Произошел несчастный случай и его не стало. Мама смогла прожить лишь один год после такого потрясения и тоже ушла — не выдержало сердце. По дороге я зашел в туалет посмотрелся в зеркало. Из зеркала на меня пялилось незнакомое голубоглазое молодое лицо с небольшим, почти не заметным шрамом над правой бровью. Максима Бодрова я бы не назвал красавчиком, но мне его внешность сразу пришлась по душе. В этой физиономии я видел харизму с небольшой долей наглости, жизнерадостность, открытый взгляд и белоснежную улыбку. На мой взгляд, руки, плечи и грудь были узковаты, но это поправимо. Я их ещё подкачаю. Я посмотрел на пресс и остался доволен. Ничего лишнего, даже угадываются кубики. Все остальное в порядке. Мне вспомнилось, что мое тело в этом же возрасте в прошлой жизни мне нравилось куда меньше. Я согнул руки в локтях и посмотрел на свои бицепсы. Не Геракл, не Маугли и не Бред Питт, но и не Карлсон. Хоть на этом спасибо. Я вернулся в комнаты и обратил внимание на часы. Время начало одиннадцатого вечером. В коридорах больницы было тихо и безлюдно. Я стал думать. Если всё, что произошло со мной завтра внезапно не прекратится, то выходит, что жизнь даёт мне второй шанс. Я могу прожить новую жизнь, примерно зная, что ждёт страну впереди, а также помня все те ошибки, которые я допустил в прошлом. А в прошлом я был парнем с сильным характером, не боящимся не трудностей, не опасности. Как говорили — ни Бога, ни чёрта. Здесь в этом времени, конечно, нужно было быть осторожным, чтобы себя не выдать. Не самое сложное время в СССР, можно даже сказать, лучшее. Вряд ли бы меня потащили бы в КГБ на допрос. Но тем не менее, лишние проблемы мне не нужны. К тому же, время, в которое я попал, обладало несколькими несомненными преимуществами. Например, искренностью и чистотой людей. Они ещё не научились быть лживыми и эгоистичными. Доверяли друг другу. Конечно, я уже заметил, что по сравнению с моим прошлым временем люди одевались проще и однообразнее. В материальном плане в СССР сложился совершенно иной уклад. Излишнее, а уж тем более демонстративное потребление не приветствовалось и презиралось. Присказка «По одёжке встречают» никуда не делась Но лично для меня это не важно. Мне было по барабану, есть ли у меня джинсы или фирменные кроссовки. Я понимал, что некоторые товары даже в эпоху расцвета Союза оставались дефицитом. Но мне выпала невероятная возможность проверить были ли те самые мороженное за двадцать копеек и докторская колбаса за два рубля двадцать вкуснее, чем их аналоги в России двадцатых годов следующего века. Кто бы или что бы не послужило причиной моего перемещения в новое тело, в прошлый тысяча девятьсот восьмидесятый год: Бог, судьба, искажение времени или что-то ещё, я был благодарен за этот шанс. Я сразу оставил мысли о том, что, имея информацию о будущем страны, я мог бы изменить ход истории. Может быть и мог бы, но где гарантия, что сумею сделать изменения в лучшую сторону? Поэтому я просто решил просто воспользоваться новой жизнью и прожить её, как говорилось, так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые… Меня теперь звали Максим Бодров, мне было семнадцать лет. И меня снова впереди ждала большая жизнь. Порывшись в памяти прошлого хозяина тела, я узнал, что живу в довольно крупном приморском городе на черноморском побережье. Я уже помнил, как выглядит моя школа и дом, в котором находилась квартира, где я проживал с бабушкой и дедом. Меня клонило в сон. Утро вечера мудренее, трава соломы зеленее. Мне нужно было отдохнуть после сегодняшних потрясений. Я мысленно вспомнил и драку в российском парке, когда меня подло со спины пырнули ножом. Скорую, врача и толпу. Девушку Викторию Рерих. Интересно, в каких мы с ней отношениях? Так-то она очень даже ничего. Я попробовал описать словами ее образ. Молочно-восковой спелости. Ее красота была неосязаема — как будто укрыта от меня тонкой тканью прозрачной вуали. Вспомнил милиционера Осина, водителя