Дополнительная фишка, но это уже не только по конкретному вопросу, а вообще по всем: загрузить себя под завязку работой-не-из-под-палки, в том числе (в первую очередь) внутренней, умственной и душевной – способ набирать всё больше и больше сил. Сгущёнка энергии – стратегическое питание, выдаётся только участникам экспедиций и солдатам (воинам духа, хаха). Вернее, только они могут её сами взять, остальные просто до кладовой не добираются. Но в этом деле не бывает авансов. Сперва голые-босые, шатаясь от слабости, на четвереньках выступаем в поход, а кладовая будет по дороге. Где-нибудь за ближайшим углом. К Как мы победили светлое будущее Будущее наступило для нас (наступило на нас) внезапно, где-то в конце семидесятых, когда учительница математики Феодосия Ивановна (её правда так звали), которая всегда была одета в зелёный кримпленовый костюм и вообще производила впечатление человека консервативного, надёжного, приволокла в класс странную машинку, немножко похожую на маленький телевизор; теперь-то ясно, что это был примитивный компьютер, а тогда мы не знали, как её назвать. Впрочем, у машинки было официальное название, она называлась КИСИ. Эта КИСИ должна была нас экзаменовать. Работала машинка так: на экране появлялся вопрос и несколько вариантов ответов. Специальной палочкой надо было вдавить клавишу с номером, соответствующим правильному ответу, и приступать к следующей задаче. После пяти вопросов машинка выдавала правильные ответы и показывала число сделанных ошибок. Феодосия Ивановна, в целом, была хорошая училка. Совершенно точно не злая, а местами так даже и откровенно добрая. Но КИСИ, вероятно, поработила её волю, по крайней мере, она вдруг как с цепи сорвалась. Вызывала к машинке всех подряд, начиная с отличников, и сатанински хохотала над нашими провалами, как будто КИСИ была демоном, который её одержал. Провалились, кстати, натурально все. То есть, никто не ответил на все вопросы, максимум, на два-три. Задачки при этом были совсем несложные. Я думаю, проваливались мы от резкой смены формата. Раньше надо было просто выдать решение, а теперь выбрать правильный ответ из кучи неправильных. Это совсем другой метод, другие участки мозга работают, чтобы перестроиться нужно время. Сейчас мне такие тесты кажутся лёгкими и прикольными, типа примитивной компьютерной игрушки, а тогда натурально парализовал ум и волю этот новый формат. Но что оказалось наиболее ужасным лично для меня – это тот факт, что машинка КИСИ не являлась живым собеседником. А была бездушным роботом, равнодушным к интонации, с которой ты отвечаешь. Для меня с тех пор очевидно, что, скажем, «четыре», произнесённое уверенным тоном, и «четыре» с полувопросительной интонацией – это два совершенно разных числа! И первое может быть правильным ответом только на примитивную задачку для первого класса (когда ты, к примеру, в шестом). А на сложную задачу правильный ответ – второе «четыре», уверенное «четыре» точно не подойдёт. Это натурально сводило меня с ума при общении с КИСИ: она ни хрена не слышит и не понимает, ей надо просто кнопку жать. Феодосия Ивановна, обуянная демоном КИСИ, искренне недоумевала, почему мы выдаём такие ужасные результаты, отвечая машинке, и вполне вменяемы, когда пишем контрольные или отвечаем у доски. В конце концов, она сделала машинку КИСИ чем-то вроде карательного органа: кто плохо себя вёл, идёт отвечать к машинке, а кто хорошо, может идти к доске. До конца учебного года мы ломали машинку КИСИ самыми разными способами. То есть, потерять специальную палочку для вдавливания кнопок было проще всего, но хитрая Феодосия Ивановна заменила палочку дамской шпилькой. У неё этих шпилек было дофига, всех не потеряешь. И не навыбрасываешься из окна. Пришлось изобретать другие методы вандализма. И мы изобрели! (Ну как – «мы», изобретали другие люди, я не настолько гений, как некоторые мои бывшие соученики.) Большую часть времени машинка КИСИ стояла с