Отец, сядь и кулаки спрячь. Мама, и ты успокойся, – вдруг раздался голос. Людмила оглянулась. Голос принадлежал старшему сыну, Сергею. Она только сейчас поймала себя на мысли, что это был голос взрослого человека. – Ты чего это? – изумился Батенин. – Вы прекращайте лаяться… То есть ругаться. Достали своими воплями. Все, проехали… Закрыта тема, и Кочину этому огромное спасибо. Ты бы, отец, лично сходил к нему. Поблагодарил. – С чего… – завелся опять Батенин. – С того, что виноват. Я знал это. Еще потому, что Мишка опять мочится в постель… От нервов… А лет ему немало… Ваш младший сын не спит уже какой месяц, а вы заняты черт знает чем. Мишка кричит опять во сне. Его обзывают… И меня тоже… Но мне по фигу… А вот он психует… Он у вас уродом станет так… Все. Теперь в доме будет тихо… Сергей повернулся и вышел. В кухне повисла тишина. В этот момент Егор Батенин, злой, черствый самодур, вдруг понял, что перестал быть хозяином в собственном доме. Хозяином стал этот мальчишка пятнадцати лет. Его сын, которого он учил хозяйничать, экономить, которому мечтал оставить свой большой дом, участок в двадцать соток и часть картофельного поля за рекой. И которого хотел пристроить водителем к одному состоятельному человеку. – Что ты, собственно, против отца имеешь? – запоздало прокричал Батенин. – Ничего. Я хочу, чтобы в доме было спокойно. Хочу, чтобы Мишка перестал психовать. И еще, раз уж заговорили. Я в институт пойду после школы. Это я тебе заранее говорю, чтобы ты потом не орал. – Какой институт? – вышла из кухни Людмила. – У нас денег не хватит… Надо столько всего сделать. Вон, забор высокий ставить… Тот, который с Кочиными. – Это еще зачем? – удивился Сергей. – Я обещала, что никогда с ними не пересечемся, не заговорим. И вообще. Нас для них нет. Так, отныне пустое место. И, не удержавшись, чтобы то ли мужа уколоть, то ли от внутренней зависти, добавила: – У них все богато. Земли теперь много. Дом с пристройками. Все в цветах… – Так и сказал? – перебил ее сын. – Чтобы никогда не общались и не пересекались? – Да, сынок, так и сказал… – вздохнула Людмила. Сын молча повернулся и скрылся в своей комнате, со всей дури хлопнув дверью. Батенины-старшие переглянулись. В их доме, в их жизни продолжали происходить события, значение которых они пока понять не могли. Батенины были богатыми. Вернее, зажиточными. У них был большой благоустроенный дом, большой участок. Они держали живность – утки и гуси Батенина перед Рождеством расходились на ура. Еще Людмила делала паштеты из птицы. Конечно, не фуа-гра, но тоже вкусные. Паштеты заказывали на торжественные застолья. В урожайные годы они на одинцовском рынке продавали ягоду и яблоки. Официально Батетин работал в местном энергетическом управлении – следил за сетями, ликвидировал аварии. Жену Людмилу на работу не выпускал. Во-первых, хозяйство требовало глаз и рук, а во-вторых, росли сыновья. И если Сергей с раннего детства был самостоятельным и решительным, младший Мишка рос болезненным ребенком. «Совсем не деревенским», как однажды сказал про него районный врач, намекая на свежий воздух, молоко из-под коровы и прочие деревенские преимущества. Людмила долго не говорила невнимательному Батенину, что проблема у сына не с физическим здоровьем, а с «нервами». Мальчик был плаксивым, тихим и нерешительным. Он пугался самых обычных вещей – громкой музыки, голосов, шумных игр. Людмила разрывалась между хозяйством и детьми. Те исследования и то лечение, которые рекомендовали специалисты, они с Мишкой полностью не прошли. Хорошо, что старший брат был спокойным и заботливым. В компании с ним младший становился обычным ребенком. Потихоньку Батенин-старший махнул рукой и все ставки сделал на старшего. Рублевские и околорублевские места имеют некое своеобразие. Местное население – все коренные жители Раздоров, Ильинского, Ромашкова и прочих старинных мест – давно не работают на фермах или иных хозяйствах. Большая часть обитателей поселков и деревень – это тот самый персонал, который обеспечивает комфорт обитателям вилл и загородных резиденций. И в то же время зачастую они же обладают весьма приличным благосостоянием. Источник его