Стефан Цвейг пишет: «Для Талейрана власть только средство к наслаждению; она представляет ему лучшую и пристойнейшую возможность пользоваться земными наслаждениями, роскошью, женщинами, искусством, тонким столом, между тем как Фуше, уже владея миллионами, остается спартанцем и скрягой. Оба не в состоянии окончательно избавиться от следов своего социального происхождения: никогда, даже в дни самого разнузданного террора, Талейран, герцог Перигорский, не может стать истинным сыном народа и республиканцем; никогда Жозеф Фуше, новоиспеченный герцог Отрантский, несмотря на сверкающий золотом мундир, не может стать настоящим аристократом. Более ослепительным, более очаровательным, может быть, и более значительным из них является Талейран. Воспитанный на изысканной древней культуре, гибкий ум, пропитанный духом восемнадцатого века, он любит дипломатическую игру как одну из многих увлекательных игр бытия, но ненавидит работу. Ему лень собственноручно писать письма: как истый сластолюбец и утонченный сибарит, он поручает всю черновую работу другому, чтобы потом небрежно собрать все плоды своей узкой, в перстнях рукой. Ему достаточно его интуиции, которая молниеносно проникает в сущность самой запутанной ситуации. Прирожденный и вышколенный психолог, он, по словам Наполеона, легко проникает в мысли другого и проясняет каждому человеку то, к чему тот внутренне стремится. Смелые отклонения, быстрое понимание, ловкие повороты в моменты опасности — вот его призвание; презрительно отворачивается он от деталей, от кропотливой, пахнущей потом работы. Из этого пристрастия к минимуму, к самой концентрированной форме игры ума вытекает его способность к сочинению ослепительных каламбуров и афоризмов. Он никогда не пишет длинных донесений, одним-единственным, остро отточенным словом характеризует он ситуацию или человека. У Фуше, наоборот, совершенно отсутствует эта способность быстро все постигать; как пчела, прилежно, ревностно собирает он в бесчисленные мелкие ячейки сотни тысяч наблюдений, затем складывает, комбинирует их и приходит к надежным, неопровержимым выводам. Его метод — это анализ, метод Талейрана — ясновидение; его сила — трудолюбие, сила Талейрана — быстрота ума. Ни одному художнику не придумать более разительных противоположностей, чем это сделала история, поставив эти две фигуры — ленивого и гениального импровизатора Талейрана и тысячеглазого, бдительного калькулятора Фуше — рядом с Наполеоном». Не бывает ненависти более сильной, чем между различными видами одной и той же породы. Взаимное отвращение Талейрана и Фуше проистекало из понимания ими друг друга на уровне инстинктов. С самого начала большому барину Талейрану был противен этот прилежный работяга, кропатель доносов и собиратель сплетен Фуше. Фуше же раздражали легкомыслие, мотовство и презрительно-аристократическая небрежность Талейрана. Они, где только было возможно, создавали друг другу проблемы, а если представлялась возможность навредить, каждый хватался за малейший к тому повод. Эта их взаимная зависть — ненависть была очень удобна для Наполеона: ведь они лучше, чем сотни шпионов, следили друг за другом и доносили друг на друга. Это была очень странная пара, и Наполеон, будучи превосходным психологом, умело использовал соперничество своих лучших министров. Но при этом, сам того не желая, Наполеон и удивительно сплачивал эту пару. Почему? На этот вопрос очень точно отвечает Стефан Цвейг: «Когда между кошкой и собакой вспыхивает такая внезапная дружба — значит, она направлена против повара; дружба между Фуше и Талейраном означает, что министры открыто не одобряют политику своего господина, Наполеона». * * * Так все же были ли у Фуше достаточные основания для обвинения Талейрана в заговоре против Наполеона? Для того чтобы ответить на этот вопрос, следует рассмотреть события, произошедшие за несколько лет до этого. В сентябре 1808 года Наполеон встретился в городе Эрфурте с русским императором Александром I. На этой встрече его сопровождал опытнейший дипломат Шарль Морис де Талейран-Перигор, князь Беневентский. По поводу приглашения Талейрана в Эрфурт историк А.З. Манфред не может скрыть своего недоумения: «Бонапарт давно относился к нему с недоверием, и именно потому, что он ему не доверял, он отстранил князя Беневентского от руководства внешней политикой. Тем поразительнее допущенная Наполеоном в 1808 году ошибка». Действительно, это была очень серьезная ошибка, и она сильно повлияет на будущее империи. К этому времени репутация Талейрана была уже вполне устоявшейся: его называли и предателем, и профессиональным взяточником, и казнокрадом. Но при этом никто не мог отрицать его выдающегося ума, проницательности и дальновидности. Эти его качества и были нужны Наполеону. Александр I давно знал Талейрана, но он все равно был поражен предложением, которое ему в первый же день Эрфуртской встречи сделал этот известнейший французский дипломат. Это предложение сводилась к следующему: он, Талейран, не согласен с безудержными завоевательными планами Наполеона, не согласна с этим и Франция. Страна хочет лишь границ по Рейну, Альпам и Пиренеям. Все остальное — это личные амбиции императора, до которых простым французам нет никакого дела. — Для чего вы сюда приехали? — убеждал Александра I Талейран. — Вы должны спасти Европу, и вы в этом преуспеете, если будете сопротивляться Наполеону. Французский народ цивилизован, французский же император — нет; вы цивилизованы, а русский народ — нет. Следовательно, вы должны быть союзником французского народа. Но Талейран пошел и дальше: он выразил готовность тайно поступить на русскую службу. Естественно, за полагающееся в таких случаях вознаграждение. Историк Е.