— Лейла, дыши, милая. Дыши глубоко. Посмотри на меня. Скажи что-нибудь. Я выдыхаю и слегка хриплю: — Ладно, ладно, поняла. И снова задерживаю дыхание. Доктор Джонс наклоняется и слегка сжимает мою руку: — Думаю, нам лучше продолжить завтра. Это слишком тяжело. Я отдергиваю руку: — Нет. Она держит планшет, зажав между ладонями. Задумчиво смотрит на меня. — Рассказывайте уже, что бы там ни было. Рассказывайте, я переживу. Давайте покончим с этим. Она вздыхает и возвращается к записям в планшете: — Когда я расскажу, мы ни с чем не покончим. Тебе придется просто жить с этим, вот о чем я беспокоюсь. Ничего не кончено. Понимаешь? Я понимаю. Энди уехал, а я все еще смотрю на то место, где он, пристегнутый, сидел в машине, в детском кресле, и улыбался мне. Своей вампирской улыбкой. Мой полубрат. Половина здесь, половины нет. Половина моя, половина чужая. Половина мамы и половина какого-то парня из Техаса. Что за дьявольщина? — Лейла, ты меня слышишь? Я поворачиваюсь к доктору Джонс: — Нет, простите, отвлеклась. Она глубоко вздыхает и с трудом выдавливает: — Твоя мама, Лейла. Твоя мама Дарлин. Ее нет. — Я знаю, что ее нет. Я постоянно говорю вам всем, что понятия не имею… — Нет же. Ее больше нет. Она умерла. Три дня назад, в клинике, в Лос-Анджелесе. Она приняла смертельную дозу какого-то лекарства и умерла, Лейла. Понимаешь? Понимаю. Все живые организмы умирают. Я молчу. — Лейла? — Каково это — потерять то, чего у тебя никогда не было? — Что? Я вскакиваю и мчусь, сама не знаю куда. Я оказываюсь у кухонной раковины, и меня рвет на вазочки для мороженого, которые не влезли в посудомойку. Ничего не кончено Приют находится достаточно близко, и я могу продолжить учиться в Брукхерсте. На следующий день после того, как я узнала, что я полная сирота, мне исполнилось пятнадцать. И незачем больше притворяться. Как доктор Гудолл в джунглях, как только что вылупившийся детеныш Chelonia mydas, морской черепашки, я была совсем одна. А еще через день начались зимние каникулы. С оценками у меня как обычно. Как и раньше, все пятерки. Я разместила копию табеля на своем сайте FindLayla.com. Меня теоретически еще могут удочерить. Доктор Джонс сказала, что шансов мало, потому что я старше и потому что в деле Энди зафиксирован случай жестокого обращения с моей стороны. То, что я сломала ему зуб. О чем он честно рассказал. Значит, это отражено и в моем деле. Это все меняет, несмотря на мои хорошие оценки. Это и еще арест выглядят неважно. Такова жизнь. Накануне Рождества доктор Джонс показала мне результаты нашего ДНК-теста. На листе с расшифровкой — таблицы в несколько рядов. Она немного объяснила, как работает машина, которая это все делает. Хотелось бы посмотреть на такую в лаборатории, увидеть, как она берет нашу слюну и сообщает, кто мы такие. Энди Уэндел — мой сводный брат. Дэниел Уэндел — его отец. Так утверждают таблицы. Родители моего отца тоже умерли. У него где-то была сестра, но никто не может ее найти. Короче, моя ДНК показывает просто то, что у меня та же мама, что и у Энди. Доктор Джонс называет это «общие аллели». У него не такие волосы, как у меня. Не такая кожа, не такие глаза. Я никогда об этом не думала. Он мой брат. Другой мой доктор, доктор Ю, постоянно спрашивает, что я чувствую. Что я чувствую, узнав, что мой брат не настолько близок мне по степени родства, как я считала раньше? Что я чувствую, когда думаю о маме? Что я чувствую, когда думаю о себе? Я говорю ей правду. Я чувствую все то же самое, что и раньше. Как будто мы с Энди вдвоем против целого мира. Энди сказал, что хочет провести Рождество со мной, но я отказалась. Ему будет гораздо лучше с отцом и его семьей, уверена: у них для него подарки и все такое. Лучше пусть привыкает