— Наверное, какой-нибудь волшебник, да? — улыбнулся Авели. Китти не сводила глаз с его лица — ни тени сомнения, ни проблеска узнавания. — Нет, ученик того же наставника, — сказала она. Граф молчал, тоже вглядываясь в ее лицо. — Должно быть, это правда, — через мгновение произнес он. Сердце девушки пропустило удар. — Что правда? — спросила она едва дыша. — Что полеты на аэропланах плохо действуют на мозги. Я слышал, профессор Хоффман высказал мнение… — Хватит со мной играть, Авели! — сердито прикрикнула Китти, но спохватилась и добавила просительным тоном: — Скажите мне правду, умоляю! Я должна знать, потому что если моя догадка верна, то… — Прекратите же наконец валять дурака! — неожиданно рявкнул он, хватая ее за плечи. — Я не намерен больше слушать ваши бредни! Ошеломленная, она уставилась на него, вдруг почувствовав себя маленькой и беззащитной. Он или действительно не помнит своего прошлого, или отказывается его признать. Но есть один способ узнать правду наверняка — если Кэмерон выжил, у него на груди должен остаться шрам от раны. — Я и впрямь брежу, — тихо проговорила Китти, — и в этом виноваты вы. Вы привели мои чувства в смятение, заставили меня желать того, к чему я прежде никогда не стремилась. Что вы со мной сделали? Почему, несмотря на все усилия, я не могу вас забыть? Она запустила пальцы в густую кудрявую шевелюру графа и впилась поцелуем в его губы. Не принимая игры, он не отвечал. — Почему вы назвали меня опасной? — спросила Китти, на мгновение оторвавшись от его рта. — Если вы рассчитываете, что я стану игрушкой в ваших руках… — Боже, неужели вы не чувствуете того же, что и я? — пробормотала она, покрывая поцелуями его прекрасное лицо. — Вы назвали меня сиреной, сказали, что я внушаю вам желание помимо вашей воли… Еще никто не говорил мне таких слов. Из-за вас я впервые в жизни… — Что? — прошептал он, и его сердце забилось сильнее. — Почувствовала себя по-настоящему желанной. Голос Китти дрогнул, и она рассердилась на себя, потому что не хотела показывать ему свою слабость. Но тоска по Кэмерону, долгие годы терзавшая ее сердце, нахлынула с новой силой, и глаза Китти наполнились непрошеными слезами. Господи, как унять эту боль?! — Поцелуйте меня, — попросила она, — как тогда, у Тимсли… Она вновь нашла его губы, и опять ощутила их неподатливость. Граф даже сделал попытку отодвинуться, но Китти обвила обеими руками его шею и страстно припала к его рту, словно умирающий от жажды к роднику. Под ее натиском губы молодого человека раскрылись, и она почувствовала нежное, осторожное прикосновение его языка. — Вас тоже влечет ко мне, как меня к вам, правда? — шепнула девушка. — Возможно, вы потеряли память, но сейчас наверняка чувствуете то же, что и я… Это предопределено нам свыше… В нем явно происходила внутренняя борьба: его тело отвечало Китти «да», а разум — «нет». — А вы действительно опасны! — задыхаясь, прошептал он и оттолкнул девушку. — Но без ощущения опасности было бы неинтересно жить на свете, не так ли? — напомнила ему Китти. И случилось то, чего она добивалась: от сдержанности графа не осталось и следа. Он сжал Китти в объятиях и впился в ее рот, заставив застонать от наслаждения. Он как безумный покрывал поцелуями ее лицо, длинную белую шею, и от его прикосновений по телу Китти прокатывались волны желания, с каждым разом набиравшие силу. Наконец томление плоти стало совершенно невыносимым. Не выпуская девушку из объятий, Авели скользнул рукой под белую авиаторскую куртку, и его пальцы сжали грудь Китти, губы же опять прильнули к ее рту. Она, тая от страсти, стала торопливо расстегивать его рубашку, с трудом сдерживаясь, чтобы не вырвать пуговицы с мясом. Ее руки дрожали, неловко соскальзывали, потому что ласки сводили ее с ума. Но вот наконец упрямые пуговицы расстегнуты, рубашка распахнута… С трудом оторвавшись от страстных губ графа, девушка провела губами по его мускулистой шее. Граф громко застонал. Она опустилась ниже и стала покрывать поцелуями его заросшую жесткими курчавыми волосами грудь. — Кэмерон, ах, Кэмерон… — сорвалось с ее губ. Кожа под волосами оказалось совершенно гладкой — ни малейших признаков давнего ранения. Китти замерла. Несмотря на полутьму, ей хватило одного взгляда, чтобы убедиться: шрама, который она искала, у графа не было. 6 Китти отшатнулась, как будто ее окатили ушатом холодной воды, — как она могла допустить такую ужасную ошибку?! — Похоже, ваш пыл несколько поостыл, — зло сузив глаза, усмехнулся граф. — С чего бы это? — Я думала… — начала было девушка и осеклась. Как ему объяснить? Мысли путались, она не могла подобрать подходящих слов. — Понимаю. Вы приняли меня за кого-то другого. — Да, — пробормотала она чуть не плача. — Но почему вы так внезапно охладели, ведь я все тот же мужчина, благодаря которому вы впервые почувствовали себя по-настоящему желанной, не забыли? Его насмешка подействовала на Китти, как пощечина. Господи, так вести себя с ним… это и впрямь было настоящим безумием. — Как джентльмен, вы могли бы пощадить мое достоинство, — потупилась она. — Боже, — с притворным ужасом округлил он глаза, — неужели я дал вам повод считать меня