погасшим экраном, но иногда её чинили, и снова начинались пытки и казни, в смысле, минуты позора и двойки в дневниках. До конца учебного года машинка КИСИ кое-как дотянула, но потом исчезла из нашей жизни навсегда. Видимо решили, что машинка портит школе показатели успеваемости. Ну или просто задолбались её чинить. Так мы, храбрые дети семидесятых, победили светлое будущее, населённое боевыми машинками КИСИ и прочими немилосердными роботами. Но оно, мать его за ногу, всё равно пришло! Как тут принято Любовь моей жизни, Капитан Очевидность, просил передать, что настоящий неразрешимый (ну, почти не) конфликт (между индивидуумом и обществом, а также между отдельными индивидуумами) всегда случается на границе представлений о норме. Представления о норме – не то, о чём можно легко договориться. Потому что они заложены в фундамент всякого (условно) разумного существа, а разбирать собственный фундамент и вынимать из него отдельные бетонные плиты, заменяя их экологически чистыми нано-кирпичиками, немного, мягко говоря, мастеров. Настоящих злодеев (т. н. социопатов, осознанно наслаждающихся нарушением общепринятой нормы в сторону так называемого «зла») в природе совсем немного, и их поведение тоже будет определяться нормой; например, в обществе людоедов какой-нибудь социопат-людоед вполне может отпустить на волю, в леса, вкусных и питательных пленников, чтобы оставить своих сограждан без мяса, насладиться их паникой и толкнуть им втридорога выкопанный на кладбище скелет своей тётушки Мэри, на бульон. Но когда твои представления о норме не совпадают с более-менее общими, свойственными текущей культуре, окружающий мир может показаться полным лютых злодеев. Ну или наоборот – так многие переехавшие с территории бывшего СССР куда-то немножко позападней поначалу считают всех окружающих ангельчиками и сверхчеловеками только потому, что у них аккуратные домики, уютные кафешечки, и они не очень часто публично орут на детей. Тогда как те – просто нормальные люди, чьи представления о норме включают все эти милые цуцели-муцели, а сменится норма, начнётся совсем другой разговор: человек в среднем послушен, в смысле, легко адаптируется к общей норме, которая отчасти перенимается от семьи и ближайшего окружения, а отчасти – из т. н. общего информационного поля; в этом смысле действительно невозможно жить в обществе и быть свободным от него: если ты хотя бы отчасти способен к восприятию поступающей извне информации, будешь знать, как тут принято. Именно от этой, общепринятой точки отсчёта мы все начинаем плясать. А вот какой именно танец – это уже отдельная интересная история. Хочется сказать, что танец (осознанный пересмотр усвоенных представлений о норме и изменение их в ту или иную сторону) для себя каждый выбирает сам, но это неправда. Очень мало кто выбирает. Только самые умные («слишком умные», как говорят в народе) и с неукротимой волей (упрямые). И ещё те, для кого по ряду обстоятельств текущая норма невыносима, почти несовместима с жизнью (на практике это часто оказывается сексуальной ориентацией, но лишь потому, что этот фактор довольно затруднительно игнорировать, а не потому, что он единственный значимый, или «самый важный», просто остальные несовпадения с нормой дают менее острые ощущения; чуть более выносимо, и человек уже готов загнать себя в могилу, лишь бы ничему этакому не противостоять: на противостояние нужен особый склад характера и избыток душевных сил). Одно из немногих несомненных преимуществ текущей информационной эпохи – возможность довольно рано узнавать о разнообразии норм; до «выбирать подходящую» доходят немногие, но дошли они или не дошли до выбора, а шанс у них был явно побольше, чем у предыдущих поколений, о пред-предыдущих уже и речи нет. Важный момент, который почти все игнорируют: шанс – это не только подарок судьбы, но и иная степень ответственности (перед собой и перед всем миром, который, собственно, состоит из нас, вместе с