Николаича. Невероятно красивую Наталью Филипповну, врача приемного отделения, которую я непременно вытащу на свидание… На сладких мечтах о Наталье Филипповне я незаметно провалился в сон. * * * Я проснулся от того, что солнце, через окно, ласково светило теплыми лучами прямо мне в лицо. Я приоткрыл глаза и прищурился. Нужно было найти телефон, чтобы посмотреть время. Блин, куда он запропастился? Судя по тому, что будильник еще не зазвенел, еще не было и шести утра. Из приоткрытого окна, с улицы, прохладный утренний воздух доносил обрывки разговора двух женщин. Я не вслушивался в их слова, потому что разглядывал небо необыкновенной голубизны. Приподнявшись на локте, я недоуменно озирался, пытаясь понять, где именно я нахожусь. Телефона нигде не было видно. Я обернулся и увидел деда на соседней койке, внимательно вглядывающегося в мои зрачки. Его глаза были холодны, а серьезное лицо, со сдвинутыми бровями, выражало что-то типа недоверия или подозрительности. Я начал вспоминать, где я. — Доброе утро, — поздоровался я с ним. Но он мне ничего не ответил. Вчера в темноте, я увидел на его голове шов, говорящий о том, что моему соседу по палате недавно сделали операцию. Рядом лежала, съехавшая с головы повязка — У вас повязка слетела, давайте я вам помогу, — предложил я, но дед тяжело вздохнул и отвернулся в другую сторону. Увидев газеты на тумбочке, я всё вспомнил, скинул ноги с кровати и в одних трусах подошел к большому приоткрытому окну. Внезапно, глазам стало немного больно от миллионов ярких искр. Это зеркальная рябь солнечной дорожки в иссиня-голубом море отражало яркий свет. Под голубым небом, километрах в двух от гостиничного корпуса, раскинулось бескрайнее величавое море, играющее всеми оттенками синего. Где далеко у горизонта виднелись белые малюсенькие корабли. Пахнуло солью и морской пеной. Женщины продолжали переговариваться в утренней тишине. Из неспешного разговора я понял, что они говорили о том, что недовольны ценами на рынке в этом году. Внизу в больничном дворике росли кипарисы и широколапые сосны. Между двух стволов кто-то установил турник. То, что мне нужно. Я развернулся и с удивлением обнаружил, что моя одежда, висящая на стуле, исчезла. Обувь, стоящая рядом тоже. Зато увидел на тумбочке вафельное полотенце и белую жестяную банку с названием «Особый». Это был зубной порошок с двууглекислой содой за десять копеек, гласила синяя надпись. Полосатая пижама лежала на месте: на спинке койки, куда я ее повесил перед сном. Одевшись, почистив пальцем зубы и умывшись, я оставил полотенце и порошок в палате, а сам отправился вниз к турнику. К моему удивлению, вход во дворик был свободен. Охранников нигде не было видно. Болтающие про цены тетки уже исчезли. Прям у турника стоял молодой человек лет двадцати двух — двадцати пяти, точнее сказать было сложно. Он упер руки в бока, прохаживался рядом с перекладиной. Будто отдыхал между подходами. Парень был в одних черных штанах и в белых кроссовках, раздетый по пояс. — Доброе утро. Не помешаю? — спросил я, подходя к турнику. Он обернулся протянул мне руку — Борис. Я протянул в ответ и крепко пожал ее. — Максим. — Давай, конечно, если лечащий разрешает. Из какого отделения? — Да я случайно попал вчера. Решили, что у меня сотрясение, но я в порядке. — Может повременишь? С этим шутки плохи. Голова не болит? — Да у меня и вчера не болела. Не было ничего. Слега подрались. Но там толпа зевак налетела и на уши врачу скорой присела. — Куда присела? — он нахмурил брови, пытаясь понять сленг из двухтысячных годов — Ну это выражение такое. Означает, что толпа лапшу повесила на уши, а доктор, видимо, новичок. Совсем молодой. Не пустил меня домой. Говорит, мало ли что, а мне потом отвечать за тебя. — Да такие теперь у нас часто встречаются. Людей, как всегда, всем на всех не хватает. Курортный сезон начался, а штатные единицы, так и не закрыли. В «кадрах» одни пенсионерки сидят, работать уже не хотят совсем. Ты местный или отдыхающий?