— Мы ехали на гору, чтобы приветствовать Олд Шеттерхэнда, гостя красных людей. Мы очень высоко оценили его, познакомившись с ним, хотя даже не знали его настоящего имени. Теперь он здесь, и мы не могли ждать, пока он сам придет к нашим палаткам, а потому поскакали к нему — ведь он выше всех нас! — Разве могу я среди братьев назвать хоть одного, кто стоит выше других? — спросил я. — У нас один-единственный отец, его зовут Маниту! Мы все равны. Я гость моих братьев. Я прошу позволения выкурить с ними трубку. Моя учтивость пришлась им по душе. — Мы гордимся желанием нашего белого брата, — заявил Алгонка. — Он пойдет с нами. Он увидит друзей — своих старых знакомых. Он указал на группу людей, остановившихся поодаль. Кто они? Кого из них я узнаю по прошествии стольких лет? Ими оказались Вагаре-Тей, вождь шошонов, Шако-Матто, вождь оседжей, и их младшие вожди. Как велика была радость нашей встречи! Даже Ават-Ниа был там, стодвадцатилетний! Неужели это не сон? Само собой, он не мог ехать верхом на гору. Он остался сидеть у своей палатки, и я попросил разрешения разыскать его и поздороваться с ним. Поначалу Вагаре-Тея и Шако-Матто пытались убедить разбить палатки в Нижнем городе, но они были достаточно благоразумны и осведомились об обстоятельствах дела, а то, что они услышали, заставило их переехать в Верхний город, чтобы присоединиться к Алгонке и Атапаске. Мы направились было к палатке Вагаре-Тея, но тут прибыли два воина найини-команчей, тоже стремившиеся в «замок». Увидев нас, они остановились и обратились ко мне. Оказалось, их послали Янг Шурхэнд и Янг Апаначка, намеревавшиеся показать мне свое творение. Мой ответ был уже на языке, однако тут Атапаска жестом дал мне понять, чтобы я помолчал, и обратился к команчам: — Вы видите здесь Атапаску и Алгонку, вождей далеких северных народов, живущих еще дальше, чем Шако-Матто, вождь оседжей, и Вагаре-Тей, вождь шошонов. Возвращайтесь сейчас к Янг Шурхэнду и Янг Апаначке и скажите им, что мы должны поговорить с ними прямо сейчас. Пусть они едут не мешкая. Речь пойдет о самом важном. Он сказал это таким тоном, что оба гонца тут же умчались. А мы опять двинулись в путь. Палатки наших друзей, в том числе Алгонки и Атапаски, стояли рядом. Еще издали мы увидели стодвадцатилетнего Ават-Ниа. Его седые, связанные в пучок волосы свисали далеко на спину. Он мог еще достаточно легко передвигаться и встал без посторонней помощи, завидев нас. Его лицо было испещрено множеством маленьких складок и морщин, которые, впрочем, ни малейшим образом не уродовали его, составляя своего рода гармонию, что в старости случается довольно редко. Он был прекрасным старцем! Ават-Ниа узнал меня сразу. Его добрые глаза заискрились настоящей радостью. Он притянул меня к себе и сказал: — О Маниту, Великий и Добрый! Как я благодарен тебе за счастье, за радость! Как тосковал я, еще раз желая увидеть настоящего друга всех красных народов, прежде чем разгребу смелой рукой неведомую мне воду смерти! Мое желание исполнено. Я знал, что он придет. Старость распростерла надо мной свои сухие крылья и теперь крепко держит меня. Но увидев тебя, я почувствовал себя молодым. В моем сердце звучал голос, говоривший мне, что я должен спешить к моему белому брату, потому что он вернет нам добро, любовь и единство, которые мы однажды потеряли. И не успел я прийти сюда, как встретил его… А ты его скво? Вопрос был обращен к Душеньке. — Да, — ответил я за жену. Тут старик протянул к ней руку: — Он привел к нам белую сестру. Пусть она станет желанной гостьей в наших вигвамах и в наших душах! Я самый старший из всех, а потому принесите мне калюме и садитесь в круг. Вести собрание приветствия — самая высокая честь. Пусть Олд Шеттерхэнд садится справа, а его скво — слева от меня. Зажгите огонь дружбы! Наступил момент взаимного, трогательного и горячего приветствия. Трубка без задержки стала переходить из рук в руки. Начались воспоминания, и все они так или иначе были связаны с Виннету. В самый разгар оживленной беседы появились Янг Шурхэнд и Янг Апаначка. Они хотели подсесть к нам, но ни один человек не обернулся к ним и не уступил место. Они простояли довольно долго, потом направились обратно к лошадям. Только теперь их наконец заметили. Атапаска крикнул: — Пусть сыновья Олд Шурхэнда и Апаначки подойдут ближе! Голос говорившего прозвучал так, что они вынуждены были повиноваться, даже если бы не хотели этого. Все