не только тяжелый труд, но и стоимость земли, на которой стоят дома, построенные еще отцами и дедами. Продав часть участка, можно запросто стать миллионером. Батенин в свое время так и поступил. Он продал участок, на котором три поколения его семьи сажали картошку. На вырученные деньги он поставил дом, купил для себя и жены первые солидные машины. Жили они в достатке, ездили в отпуск на море в далекие края, и, по словам знаменских кумушек, у Людмилы было не меньше трех норковых шуб. Впрочем, Батенин любил всем напоминать, что он человек деревенский, не чурается грязной и простой работы. Поэтому он мог собственноручно картинно разбрасывать навоз на грядки или поручить сыновьям набрать к обеду грибов в лесу. В семье он любил говорить: – Наша земля нас прокормит. Но не так, как кормила отца моего. Сергей вырастет, все ему оставлю. Мишке только дом поставлю небольшой. А нужны будут деньги – отрежут кусок, продадут. Здесь всегда будет дорого жить. – Ребята учиться должны, – вздыхала жена. – Ой, да ладно, я им столько оставлю, что и без учебы будут жить хорошо! – отмахивался он. И это была не поза, это было убеждение. И вот сегодня старший объявляет, что хочет поступать в институт. Для Батенина это был не удар по его принципиальным убеждениям, а факт непослушания, и это было серьезнее, чем принципы. Теперь, когда его репутация в обществе была подмочена историей с выстрелом, он больше всего боялся потери авторитета в семье. Поэтому он решительно встал и направился в комнату к сыну. – Это ты чего вздумал? А кто здесь управляться будет? – спросил он с порога. Спросил и осекся – сын смотрел в окно. А в окне виднелся большой зеленый двор Кочиных. Было видно, как дочь соседа копается на грядке, ее отец ходит по дорожке, разговаривая по мобильнику. Вдалеке рабочие укладывали плитку на прикупленном участке. Из окна виднелась вся жизнь соседней семьи. «Так вот откуда ветер дует!» – подумал Батенин. Он понял, что с этим соседством уже ничего нельзя поделать. Сергей Батенин только внешне был похож на отца. Такой же крепкий, коренастый, с темными волосами и голубыми глазами. На этом сходство заканчивалось. По своему характеру он не был похож ни на мать, ни на отца. Спокойный, вдумчивый, с поистине мудрым терпением. Наверное, на характер повлияло то, что ему пришлось возиться с маленьким братом. И кроме любви к нему, была еще и жалость, и понимание того, что только ласка и спокойствие помогут мальчику. Родители же в силу привычки только пугали Мишку своими громкими разборками. В их доме почти не было книг. Людмила читала дешевые романы в мягких обложках, Батенин ничего не читал – он любил телевизор. А Сергей Батенин стал одним из самых активных читателей знаменской библиотеки. И опять помог младший брат Мишка. Мишка становился обычным мальчиком, когда ему читали. То ли звук голоса его успокаивал, то ли сюжет завораживал, но мальчик переставал плакать и капризничать. Потихоньку Сергей стал брать книги не только для брата, но и для себя. Начало было положено Фенимором Купером, а потом пошло-поехало, и чтение стало любимым времяпрепровождением. В школе Батенин учился так себе. И только года полтора назад он удивил учителей и одноклассников – в четверти не стало троек, а по некоторым предметам были твердые пятерки. На все вопросы и даже насмешки он ничего не отвечал, справедливо считая, что оценки – это сугубо личный вопрос. В семье не заметили перемен: не вызывали в школу – и слава богу. Сам Сергей Батенин мог точно назвать день и даже час, когда в нем произошли перемены. Это случилось в субботу, после трех часов дня. Он выглянул в окно и увидел, как их сосед Кочин выходит из дома, вслед выбегает его дочь Аля. И Сергей Батенин понял, что эти люди словно из другого мира. Мира, в котором разговаривают спокойно, не ругаются по мелочам, в котором интонации ласковые, взгляды веселые, и где нет зависти и злости к знакомым. Почему он так решил, глядя на отца и дочь, он и сам не знал. Но в тот момент был совершенно уверен, что их мир именно таков и что проникнуть туда можно, только изменив себя. И он решил поменяться. Наверное, самое сложное – совершать преодоления