В. Тарле пишет: «Для Александра поступок Талейрана был целым откровением. Он справедливо усмотрел тут незаметную пока еще другим, но зловещую трещину в гигантском и грозном здании великой империи. Человек, осыпанный милостями Наполеона, со своим земельными богатствами, дворцами, миллионами, титулом "Высочества", царскими почестями, вдруг решился на тайную измену!» Получается, за шесть лет до крушения империи Талейран предвидел неминуемую катастрофу. Ну, не ради же денег, в конце концов, он это сделал. Это было бы слишком банально для столь незаурядной личности. Историк Е.Б. Черняк описывает происходившее следующим образом: «Чтобы доказать серьезность своих намерений, Талейран тут же стал выдавать царю секреты Наполеона, указывать пределы, до которых можно доходить, когда случится противостоять требованиям и планам французского императора, не вызывая окончательного разрыва. А потом в беседах с Наполеоном Талейран горестно вздыхал, слушая его жалобы на неожиданное упорство, проявленное царем в ходе переговоров». — Мне ничего не удалось от него добиться, — сетовал Наполеон. — Русский император упрям, как мул, он твердо стоит на своем, и я не продвинулся вперед ни на шаг. — Что вы, Сир, — притворно улыбаясь, возражал ему Талейран, — мне кажется, что Александр целиком попал под ваше обаяние. После Эрфуртской встречи двух императоров это «сотрудничество» продолжилось. В секретной переписке с Петербургом Талейран стал именоваться то Юрисконсультом, то Кузеном Анри, а то и просто Анной Ивановной. За поставляемую информацию Анна Ивановна неукоснительно требовал значительной оплаты и проявлял при этом неуемное корыстолюбие. Вскоре через посредничество австрийского посла в Париже Клеменса фон Меттерниха Талейран по совместительству нанялся и на службу к Австрии, ловко маневрируя между двумя нанимателями, интересы которых далеко не всегда совпадали. В Вену Анна Ивановна в 1809 году поставлял сведения о передвижениях французских войск. И это происходило накануне новой войны Наполеона против Австрии. * * * Наполеон, конечно, поначалу ничего не подозревал об опасных интригах Талейрана. Узнал он о них чуть позже. Это дало основания биографу Талейрана Ю.В. Борисову констатировать: «События в Эрфурте решительно и навсегда изменили отношения между главой французского государства и первым дипломатом Франции». Тайные агенты Наполеона донесли ему и о непонятном сближении Талейрана и Фуше: что это? очередной заговор? Австрийский посол в Париже Меттерних, поддерживавший самые тесные связи с Талейраном и прекрасно знавший Фуше, в то время писал в Вену: «Я их вижу, Талейрана и его друга Фуше, по-прежнему твердо решившихся воспользоваться случаем, если этот случай представится, но они недостаточно храбры, чтобы сами этот случай вызвать. Они находятся в положении пассажиров, видящих руль в руках сумасбродного кормчего, готового разбить корабль о скалы, которые он сам по своему капризу ищет. Они готовы овладеть рулем в тот самый момент, когда их спасение окажется под еще большей угрозой, чем теперь, и когда первое столкновение корабля опрокинет самого рулевого». Если говорить без столь любимых Меттернихом аллегорий, это означало, что оба министра никогда бы не отважились подготовить покушение на Наполеона, но заранее принимали меры на случай, если Наполеон окажется убитым, чтобы воспользоваться создавшейся ситуацией. Талейран и Фуше в таком случае собирались возвести на императорский престол маршала Мюрата, незадолго до того ставшего королем Неаполитанским. Мюрат был женат на сестре Наполеона Каролине, поэтому Меттерних имел сведения из самого надежного источника: он состоял в любовных связях с Каролиной. Честолюбивая Каролина была заведомо готова одобрить этот план и послала в Неаполь письмо для своего мужа, умоляя новоявленного Неаполитанского короля не упустить возможности, если она представится ему во Франции. Говорят, написал письмо на сей счет и Талейран, а Фуше услужливо подготовил смену лошадей, чтобы ускорить прибытие Мюрата в Париж. Однако у Наполеона недаром было несколько секретных полиций, разведок и контрразведок. Переписка с Мюратом была перехвачена людьми министра почт Лавалетта, который поспешил сообщить обо всем императору. Это сообщение заставило Наполеона примчаться в Париж. На торжественном приеме 23 января 1809 года император в ярости набросился на Талейрана, публично напомнив ему все измены и соучастие в