замолчали. В тишине слышалось лишь потрескивание костра. Атапаска обратился к прибывшим: — Разве Янг Шурхэнд и Янг Апаначка — вожди? — Нет, — прозвучало в ответ. — А Олд Шеттерхэнд? — Он вождь. — Он перенес почти семьдесят суровых зим, а они не пережили и тридцати легких лет. И все же они не идут к нему, а требуют, чтобы он пришел к ним! С каких пор у красных людей стало правилом, что старость должна подчиняться молодости, а опыт — неопытности? Нам нужно, чтобы наш народ воспрянул ото сна! Мы хотим, чтобы он изучил свои права и обязанности. Мы хотим, чтобы он стал образованной нацией. Но как этого достичь, если мы не соблюдаем простейших правил, которые в ходу даже у самых диких из диких: младшие всегда почитают старших? Тут Янг Шурхэнд гордо произнес: — Мы люди искусства! — Уфф, уфф! — вырвалось у Атапаски. — Вы люди искусства? Вы это уже доказали? Олд Шеттерхэнд, пожалуй, тоже из таковых, но он никогда себя так не называл. Даже если человек искусства был бы высшим или божественным существом, обладая теми качествами, которые не смог бы развить никто другой, то прежде всего он должен стать образцом добродетели. Спросите ваших отцов, спросите Кольму Пуши, чем они обязаны Олд Шеттерхэнду? Неужели он за свои поступки и любовь, тысячу раз им доказанную, должен бегать за их сыновьями, потому что те утверждают, что они люди искусства? Каково оно, ваше искусство? Гигантская фигура Виннету? Искусство ли это? Наш великий Виннету был скромен. Он уважал и чтил старость, его заветным желанием было помогать другим, осчастливливать их. А вы так горды, что не хотите первыми навестить его лучшего друга! Следовательно, вы никогда не понимали и не понимаете Виннету. Как можете вы честно и правдиво создавать его образ? Где ваши отцы? Они еще не появились? — Пока нет. Они уехали сегодня рано утром и вернутся лишь к вечеру. — Так скажите им, когда они приедут, вот что: вожди требуют от них явиться к Олд Шеттерхэнду и просить прощения за своих сыновей. А мы прибудем через час к вашему созданию и проверим, настоящие ли вы художники. А теперь можете идти! Они ускакали, не сказав ни слова извинения или оправдания. А когда мы через час прибыли к высокому блокгаузу, где они работали над моделью, оба уже стояли в дверях и почтительно пригласили нас войти. Они выглядели как люди, которые хотят рассердиться, да не могут. Впрочем, это были довольно симпатичные молодые люди, и, глядя на Душеньку, я чувствовал, что она внутренне готова даже защищать их. Она кивнула им и улыбнулась, а я ограничился приветственным жестом, чтобы не оскорбить Атапаску. Дом был круглый и издали напоминал здание цирка. Внутри не было никаких перегородок. На деревянной раме было натянуто полотно, довольно точно изображающее панораму горы Виннету, с двумя ее огромными скальными башнями, и окрестностей. На более высокой скале стоял памятник Виннету. Сама же модель, высотой около восьми метров, возвышалась в центре помещения. Лицо переданное удачно, все же казалось мне чужим. В его выражении было нечто чуждое, не присущее моему доброму Виннету. Одежда вождя воспроизводилась с добросовестным педантизмом: украшенные иглами дикобраза мокасины, расшитые легины, кожаная охотничья куртка, спадающее с плеч великолепное покрывало, из-под которого выглядывали кольца лассо. На поясе висел мешочек для пуль и пороха, как и в прежние времена. Рядом торчали рукоять ножа, а также пистолет и револьвер. Выдвинув правую ногу, словно готовясь к прыжку, Виннету левой рукой опирался на серебряное ружье, в то время как правая угрожающе поднимала второй револьвер. В этом движении было что-то от пантеры, готовой выскочить из засады и наброситься на добычу. — Жаль, очень жаль! — шепнула мне Душенька. — Да, — отозвался я так же тихо. — А ведь они художники, настоящие художники! — Несомненно. Но они ничего не поняли. Как можно было так изобразить Виннету — не понимаю! И эта скульптура будет стоять на вершине горы? — Никогда! Я этого не позволю! А если меня не услышат, то я возьмусь за последнее средство и разрушу ее у всех на глазах! Вожди пока молчали. Они медленно обошли модель, осмотрев ее со всех сторон, Янг Шурхэнд к Янг Апаначка стояли рядом. На их лица не отражалось ни малейшего волнения. Скульпторы были убеждены, что плод их творчества производит неизгладимое впечатление. Господа из комитета явно придерживались того же мнения и ожидали наших восторгов. Но минута шла за