ГЛАВА 3 Теперь мне необходимо продумать, как действовать дальше. Неплохо бы сейчас перекусить, а там, глядишь, и осенит, тем более что уже что-то крутилось у меня в голове. Что именно? Сейчас в машине мы и попытаемся это разузнать: магические косточки всегда со мной. Боевой конь ждал меня недалеко от дома Заманских, и дойти до него было делом одной минуты. Удобно устроившись, я завела машину, пусть мотор прогреется, и достала из сумки мешочек. Бросок. 29+18+5 – «Уделите побольше внимания собственной персоне». Ну спасибо, мои заботливые, а то желудок уже грозно рычать на меня начал, требуя работы. Сориентировавшись на местности, я выбрала небольшое кафе с названием «Улыбка» и решила улыбнуться вместе с хозяевами этого заведения. Через пять минут, припарковавшись у тротуара напротив входа в кафе, я доверила свой автомобиль сигнализации и пошла чревоугодничать. До этого мне не приходилось бывать здесь, а жаль, ибо с первых шагов мне и в самом деле захотелось улыбнуться. Проход в зал был отделан в виде зеркальных колонн, расположенных под углом ко входу и выходу. Когда я вошла, навстречу шагнули шесть меня, изможденных и исхудавших, как только что освободившиеся из концлагеря. «Ага, это владельцы кафе уже улыбаться начали, кривые зеркала в фойе установили», – пронеслось в моей голове, и я утонула в море ароматов. Боже! Какое искушение! Но прежде необходимо вымыть руки. После минуты гигиены я прошла к свободному столику и опустилась на стул, услужливо отодвинутый официантом. – Что будем кушать? В наше меню сегодня входит... – И на меня посыпалось... – Гриль, кофе, больше ничего. Пока я жевала свою курицу, кстати, довольно вкусную, мозг лихорадочно работал. Чертовщина какая-то получается: Софья не могла родить, а родила, даже шов после кесарева налицо, дед должен бы радоваться долгожданному внуку, а он ведет себя как-то странно. Альберт знает, что кого-то обидел, но молчит. И что же получается? Кругом – одни тайны. Мне платят, чтобы я Левушку искала, а информацией делиться не спешат. Похоже, у каждого в этой истории есть что скрывать друг от друга, а что-то общее – от меня. Нет, работать втемную я не привыкла и должна все тайны вокруг ребенка развеять. Расплатившись, я пошла к выходу, еще не решив, куда сейчас направить свои стопы. Но тут очередная «улыбка» хозяев подсказала мне правильное решение. В фойе навстречу шагнули шесть меня, но таких упитанных, с огромными животами – этакие колобки. Видение было таким реальным, что я на всякий случай живот потрогала, и все шесть меня сделали то же самое. Вот тут решение мое и созрело: Софья непременно должна была наблюдаться где-то со своей беременностью. А где еще так много таких вот пузатеньких? В женской консультации, конечно. Я должна там побывать, ведь может случиться, что она общалась с похитительницей в поликлинике или стационаре. В общем, все версии необходимо проверить, вдруг что-то да высветится. Так я думала, наверное, только правым полушарием, а в левом свербила другая мысль, ее-то мне и хотелось немедленно проверить. * * * До женской консультации я добралась быстро: в этих современных микрорайонах все под рукой. Когда за мной захлопнулась тяжелая дверь на тугой пружине, я оказалась в просторном холле. Слева располагался гардероб, дверцы окошка были закрыты, на одной половине была прикреплена записка, которая гласила: «Гардероб закрыт на обед на десять минут, гардеробщица в регистратуре». Мне было очень на руку, что регистратура тоже обедала. Заметив на стене график работы врачей и пробежав его глазами, я выбрала гинеколога с фамилией Болдина по той причине, что ее работа заканчивалась через пятнадцать минут, и рванула к регистратуре. Окошко было открыто, но за столом никого не оказалось: голоса и стук посуды доносились из-за шкафов с карточками. Я настойчиво постучала по стеклу. Из-за шкафа донеслось: – Подождите десять минут, не горит. Как можно требовательнее, но в то же время просяще я проговорила: – Девушка, миленькая, найдите мне карточку, а то через пятнадцать минут доктор уходит. Она и так еле согласилась меня принять. Поскольку такие обеденные перерывы у сотрудников бывают все-таки вне графика, из-за шкафа вышла тучная женщина с недовольным лицом. – Быстро говорите фамилию, имя, отчество и адрес. Только карточку сами врачу понесете. – Конечно, конечно! – Я радостно закивала. Заполучить заветную карточку на руки оказалось гораздо проще, чем я предполагала. Это еще раз подтверждало истину: главное – в нужное время оказаться в нужном месте. Назвав данные Софьи и ее адрес, я ждала. Женщина быстро перебирала карточки, наконец, вытащила одну: – Заманская? Софья Михайловна? Послеоперационная, что ли? Я кивнула головой. – Ну бегите, проверяйтесь. – И она подала в окошко объемистую историю болезни. На глазах у регистраторши мне пришлось рвануть в сторону