без свидетелей. Так, что никто не отметит твои усилия и результаты. И Батенину очень хотелось, чтобы родители похвалили его – он стал хорошо учиться, он старался не сквернословить так просто, между делом, следил за своим внешним видом и выбирал, в какой вуз пойдет после школы. А то, что он получит высшее образование, в этом Сергей был уверен. Внимание – вот тот рычаг, при помощи которого можно перевернуть мир. Взгляд, подмечающий детали, – это начало многих перемен. Так случилось и с Сергеем Батениным. Полтора года назад он внимательно присмотрелся к соседям и понял про них то, что чувствовал все это время, о чем неясно догадывался и о чем говорило их поведение во время этой страшной истории. А спустя полтора года он внимательно посмотрел на Алю. И понял, что эта девочка ему нравится, что он ее жалеет так, как жалел брата Мишку. Но в жалости к девочке было что-то еще, чему названия он подобрать не мог. Ему хотелось уберечь ее от всего, что могло причинить страдания. Он видел, что она еще маленькая, но ему казалось, что когда Алла вырастет, то станет похожей на свою мать. А Сергей помнил Татьяну Батенину – улыбчивую русоволосую женщину с веснушками на чуть вздёрнутом носу. Он помнил ее не только здоровой и энергичной, но и заболевшей – слабой, бледной, сидящей в кресле в саду. Часто подсматривая за ней в окно, Сергей по-детски злился, что время нельзя повернуть вспять. Он знал, что отец виноват, но хранил молчание – кодекс семьи не позволял ему тогда выступить против, и как бы ни доставалось ему на улице от бесцеремонных деревенских, он молчал. А в душе у него скребли кошки. Он понимал, что отец никогда не убьет человека и не тронет собаку… Сергей представлял, что было бы с ним, подними кто-нибудь руку на их Чайру, старую полудворнягу, полуовчарку. Ему казалось, что он сам бы растерзал того человека. Все то время, что шло следствие, Сергей Батенин жил в аду – он был не по годам взрослым парнем. И только когда Кочин отозвал иск, Сергей сказал отцу все, что думает об этой истории. Наблюдая из своего окна за соседями, Сергей принимал решение за решением. Учеба, манера себя вести, разговаривать – все надо было переделывать. Сергей Батенин решил ждать, когда вырастет маленькая Аля, а тем временем сделает все, чтобы быть достойным этой девочки. Конечно, про себя обо всем этом он думал без пафоса, определив свои цели предельно ясно: «У меня будет такая семья, как у этого Кочина. А значит, я должен быть похожим на него». ⁂ Их первая встреча с глазу на глаз произошла на станции. Сергей ехал в институт, Аля встречала подругу. Станция, маленькая, аккуратная, с обычной клумбой из красного шалфея и мелкой бегонии, была пустынной. До электрички оставалось минут десять, Сергей вытащил учебник и пристроился на перронной скамейке. – Простите, а следующая будет только через час? – обратились к нему. Он поднял голову и увидела Алю Кочину. Та растерялась: – А, это вы? – Я, – улыбнулся Батенин, – электричка будет через десять минут, а следующая – через час. – Понятно, – вздохнула Аля и пояснила: – Я подругу встречаю. Вот и думаю, если она сейчас не приедет, значит, мне еще час ждать ее придется. – А позвонить ей? Мобильный телефон – отличная штука, – пошутил Сергей. – Не в ее случае. Она либо его забывает дома, либо он у нее отключен, либо она его не слышит. – Удивительно, – развел руками Батенин, потом вдруг опомнился и вскочил: – Вы присаживайтесь. – Спасибо. – Аля села рядом. – Мы с вами совершенно не встречаемся, а живем рядом. Сергей смутился. Он хотел было сказать, что добросовестно выполняет требование Олега Петровича Кочина – никогда не попадаться на глаза соседям. Но промолчал. Вряд ли уместно было напоминание о событиях шестилетней давности. – Это, наверное, потому, что мы оба очень деловые люди, – пошутил Сергей. Аля рассмеялась: – О да! Я вот думаю, завалю вступительные экзамены или нет. – Все же, думаю, не завалите, – с иронией произнес Батенин. – Намек на папу, который все «решит»? – весело спросила Аля. – Ну… – Бросьте, так все думают. И я так надеюсь. Плохо одно: я совершенно не хочу поступать в этот институт! Ну вот совершенно. – А куда хотите?