самых темных делах. «Вы заслужили, — кричал он, — чтобы я вас разбил, как стекло, и у меня есть власть сделать это! Но я слишком вас презираю, чтобы взять на себя этот труд! Почему я вас еще не повесил на решетке площади Каррузель? Но есть, есть еще для этого достаточно времени! Вы — грязь в шелковых чулках! Грязь! Грязь!» Эту сцену многократно описывали. И действительно, это одна из наиболее драматических сцен в наполеоновской истории. Император был в настоящем бешенстве, он осыпал Талейрана самыми грубыми ругательствами, называл его вором, клятвопреступником, изменником, продажным человеком, способным за деньги продать собственного отца, обвинял его в убийстве герцога Энгиенского. Присутствовавшие при этом придворные словно окаменели. Всем было не по себе. Каждый чувствовал, что император ведет себя не очень достойно. Только Талейран, равнодушный и не чувствительный к оскорблениям, продолжал стоять со спокойно-высокомерным выражением на лице. По окончании бури он, прихрамывая, покинул приемную, по пути заметив: — Как жаль, господа, что такой великий человек так плохо воспитан. А в передней он прошептал одному из своих близких знакомых: — Такие вещи не прощают. Все думали, что после этого Талейрана арестуют, но этого не произошло. О том, что произошло дальше, биограф Талейрана Ю.В. Борисов пишет так: «Но неприятности только начинались. Быть в опале у могущественного монарха — дело опасное. Вот-вот могли обнаружиться преступные связи князя с австрийским двором. Этого не произошло. Но полиция перехватила несколько писем, которые ставили под сомнение лояльность Талейрана. На этот раз Наполеон хотел отдать своего бывшего Великого камергера под суд. Но вмешались влиятельные заступники. Судебное преследование не состоялось. Приказ о высылке отменяли дважды. Император угрожал, но решительного удара почему-то не наносил». Все ждали отставки и Фуше, но и тут ожидания оказались обманутыми: Фуше пока остался на месте. Как всегда, он спрятался за спину более сильного, который и послужил ему громоотводом. Его отставка, как мы уже знаем, наступит лишь в июне 1810 года. Талейран же, как ни в чем не бывало, заявил, что ничто не способно ни преодолеть, ни ослабить его признательности и верности императору, которые он сохранит до конца жизни. «Такие вещи не прощают», — сказал Талейран. Эти слова многое объясняют. Каждый знает, что прощать легко лишь тогда, когда это не затрагивает наших интересов. Интересы Талейрана были затронуты капитально, и оставить это без адекватного ответа он не мог. Как говорится, люди мы не злопамятные, но очень злые и с очень хорошей памятью… А еще через некоторое время были не менее капитально затронуты интересы и другого влиятельного политика — а именно Жозефа Фуше. Поэтому и его слова о легкости, с которой был осуществлен захват власти в Париже генералом Мале, а также о том, что все было готово для начала работы Временного правительства, отнюдь не кажутся не только неправдой, но и даже преувеличением. Глава седьмая. Горе-террорист Эрнест фон Ла Сала Что я, собака, что ли, которую всякий прохожий на улице может убить? Наполеон На меня производит впечатление величие страсти, но я всегда страдаю, когда она выходит за рамки вероятного. Наполеон В одном из многочисленных писем Наполеон писал своей жене Жозефине: «Королева Пруссии очень привлекательна; она полна кокетства в отношении меня, но не надо ревновать, мое сердце, как натертый воском холст, — все это с него стекает на пол». Но королева Пруссии Луиза Макленбургская не была единственной привлекательной женщиной в Берлине, желавшей понравиться повелителю всей Европы. Почти все придворные дамы мечтали об этом, и готовящийся приезд Наполеона в Берлин перевел эту их страсть из разряда грез во вполне практическое русло. Больше других старалась молодая графиня Н…, признанная красавица, избалованная вниманием мужчин и не без оснований считавшая себя неотразимой. Однажды за ужином, когда весь запас новых сплетен был исчерпан (а без этой приправы светская беседа теряет всякую остроту), графиня сказала: — Хоть этот ненасытный завоеватель Наполеон и дикарь, но я уверена, что отнюдь не невозможно приручить его и сделать сговорчивым. — Будьте осторожны, графиня, — строго заметила ей королева Луиза. — Мне кажется, что с ним гораздо более опасно преуспеть, чем потерпеть неудачу. Не советую вам играть с огнем. — Будьте уверены, Ваше Величество, — засмеялась графиня, — что касается меня, то при любых обстоятельствах мой патриотизм даст мне достаточно утешения. Это самоуверенное заявление графини Н… слышали многие придворные дамы. Отступать было некуда, да графиня и не думала отступать. Она, действительно, была очень хороша собой, обладала живым умом, была приятной собеседницей, хорошо изучила мужчин и тайные пружины, коим они повинуются. Но на ее беду Наполеон уже давно был не тем человеком, которым можно было легко манипулировать. Прибыв в Берлин, он едва обратил внимание на графиню и вскоре уехал в Париж. Обычно он терпеть не мог женщин, которые сами бросались ему на шею.