минутой, а никто из нас не проронил и слова. Тогда они сами стали распевать дифирамбы авторам, надеясь на нашу поддержку. Но результат оказался противоположным: вожди направились к выходу. Я вместе с Душенькой последовал их примеру. Комитет и оба художника поспешили за нами. Они ждали объяснений. Атапаска первым сел в седло. Он подождал, пока то же сделают остальные, после чего заявил: — Этот ваш Виннету — самая большая ложь, которая только могла родиться здесь, среди гор. Лучше сломайте его! Этой фигуре никогда не быть на вершине! Остальные вожди поддержали Атапаску. — Нет, она будет стоять там! — громко возразил Янг Шурхэнд. — Будет! — повторил его слова Янг Апаначка. — Докажите, что это ложь! А мистер Антоний Пэпер подошел к нам, продемонстрировав свою неподражаемую походку, и бросил: — Мы — комитет по строительству памятника Виннету. Как решим, так и будет. Он так размахивал руками прямо перед мордой жеребца Шако-Матто, что животное резко дернулось и Пэпер свалился от неожиданности на землю. Резко осадив жеребца, Шако-Матто сказал: — Хорошо, тогда мы сейчас изберем новый комитет! — Другой! Новый! — послышалось вокруг. Мистер Антоний Пэпер поднялся с земли и спрятался за спинами своих сотоварищей. В этот миг первый председатель, профессор Белл, почувствовал, что с их замыслом не все так благополучно, как казалось ему до сих пор. Он понял, что наступивший момент, пожалуй, самый решающий. Шагнув мне навстречу, он спросил: — Каково ваше мнение, мистер Шеттерхэнд? Прошу вас ответить! — О, сейчас дело вовсе не в том, что думаю я. — Неправда! — повысил он голос. — Я убежден, что они поступят так, как вы предложите. Потому прошу вас сказать мне — что вы предлагаете? — Момент не самый подходящий, да и не то место. Кстати, я еще не получил пропуска на заседание и, стало быть, не имею права голоса. Может быть, ваш секретарь будет настолько любезен, чтобы доставить мне его в мое жилище… Не дожидаясь ответа, я развернулся и уехал. Другие проделали то же самое. Прибыв в Верхний город, мы снова собрались на совет. Все пришли к выводу, что вряд ли что-нибудь изменится до тех пор, пока мы не переговорим с Олд Шурхэндом и Апаначкой. Надо подождать их прибытия. Потом мы распрощались с вождями и поскакали к вигвамам женщин сиу, чтобы пригласить к нам на ужин Ашту-мать и Ашту-дочь. Они с удовольствием согласились. Вернувшись в замок и передав наших лошадей на попечение индейцев, мы через лес вышли к подножию сторожевой башни, чтобы пригласить на ужин Молодого Орла. Я ожидал, что Олд Шурхэнд и Апаначка тоже появятся у меня уже вечером, но этого не произошло. Зато наутро я получил от них весть. Они передали мне, что, если я спущусь к ним в Нижний город, они готовы поговорить со мной в любое время дня и ночи. Но мне нужно было поспешить в Долину Пещеры, чтобы сориентироваться на местности на случай нападения врагов. Инчу-Инта позаботился о еде, питье, факелах, веревках и обо всем другом, что могло потребоваться нам для детального обследования пещеры. Увидев, как внезапно исчезал в земле Таинственный водопад, и узнав, что подземная пещера начиналась до этого водопада, я вспомнил о знаменитой мамонтовой пещере в штате Кентукки, которая вместе со всеми ответвлениями простирается на три сотни километров. Там было бесчисленное множество шахт, штолен, коридоров, галерей, гротов, озер, ручьев и водопадов. Приблизительно так же представлял я себе пещеру под горой Виннету; мне показалось, что она может сыграть важную роль в предстоящих событиях, и я не ошибся. Путь к пещере вел не через город и не вдоль Белой реки. Мы спустились по другому склону горы и двинулись по руслу ручья, который, казалось, задавался одной-единственной целью: возвращать всех, кто доверился ему, туда, откуда они пришли. Он вел нас по спирали, постепенно спускаясь вниз. При этом мы имели возможность наблюдать гору, на которой жил Тателла-Сата, во всевозможных ракурсах. В один из моментов мы даже смогли хорошо рассмотреть большое гнездо орла, в котором произошло боевое крещение нашего юного знакомца. Душенька тотчас попросила Инчу-Инту рассказать об этом происшествии подробнее. Поскольку сегодня с нами не было Молодого Орла, мы могли спокойно поговорить. — Да, я знаю, как все было, — кивнул Инчу-Инта. — Я видел, как огромная орлица унесла его прямо к дверям Тателла-Саты. Более крупной орлицы я никогда не встречал в своей жизни! Сколько ей было лет, сейчас