– Петр? – пробормотал случайный гость, щуря глаза. – Что с ним?! Алекс метнул на Эдуарда короткий взгляд, и тот ощутил, как загривок обожгло холодом. Выражение глаз его друга не предвещало ничего хорошего. – Закрой гараж, – тихо приказал он Эдуарду, и тот без раздумий двинулся к воротам. – Парни, вы че тут натворили?! – воскликнул мужчина. – Он чуть не убил нас, – бесцветным голосом проговорил Алекс, медленно приближаясь к нему. – Помогите. – Вы убили его? – словно не слыша парня, спросил тот. Эд с грохотом захлопнул дверь, и сумерки в гараже сгустились. Дельцы Ярко-желтый Peugeot 406 с опознавательным логотипом такси миновал указатель Saint-Cloud, нырнул в небольшой тоннель, выдолбленный еще пару столетий назад, пронесся мимо крохотного кинотеатра, гольф-клуба и, наконец, остановился напротив уютного одноэтажного домика темно-пурпурного цвета, до самых окон утопавшего в свежей зелени. Выйдя из такси, Есения улыбнулась водителю, и, поправив солнцезащитные очки, непринужденной походкой направилась к коттеджу. На ней были зауженные белоснежные брюки и оливкового цвета блейзер. Густые пшеничные волосы колыхал легкий ветерок, лаская лицо женщины. Есения выглядела сногсшибательно и знала об этом. Оказавшись на крыльце, она нажала на кнопку звонка, и где-то в недрах дома раздалась переливчатая трель соловья. Дверь долго не открывали, и Есения, вздохнув, полезла в сумочку-клатч. Она уже набрала нужный номер, как за дверью послышались шаркающие шаги. – Сеня, ты, что ли? – послышался хриплый мужской голос. – Не угадал, – фыркнула женщина, поднимая очки на лоб. – Привет, Гена. Дверь открылась, и на нее уставился невысокий мужчина лет пятидесяти в измятом чапане. Восточный халат, расшитый золотыми нитями, выглядел так, словно в нем спали. Каштановые волосы с проседью торчали в стороны, словно наэлектризованные, на впалой груди поблескивал серебряный крестик. – Рад тебя видеть, сестренка, – широко улыбнулся хозяин дома. Они обнялись, и Есения чмокнула брата в колючую щеку. – Тебе надо проветрить дом. – Она наморщила нос, заходя внутрь. – Можешь не снимать свои модные туфельки, Сеня, – бросил мужчина. – У меня легкий бардачок. – Я и не собиралась дефилировать босиком в твоему хлеву, это раз, – отозвалась Есения. Она кинула брезгливый взгляд на треснувший пакет с мусором у входа, из прорехи которого высыпалась скорлупа от фисташек. – И во‐вторых, перестань меня называть этим дебильным прозвищем. Как будто я собачонка какая-то! – Ну тогда и ты меня Генрихом зови, – не остался в долгу брат. – Я тебе не крокодил какой-нибудь. Они рассмеялись. Есения присела на заваленный одеждой диван, предварительно откинув в сторону мятые брюки. – У тебя что, вечеринка вчера была? Ее взор остановился на столе, на котором красовались пустой пакетик из-под фисташек, заляпанный жирными пальцами бокал и пустая бутылка «Джек Дэниэлз». Генрих шумно зевнул и плюхнулся в плетеное кресло из ротанга. – Наши вчера в четвертьфинал вышли, – сообщил он. Выудив из-за уха зубочистку, он сунул ее в рот. – Весомый повод, – кивнула Есения, положив ногу на ногу и покачивая лакированной туфелькой. – Как говорят, причину и пластырь можно куда угодно приклеить. – Будешь мне нотации читать? – Делать мне больше нечего, – вздохнула Есения. – Проще ежа научить на барабане стучать. Как твое горло? Почему ты сбежал из клиники? Лицо Генриха стало кислым, будто он хлебнул свежевыжатого лимонного сока. – Потому что я ненавижу врачей, – пояснил он, ковыряясь в зубах. – И ты это знаешь. – Но у тебя подозрение на рак, – напомнила Есения. – Я понимаю твою неприязнь к людям в белых халатах, но ты должен пони… – У меня не подозрение, а рак, – перебил Генрих сестру, и голос его прозвучал как-то жутко и обыденно одновременно, словно речь шла о пустяковой ранке на десне. – Вторая стадия. Анализы показали, что третья уже не за горами, и метастазы продолжают расти. Есения опустила ногу на пол, в упор глядя на него. – Тогда ты не должен сейчас сидеть тут, Гена. – Не начинай все заново. – Мне нужен живой и здоровый брат, а не дохлятина, едва держащаяся на ногах. Да еще с перегаром, – добавила она с плохо скрытым отвращением. Генрих зашелся в хриплом кашляющем смехе. – Узнаю свою сестренку, – воскликнул он, перекидывая зубочистку из