нашими шансами, их отсутствием, и всем, что мы делаем с тем и другим). Но вообще Капитан Очевидность не хотел забредать в эти дебри, а только и просил передать, что в ходе простого человеческого общения между двумя (и более) отдельными индивидуумами неплохо бы сразу сравнить представления о норме. Просто чтобы время и силы зря не терять на культурное противостояние, которое – занятие на любителя. И не на каждый день. При очень высокой осмысленности всех сторон такое сведение индивидуальных представлений о норме может пойти всем на пользу (расширение границ своих представлений всегда на пользу), но без него и осмысленность не поможет, деньги на ветер, мрак, тлен и моральный ущерб. Критика как покушение на убийство То, что обычно считают (и называют) «критикой», в большинстве случаев представляет собой отрицательное подкрепление активного действия через негативную оценку того, кто его предпринял. Сиди тихо и не нарвёшься, коротко говоря. Отсутствие критики (опасности негативной оценки) – положительное подкрепление бездействия, инертности, отупения, деградации и других сомнительных радостей, подстерегающих всякого жителя планеты Земля. Особенно популярна среди ширнармасс так называемая «критика творчества» (причём творчества в широчайшем смысле слова, включая любую общественно полезную деятельность, подразумевающую инициативность и избыточный сердечный пыл). Оно и понятно: обыватель (то есть, человек, существующий исключительно в рамках парадигмы интересов вида и игнорирующий интересы духа)[2] жопой чует, что за творчество бывают такие бонусы, каких ему самому не светит. И (неосознанно, но зачастую успешно) делает всё возможное, чтобы другим тоже не досталась чудесная сила, которой ему в ближайшие восемьдесят перерождений не видать (хотя мог бы, теоретически, получить её прямо сейчас, если бы сменил парадигму существования; в том и заключается главная фишка проекта «жизнь на планете Земля», что здесь и правда любая пешка имеет реальный шанс в результате долгих немыслимых, нерасчётливых и безнадёжных – это особенно важно – усилий превратиться в шикарного ферзя; но речь сейчас не об этом). Так вот, показываю на пальцах, что на самом деле происходит, когда юзеры Маша, Вася и Воробей_1991 критикуют пост умеренно популярного блогера Гиперболоида, читатель Эн пишет на библиотечном форуме гневную рецензию на роман писателя Жэ, а жильцы панельной девятиэтажки Баблюда и Николайалексаныч ругают других жильцов, устроивших в прошлые выходные субботник и разбивших клумбы под окнами как-то не так. – Деятельность умеренно популярного блогера Гиперболоида, писателя Жэ и активистов из панельной девятиэтажки проходит в Небесной Канцелярии по категории «творчество», поскольку производится от избытка энергии и по любви (не всегда, но часто, потому что без шила в жопе, отрастающего от любви, много не напашешь). И в её результате появляется то, чего раньше на свете не было (увлекательный отчёт о поездке в Тернополь с полезной информацией для других путешественников, роман из жизни инопланетных котиков, клумбы с резедой). – За это умеренно популярный блогер Гиперболоид, писатель Жэ и активисты из панельной девятиэтажки получают из Небесной Канцелярии доп. паёк, положенный всем творческим работникам. То есть дополнительную порцию жизненной силы, которую можно расходовать как на поддержание своего организма в хорошей форме, так и на эскалацию деятельной любви – иными словами, дальнейшего творчества. Не все художники умеют правильно распределять этот доп. паёк; собственно, почти никто не умеет, но это уже их проблемы. Главное, чтобы доп. паёк был, потому что без него вообще ничего не сделается. А с ним – вполне есть шанс. – Критики умеренно популярного блогера Гиперболоида, писателя Жэ и активистов из панельной девятиэтажки, сами того не осознавая, пытаются сбить критикуемых с толку, поселить в них сомнения в целесообразности творческой деятельности, отвлечь от