никто не помнит. Но каждый знал ее. Ей приписывали чудовищную силу. Утверждали, Что как-то раз она подняла к себе в гнездо взрослого волка. В те времена Молодому Орлу было всего двенадцать лет. Он жил здесь, у нас, и его любили все, кто знал. Несмотря на юный возраст, он отправился на север, чтобы из священных каменоломен дакота добыть себе глину для трубки мира. Когда он вернулся с глиной и сделал трубку, он заявил, что должен добыть теперь свое «лекарство». На сорок дней он ушел в пустыню, постился там, и однажды ему приснилось, что его назвали Молодым Орлом; потому он решил принести из высокого гнезда двух орлят и сделать из их когтей и клювов талисман. После поста он очень ослаб, весил едва не вполовину меньше прежнего. Но решил исполнить вещий сон сразу же. Он взял лассо, нож и много разных ремней, а потом начал подъем к высокому гнезду. Забравшись наверх и закрепив лассо на выступе скалы, он стал осторожно спускаться. Но лассо оказалось слишком коротким. Когда он добрался до конца, до цели было еще довольно высоко. Силы покинули его, руки ослабли, и он упал прямо в гнездо. Лассо покачивалось над ним, но дотянуться до него было невозможно. — Какой ужас! — вскрикнула Душенька. — И из гнезда никак нельзя было выбраться? — Нет, — улыбнулся рассказчик. — Орлы обычно гнездятся в недоступных местах. Орлица-мать отсутствовала, но два птенца накинулись на ловкача. Он убил их, отрезал головы и когти, а останки сбросил в пропасть. Потом стал думать, что делать. Но так ничего и не придумал. Над ним лассо, которое он не мог достать, под ним — страшная бездна, а сам он в орлином гнезде, из которого не ускользнет даже мышь. Вскоре он увидел взрослую птицу, несущую в когтях какую-то мелкую дичь. Увидев человека, она выпустила добычу и с громким криком набросилась на него. Мальчик успел выхватить нож. Но в этот момент какой-то внутренний голос предостерег его: «Не убивай ее, иначе ты погиб! Она твой единственный спаситель!» Гнездо располагалось на скальном выступе, а позади его находилась расщелина. Там валялось много сучьев и хвороста, оставшихся еще от прежних хозяев уступа — ведь орлы каждый год вьют себе новые гнезда, на новых местах. Парню удалось забиться в эту щель, прежде чем хищная птица начала свою яростную атаку. Постепенно он целиком спрятался под хворостом. Мальчик был умен и сообразил, что единственная возможность спастись — улететь с орлицей. Но тут же его стало одолевать сомнение: сможет ли птица поднять его? Пока он раздумывал, орлица приостановила свои атаки и принялась разыскивать птенцов. Этой паузой он воспользовался, чтобы все спокойно обдумать. — Но ведь для орла он был действительно слишком тяжел! — воскликнула Душенька в волнении. — Конечно, — согласился Инчу-Инта, — о спокойном полете не могло быть и речи. Но если это и не перелет вниз, то и не падение в бездну. Значит, надо было так ухватиться за птицу, чтобы она не могла поранить мальчика ни клювом, ни когтями, но имела бы возможность спокойно махать крыльями. Узлы и петли знакомы каждому индейцу с раннего детства, а ремней у парня хватало. С помощью гибкого сучка и трех ремней он быстро изготовил уздечку, которая заставила бы орлицу держать голову только прямо. Стало быть, воспользоваться опасным клювом птица уже бы не смогла. Для лап он приготовил из пяти колец лассо петлю. Моя жена вся была в напряжении, я тоже был увлечен рассказом, естественно не выражая эмоций. А старый Папперман вообще не находил себе места от волнения. Инчу-Инта продолжал: — Тут вернулась орлица. Она, похоже, нашла своих мертвых детенышей, поскольку бросилась на врага с удвоенной яростью. Просунув голову сквозь хворост, она пыталась схватить отважного мальчика. Тотчас ей на шею была накинута уздечка. Она попыталась было защищаться, но на голову ей обрушился удар тяжелой палки, а когти туго стянула петля. Вслед за этим парень затащил большую птицу, которая не могла теперь больше сопротивляться, в расщелину и крепко связал ей крылья ремнем. Когда все это было проделано, орлица оказалась полностью во власти победителя, не получившего в схватке ни единой царапины. Теперь наступал не менее трудный этап — полет над страшной бездной. — Слава Богу, что это был не я! — неожиданно воскликнул Папперман. — Мне бы подобное рискованное предприятие было не по силам. Кому судьба подкинула фамилию Папперман, тому ходить по твердой земле или он пропал! Но дальше, дальше!