одного уголка рта в другой. – Живой и здоровый, говоришь? Только забыла дополнить, для каких целей я тебе нужен живой и здоровый. Чтобы приносить прибыль! Так ведь, Сеня? – Перестань. – Да ладно, не обижайся, – хихикнул Генрих, примирительно поднимая ладони вверх. – Я все понимаю. Но чтобы ты отстала и больше не взрывала мне мозг, скажу – все под контролем. Через неделю я снова лягу в больницу, никуда от этого не денусь. Все это время буду принимать препараты. Ты довольна? – Не вполне, ну да ладно. Тебя все равно не переубедишь. – Как и тебя, – парировал Генрих. – А теперь давай к делу. Я нашел тебе хорошего клиента, он живет в Ницце. Есения присвистнула. – Это почти семьсот километров от Парижа, – заметила она. – Ты совсем обленилась, – вздохнул Генрих. – Раньше ты могла полететь в Мексику на сомнительные переговоры, а на следующий день уже брать билет в Японию! – То было раньше, – резонно ответила женщина. – Мы растем, растут и ставки. Так что там насчет клиента? – Старый хрыч начал собирать марки раньше, чем научился ходить, – продолжил Генрих. – Он буквально купается в деньгах, как Скрудж МакДак, и покупает все подряд для обменного фонда, но особо тащится от экземпляров, выпущенных до Первой мировой войны! Ты ведь говорила, у тебя намечается богатый улов от российских филателистов? Можем хорошо заработать. – Есть один на примете, – подтвердила Есения. – Хилый старичок, тоже всю жизнь собирал марки… Он сейчас в хосписе, а его коллеги по хобби, к счастью, уже все давно на том свете. Жива только супруга, которая собирается продавать коллекцию… Мои люди сейчас работают с ней, и буквально сегодня-завтра мы будем знать, что почем. – Только не тяни, дорогая, – попросил Генрих. Он вынул зубочистку изо рта и, не найдя ей достойного места, аккуратно положил на подлокотник кресла. – Как у тебя дела? – Все ровно. Сейчас пытаюсь одного клиента подцепить в Москве, какой-то старый пень, монеты собирал… – А, ну-ну, так этого парня я тебе изначально подкинул! – Совершенно верно. Так вот, на меня его внучок вышел, я так поняла, ничего в этом деле не соображающий. Наш контингент. Пока что волынку тянет, но я чую, что дело пахнет хорошим наваром. – А что из текучки? На стадии завершения? – поинтересовался Генрих. – Из текущих дел сейчас на очереди картины и рукописи Протасова. Это советский писатель, я тебе уже говорила о нем. Генрих кивнул. – Один толстосум из Америки уж очень хочет заполучить работы Шолохова, Ахматовой и иже с ними… – пояснила Есения. – Я уже встречалась с посредником, мы все обговорили. Правда, мне показалось, что он больше таращился в вырез моего платья, нежели думал о культурном наследии нашей великой страны. В общем, работы хватает, – скромно закончила она. – В этом я не сомневаюсь. Проблем с прохождением досмотра товара не будет? – Нет. У моего человека будет официальная справка, что картины не представляют культурной ценности и являются современной живописью. Документы, подтверждающие подлинность раритетов, будут отправлены почтой. Так, для подстраховки. – Хорошее решение, – одобрил Генрих, с задумчивым видом похлопывая себя по коленям ладонями. – Ты чем-то озабочен, – сказала Есения, испытующе глядя на брата. – И это, скорее всего, не связано со здоровьем. Ну? – Почти угадала, – хмыкнул тот. Не без труда нагнувшись, Генрих вытащил из-под кресла стеклянную банку из-под джема, на дне которой виднелось что-то грязно-серое. Подняв банку к лицу, он, откашлявшись, сплюнул в нее. Есения отвернулась. – Извини, дорогая, – пропыхтел Генрих. – Не думай, что мне это самому доставляет удовольствие. – Так что ты хотел сказать? Не банку же мне продемонстрировать? – поторопила она брата. – Похоже, пора мне на покой, детка, – сказал Генрих, и женщина вздрогнула. – И дело не только в здоровье, хотя отчасти и в нем тоже. Устал я что-то от этой возни. Мы же по грани с тобой ходим, сестренка. А ты еще мотаешься туда-сюда, не ровен час, попадешь под замес… Ведь за все, что творим, по сути, светит нехилый срок! А в некоторых странах и пожизненный! – Скажи, что ты пошутил, – медленно произнесла Есения, но брат с грустью покачал головой. – Ты не можешь вот так все бросить, – раздраженно сказала она. – Что ты будешь делать? Хлестать виски каждый день, уставившись в телевизор?!