кабинетов, а когда она вернулась доедать свой обед, я тихонько проскользнула к выходу – читать буду в машине. Теперь необходимо разобраться в написанном, что я и попыталась сделать, забравшись в машину на место рядом с водителем. Толстая карточка Софьи свидетельствовала о том, что, судя по всему, здоровьем в области гинекологии она не отличалась. Первые страницы восьмилетней давности меня не особенно интересовали. Из них ничего нового для себя я не узнала, только подтвердились слова соседки: все эти годы Софья лечилась от бесплодия. Листая страницу за страницей, я проникалась к женщине сочувствием. Но вот мое внимание привлек лист УЗИ. Дата? Ага... есть: август прошлого года. Диагноз... Как эти врачи пишут: пяткой левой ноги, что ли? С трудом я расшифровала: фибромиома шести-семи недель. Рекомендовано оперативное лечение. Внизу под листком УЗИ уже другим почерком подтверждался диагноз и указывалось, что больная от операции на данный момент отказывается, и подпись Софьи. И последние записи трехмесячной давности. Больная направляется в пятую горбольницу, первое гинекологическое отделение для оперативного лечения. Диагноз: фибромиома – восемь недель. Я закрыла карточку, положила ее на водительское сиденье и потерла виски. Чушь собачья получается: женщина, страдающая бесплодием, направляется с опухолью на операцию в первое гинекологическое отделение и возвращается из родильного отделения той же больницы уже с сыном. При этом все уверены, что Софья Михайловна перенесла тяжелые роды, хотя с животом на глазах соседей не появлялась. Итак, мои клиенты скрыли от меня, что ребенок усыновлен, причем очень ловко, на глазах у всех, но никто ничего не заметил. Почему же все-таки Заманские скрыли это от меня? Меня распирало от злости: я целый час драгоценного времени потратила на то, чтобы установить известный им самим факт – ребенок усыновлен. Неужели Заманские не понимали, что если у ребенка есть родная мать и если он отнят незаконно, то в ней могли проснуться материнские чувства. И что бы она сделала? Скорее всего попробовала бы вернуть свое дитя, то есть становилась подозреваемой номер один. А может, Заманские уверены, что это невозможно?.. Думай, Танька, думай! Погоди-ка, а звонок Альберта в роддом и разговор о какой-то Ольге и дурдоме? Опять роддом. Все крутится вокруг него. А может, мои клиенты боятся разглашения именно из-за того, что мать Левушки психически больная? Тогда зачем они взяли такого ребенка? Наследственность – дело не последнее, такие образованные люди должны об этом знать. Нет, здесь что-то не так, мне это подсказывала интуиция. Почему тайну усыновления они хотели скрыть даже от детектива, которому платили немалые деньги? Все упиралось в роддом, значит, и там необходимо покопаться. Кому звонил Альберт? Борис Леонидович... фамилия... Моя феноменальная память и тут не подвела, выплюнув ответ: Берсутский. Чувствуется, роль его во всем этом не последняя. А по тому, как профессионально одна мамочка заменена другой, подобное проделывается не впервые. Процесс усыновления, насколько я помню из своей юридической практики, вопрос непростой и очень, очень долгий. А тут все происходит как по взмаху волшебной палочки. Не нравится мне все это, хоть и обставлено все профессионально. Мой чуткий нос уже уловил какой-то грязный душок. Решение окрепло: нужно выяснить роль этого Берсутского, роддома и Ольги. Кто она? До клинического городка, где располагался роддом, ехать было минут двадцать. Времени вполне достаточно, чтобы придумать объяснение моего появления там. Сочинить, конечно, что-то можно, но не всегда реальность совпадает с буйной фантазией. Так получилось и в данном случае. Оказалось, чтобы попасть к Борису Леонидовичу, мне нужно преодолеть первое препятствие в виде секретарши – ее про себя я сразу окрестила грымзой. Заветную дверь она охраняла очень бдительно. – Вы по какому вопросу? – По личному. – Он занят, и вообще, – она сделала жест рукой в сторону таблички на двери, – по личным – по четвергам, а сегодня среда, могу записать на следующий четверг, на этот уже все забито. – Но вы узнайте, может... – Не может, – резко оборвала она меня. Вот уж поистине настоящая грымза! Секретарша уткнулась в компьютер, но при этом одним глазом не переставала следить за моими действиями: похоже, тут у меня не было никаких шансов. Все-таки с мужчинами находить общий язык куда проще. С ними главное – вовремя немного приоткрыть ножку, белокурый локон на пальчик задумчиво накрутить или скромно потупить глазки – все по обстоятельствам. А вот с такой мымрой, которая ненавидит тебя уже заранее только за то, что у тебя мордашка миловидная, фигура хорошая, а ей похвастаться нечем, с ней как разговаривать? Мне надо было либо достойно отступить, либо использовать один из моих трюков. Отступать я не привыкла, значит... – Извините