к ним как можно скорее. Я тоже приготовила ему подарок — завернула книгу, которую постоянно таскаю в рюкзаке. Это первый том «Гарри Поттера», я читала его столько раз, что знаю почти наизусть. Энди еще рановато, хотя он стал читать намного лучше. Скоро наступит время и для таких книжек. На Рождество доктор Джонс пришла ко мне с подарком, но предупредила, чтобы я держала его в своем шкафчике, иначе другие девочки будут пользоваться. В маленькой пластиковой упаковке миниатюрные флакончики — специальный шампунь, кондиционер и какая-то масляная притирка для волос. Сбоку прикреплена большая деревянная расческа с редкими зубьями. Пока я это все разглядывала, она сказала, что за моими волосами трудно ухаживать, потому что они необычные. Сказала, что сейчас самое время, чтобы с этим разобраться, ведь я заново узнаю себя. Сказала, что в ютьюбе есть видео девушек, у которых волосы того же типа, можно посмотреть и узнать, как они за ними ухаживают. Я вернулась к тому, с чего начинала. Я сижу в ванне, надеюсь, что эти полезные штуки мне помогут, колупаюсь со своей головой и пытаюсь добиться лучшего результата. Тогда у меня не было отца, и сейчас нет. Тогда у меня не было мамы — ведь действительно не было. И сейчас нет. Тогда у меня не было брата. Он еще не родился, и я еще не знала, что он станет частью моей жизни, а потом выпадет из нее. Я снимаю видео каждую неделю. Рассказываю о своем доме. О ванне. О грибах и плесени. О том, что ни один ребенок, который растет как я, не одинок. Видео стали приносить деньги, и это очень здорово. О чем-то я не говорю, например о маме или о докторе Ю. И все равно, меня смотрят и слушают тысячи людей. Иногда они рассказывают о себе. Иногда они похожи на меня, иногда нет. На меня подписалась Макензи Бирош и в комментариях шлет сердечки. Не знаю, смотрит ли меня Джейн, мне правда безразлично. Кристи и Эмерсон вместе публикуют комиксы в интернете. Очень забавные, странные и глубокие сюжеты. Иногда мы гуляем втроем и больше не ощущаем неловкости. Я могу обнять Бетти и не злиться про себя. Кристи забросила поэзию. Эмбер Родин начала снимать видео, тоже о том, как ухаживать за волосами. Все хотят известности в интернете. Иногда я пересматриваю свое видео про биом. Я чувствую себя намного старше. Кажется, что все это было много лет назад, а не один месяц. Через несколько дней можно будет сказать «в прошлом году». Так и есть. Я стала старше. Папа Энди настроил для него скайп, чтобы он мог со мной общаться. Он может позвонить мне, когда захочет, но вот мне, чтобы увидеть и услышать его, приходится ждать своей очереди пользоваться компьютером. Иногда я разговариваю с ним по макбуку Кристи. Это гораздо лучше, и никто не стоит над душой. Я надеюсь заработать достаточно денег в ютьюбе и купить собственный мак. Но на рекламе зарабатывать нельзя, пока не исполнится восемнадцать. Такова жизнь. Отцу Энди разрешили рассказать моему брату про маму. Я сказала Энди: — Ты потерял маму, зато нашел папу. Так что у тебя все хорошо. Когда мы в последний раз разговаривали, перед тем как попрощаться, он показал на себя: — Я. — Люблю. — Неуклюже обнял себя обеими ручками, скрестив их на груди. — Тебя. — И показал пальцем на экран, на меня, свою сестру, которая вот — совсем рядом — и так далеко. Никто больше не знает об этом. То, что мы пережили вместе, — ужасно, но это принадлежит нам, и только нам. Как самая одаренная на свете горилла, я повторяю все его жесты: — Я тоже тебя люблю, — и поднимаю два пальца: нас двое. Он улыбается, и у него больше нет вампирской улыбки. Когда он отключается, на черном экране остается только отражение моего лица. Я вижу в нем Энди и совсем чуть-чуть — маму. То, что нас объединяет. Такова жизнь.