процесса получения пайка, которого те, по мнению критиков, недостойны. В общем, перекрыть каналы поступления дополнительной энергии в организм активного деятеля они пытаются. Хоть и не знают, что это за энергия такая – ггг, штоле электричество, чтобы лампочка в жопе светилась? ещё раз ггг. – Ни хера не знают и не осознают обычно критики, но у них всё равно довольно часто получается травмировать критикуемого до состояния, несовместимого с получением пайка из Небесной Канцелярии. И вот почему. – Художник (в широком, напоминаю, смысле) чуток к любым проявлениям реальности, потому что ведёт с ней постоянный диалог (обычно тоже не шибко осознанный, но мы и процесс дыхания редко осознаём, пока с ним всё в порядке, что не мешает нам вполне полноценно дышать). И долетевшую до него критику художник тоже воспринимает как непосредственную реакцию реальности, хотя это просто глупые человеческие голоса; реальность человеческими голосами вообще довольно редко с нами разговаривает, человек для неё плохой рупор, чрезмерно искажающий послание, поэтому обращение мироздания к человеку человеческим же голосом – скорее исключение из правила, это важно понимать. – Так вот, уязвлённый критикой художник (в широком смысле, не устану это повторять, чтобы никто не отвертелся от обязанности понимать, что речь не только о рисовальщиках) обычно приходит к выводу, что реальности его активность не нужна – если уж она так негативно реагирует. К тому же, обилие отрицательных подкреплений само по себе способно погасить любой энтузиазм. И художник постепенно сворачивает лавочку, в смысле, прекращает творческую деятельность. Или, что чаще бывает, пытается её корректировать, чтобы угодить вкусам публики и получить наконец вожделенное положительное подкрепление из уст аудитории, а это для творческой деятельности даже более страшная погибель, чем обычная приостановка её. Ну или действует, как раньше, если очень упрям, но ущерб всё равно получает, потому что всерьёз считает человеческие голоса частью своего диалога с реальностью (хуже того, ощущает их диалогом с реальностью, а не просто с людьми), делает вывод, будто она (реальность) против него, и начинает с ней враждовать. А враждуя с реальностью, особо не выживешь. Ну, то есть, можно, но довольно безрадостный будет процесс. – Таким образом, критики добиваются или полного прекращения диалога критикуемого с реальностью, или хотя бы его искажения, а всё это ведёт или к прекращению поступления доп. пайка за творчество из Небесной Канцелярии, или (чаще всего именно так и бывает) к ослаблению способности художника (в широком, напоминаю, смысле) принять этот паёк. И если это не покушение на убийство путём лишения необходимых для выживания ресурсов, то я уже и не знаю, что тогда оно. Поэтому художнику (и вообще любому активно действующему от избытка и по любви хоть к чему-нибудь) не следует быть нежной кысой. Я понимаю, что трудно вот так сразу отказаться от нежнокысовости тому, кто поддерживает с реальностью очень личные отношения, и любой посторонний голос принимает за её знак, но жить захочешь, ещё и не так раскорячишься, а отношение к так называемой критике – натурально вопрос жизни и смерти, потому что излишне чувствительного к любому стороннему мнению художника очень легко поломать. А поломанный художник – не жилец. Даже – нежилец, одним словом, чтобы было наглядней. Поэтому от меня вам в подарок хорошее упражнение: при всяком намёке на критику (кроме запрошенного вами разбора вашей работы специалистом, к которому следует прислушаться, если уж сами о нём просили; к тому же, грамотные специалисты занимаются не негативной оценкой вашей персоны, а анализом проделанной работы, и часто могут подсказать, в какую сторону прыгать, чтобы достичь оптимального результата) – так вот, при всяком намёке на критику, бывает очень полезно представить, что в руках у вас острый меч, и вы одним ловким, сильным ударом сносите голову критикующему.