за беспокойство... – Длинный нос секретарши дернулся, но и только: больше никакой реакции. – А по телефону я смогу записаться на прием? Грымза молча ткнула пальцем в стену, что, должно быть, означало милостивое разрешение на звонок. Там висела табличка с номером телефона и ФИО этой крысоподобной особы. Хорошо, запомним. – До свидания! – В ответ ни слова. Идя к двери, я спиной чувствовала ее торжествующий взгляд. Но смеется тот, кто смеется без последствий. Не будь я Татьяной Ивановой, если не добьюсь своего. Выйдя из приемной и оглядевшись, я направилась в конец коридора. Там, пристроившись на подоконнике, достала из сумки свой сотовый. На секунду задумалась, потом набрала номер приемной. Грымза сразу сняла трубку. Изменив голос, я быстро спросила: – Муза Петровна? – И не давая ей опомниться: – Это из бухгалтерии, срочно зайдите к нам! – И нажала отбой. Муза Петровна, похоже, была дамой исполнительной, поскольку через минуту дверь за ней уже захлопнулась. С удовольствием заметив, что направила ее на другой этаж, я бросилась к двери. Нельзя терять ни секунды, пока верный страж отсутствует. С разбега преодолев приемную, я ворвалась в вожделенный кабинет. Хозяин его сидел за столом и читал какие-то бумаги. Мне с моим богатым опытом одного взгляда было достаточно, чтобы понять: этот меня не выставит. Это у кого-то все пути в храм ведут, а у мужчин подобного типа – все в секс. Борис Леонидович поднял голову и с интересом стал разглядывать меня. И чем дольше смотрел, тем более томным становился его взгляд. Прямо-таки кот перед блюдом со сметаной, вот-вот облизнется. И он облизнулся! Я могла быть уверена: разговор состоится, несмотря на неприемный день. – Чем обязан? – любезно поинтересовался он. – Извините, там в приемной никого не было, а мне нужно срочно с вами поговорить. – Я умоляюще смотрела на Берсутского. Возможно, мой взгляд и действительно получился умоляющим, но только скорее то, что я не ошиблась в начальных предположениях в отношении Бориса Леонидовича. Он даже из-за стола поднялся, показав при этом свой рост – где-то около метра с кепкой – и солидное брюшко. – Присаживайтесь. Такая очаровательная дама не должна стоять. – Он кивнул на диванчик у стены, а не на кресло возле стола. Это мне тоже понятно: хочет лицезреть меня получше, по принципу: «лицом к лицу – лица не увидать»... Ну что ж! Дам ему возможность построить воздушные замки, их даже рушить потом не придется. Поскольку кожаный плащ я оставила в гардеробе, мой теперешний наряд больше соответствовал ситуации – короткая юбка могла стать грозным оружием. Однако важно и не передозировать... – Борис Леонидович, у меня к вам очень щекотливое дело, я даже не знаю, с чего начать. – Я щекотки не боюсь, но для начала представься. – Вот так, сразу на «ты». – Я – Татьяна, а фамилия вам пока ни к чему, если только согласитесь помочь, познакомимся поближе, – многообещающе произнесла я. – Ну, говори, Танечка, чем же я могу тебе помочь. Сделав вид, что колеблюсь, я неуверенно произнесла: – Все дело в моей сестренке, ей всего шестнадцать лет... – При чем здесь твоя сестра? Я выпалила: – Она беременна, а я за нее отвечаю. – Тут я сделала что-то между вздохом и всхлипом и на всякий случай приложила носовой платок к абсолютно сухим глазам. – Если родители узнают, ее... Я не знаю, что с ней будет. – Так, а от меня ты чего хочешь? – В голосе появилось едва заметное похолодание. – На аборт, что ли, без ведома родителей? – Да у нас родители в Самаре живут, но не в этом дело: я не хочу, чтобы она первого своего ребенка вот так... А главное – это для нее опасно. Я ее так люблю. – И опять сухие глаза промокнула. – А чего же ты от меня-то хочешь? – повторил он свой вопрос. – Скажите, а нельзя ли как-нибудь сделать так: родит она, а ребенка запишут на меня, чтобы избежать огласки и волокиты по усыновлению. – А тебе-то ребенок нужен? – спросил он уже заинтересованнее. – Честно говоря, тоже не очень, я сама с мужем недавно развелась, но мне-то уже двадцать семь, а ей всего шестнадцать. Что же, с таких лет ей жизнь портить? Я заплачу вам, заплачу, сколько скажете! – Говоря это, я положила ногу на ногу, при этом юбка скользнула на сантиметр выше – пока хватит! – и продолжила: – Так что другого варианта нет. Я не могу позволить Дашке уродовать себя, и потом, куда она с маленьким без мужа. – А ты куда же? – Он встал, прошелся по кабинету, подошел к окну и уставился в него в задумчивости. О чем он размышлял? Мне нельзя уступать, необходимо убедить его, что для меня главное – сестра, а уж ребенок, коли он появится, мне самой тоже не очень-то нужен, но я буду жертвовать собой... Что же это еще такое сказать поубедительнее? Прошла минута, другая; похоже, Борис Леонидович на что-то решился. Он повернулся и направился к диванчику, на котором я сидела, пристроился рядышком.