джентльменом? Большая ошибка с моей стороны, обещаю впредь быть осмотрительнее. Китти молчала, слишком подавленная, чтобы ответить на его колкость. — Значит, вы немножко пофантазировали на мой счет, да? — продолжал Авели. — От избытка эмоций? Или, может быть, рассчитывали столь заурядным способом смягчить мое каменное сердце, надеясь, что я отдам вам рубин, когда наконец его найду? Я предупреждал, что вы только потеряете время. — Вы же знаете, рубин мне нужен, чтобы спасти жизнь отца! — в голосе Китти звучали слезы. — Ваш отец виновен и заслуживает смерти! — Как вы смеете так говорить! Вы же ничего о нем не знаете! — Ошибаетесь, я знаю все и о нем, и о вас. — Господи, да с чего вдруг мы вам понадобились? — Это часть моей профессии. Я просто обязан знать своего противника. — Какие бы порочащие моего отца сведения вы ни собрали, я уверена, что все это ложь. — Вот как? Напрасно вы так считаете, я обладаю самой полной и верной информацией. Мне известно, например, что в детстве вас похитили, и один ваш товарищ по несчастью погиб. Вы могли бы вызвать у меня сочувствие, если бы добровольно и даже охотно не отказались от той жизни, которая была вам когда-то дорога. — Что вы имеете в виду? — Ваша мать была наполовину индианкой, и, надо заметить, это самая интересная часть вашей биографии. Однако вы покинули землю предков, переехали в Англию и, столкнувшись с недоброжелательством окружающих, поверили любимейшей здешней басне об исконном превосходстве Великобритании над другими странами. Желая во что бы то ни стало стереть самою память о своем происхождении, вы стали даже большей англичанкой, чем сами англичане. Чтобы доказать это себе и всему миру, вы не щадите себя ни днем ни ночью — то летаете на аэроплане, то с отмычкой в руках проникаете в чужие дома. Для чего вам это нужно? Думаю, все дело в трагедии, пережитой в детстве. Вы инстинктивно стремитесь жить в мире, где бы вам ничто не угрожало, и сами создали этот мир в своих фантазиях. В душе вы трусиха, моя милая, потому что бежите от реальности, бежите от самой себя. — Вы считаете, что трусиха стала бы ради отца рисковать собой? — спросила уязвленная до глубины души Китти. — Именно так! Вы убеждаете себя, что спасаете отца, а на самом деле спасаете собственную гордость. Девушка чуть не задохнулась от ярости: как он смеет обвинять ее в эгоизме! Она замахнулась, чтобы влепить ему пощечину, но Авели схватил ее за запястье. — Мерзавец! — вскрикнула Китти. — Неужели вы и впрямь думаете, что я забочусь о себе? — Я в этом уверен! Вам настолько важно чужое мнение, что вы готовы сколько угодно лгать самой себе, лишь бы сохранить лицо. Ответьте мне честно, что вас беспокоит больше — что ваш отец украл доверенное ему добро или что его преступление открылось? — Мой отец невиновен, — процедила Китти. — Я не верю, что он мог кого-то обокрасть. — Полноте, да вы его совсем не знаете! Уже много лет вы не то что не говорили с ним, вы его даже не видели. Ведь, как все колониальные чины, он поспешил отправить свою юную дочь в метрополию, чтобы уберечь ее от влияния презренных туземцев. Вам никогда не приходило в голову, почему вас охотно принимают в здешнем обществе, хотя ваш отец вор? Я вам скажу: потому что он украл не у англичан. Ограбь он «белую кость», стопроцентных англичан, как это делаю я, вы бы здесь и шагу не смогли ступить, не получив плевка в лицо. Но ваш благородный папочка обокрал всего лишь «черномазых», так что в этом позорного? Она снова попыталась его ударить, но он крепко держал ее руку. — Да, я здорово ошиблась, приняв вас за Кэмерона, — воскликнула она, кивком головы откидывая назад упавшую на глаза прядь волос. — В отличие от вас, мой друг понял бы меня с полуслова. Отважный и благородный, он был воплощением всего самого лучшего в английском характере, и я хотела бы только одного: быть похожей на него. Впрочем, боюсь, вам этого не понять. И вообще, пообщавшись с вами, я даже засомневалась — есть ли в итальянском языке слово «благородство» или такого понятия не существует? Вы удачно выбрали себе имя, вы действительно новое воплощение Макиавелли, а никакой не Кэмерон. И знаете, я даже рада, что ошиблась. Страшно подумать, что мой друг мог превратиться в такое циничное чудовище, как вы! Ее обвинительная речь гулким эхом разнеслась по ангару. Авели, продолжавший держать запястье Китти, смерил ее язвительным взглядом. — Тогда мне вас жаль, — ответил он, — потому что ваш Кэмерон выдуманный, насквозь фальшивый. Нет, голубушка, я не какой-нибудь святоша, а реальный человек. — Не стоит повторять, теперь я и сама это вижу. Кэмерон не вел бы себя так жестоко и грубо, как вы. Граф снова окинул взглядом ее раскрасневшееся лицо. — Интересно, что бы ваш благородный Кэмерон сказал о том, как вы претворяете в жизнь ваши общие идеалы? — проговорил он задумчиво и вдруг добавил негромко, совсем другим тоном: — Не знаю, киска, как твой друг Кэмерон, а я терпеть не могу, когда хорошенькие женщины строят из себя страдалиц, поэтому возьму тебя прямо сейчас, здесь, на этом грязном полу — я не привередлив. Можешь сколько угодно фыркать и запускать в меня свои коготки, мне это даже нравится!