– А все-таки быстро вы обернулись. – Угу. Мы, знаешь ли, спешили, – кивнул Ханин. – Да я верю, что вы не тормоза. – Угу. Только нам и сейчас тормозить нельзя. У меня после этих бандюганов ощущение, что они всей сворой за нами по пятам идут. – Вряд ли… Ну, хорошо. Что дальше-то делать будем? – спросил мичман, закуривая. – Спокойно двигаемся на восток. Километров по тридцать в сутки, не больше, чтобы народ мог силы экономить на таком пайке скудном. – С такими дождями? – удивился Серов, указывая на улицу, где дождь, надо сказать, еле моросил, не то что был даже заметен. Ханин, усаживаясь за стол, сказал: – Если эти лошади могут в ножички под дождем во дворе играть, значит, и переход осилят. Кстати, как они сюда-то дошли? – С приключениями, – признался Серов. – Целый взвод потеряли. Потом нашли. Они, видите ли, отдохнуть остановились. Я, короче, от души их три километра бегом гнал. А потом обратно ко всей роте, чтобы место в строю заняли. Покачав головой и весело хмыкнув, Ханин все-таки сказал: – Не зверствуй. Сам понимаешь, у них в голове проблем хватает. – Вот чтобы не было лишнего в голове и надо, чтобы они заняты были постоянно. Ханин, тоже закуривая, сказал: – Будешь меня учить, как воспитывать курсантов? – А что, я не прав? – хмыкнул Серов. – Прав, но не так же насиловать, когда даже питания нормального нет. Кстати, провиант еще пополнили? – Конечно, – ответил Серов. – Обыскали все брошенные дома. Местные, что остались, многое растащили, но нам хватит на несколько дней. – Ну и хорошо. Слышишь, Михаил, иди дежурному по роте скажи, чтобы тебе дали поесть. А мы пока с господином мичманом подумаем, что с тобой дальше делать. – Я еще с ним не закончил, – сказал Серов. – Значит, после ужина закончишь. Иди, курсант. Пока в третий взвод. Оставшись вдвоем, Серов сказал: – Тяжело будет сопляку этому после того, что он сделал. – Да все забудется, – отмахнулся Ханин. – Жалко Ромку, конечно… но не убивать же этого… Они пили чай, когда вошел дневальный и сообщил, что в доме, где расположился третий взвод, избили Михаила. – Твою мать… – только и сказал Ханин, и они вместе с Серовым вышли под моросящий дождь. Пока мичман вел Ханина к нужному дому, старший лейтенант заметил в окнах домов рассматривающих их местных. – Они правда не хотят нам помочь с провизией? Серов понял, о чем речь, и только хмыкнул в ответ, мол, странный вопрос, хотели бы – помогли. – Вечером пройдусь поговорю с ними, – решил Ханин и первым вошел в дверь дома, где случилась драка. Возле самых дверей, забившись в угол и пряча окровавленное лицо, сидел Михаил. Его плечи тряслись от рыданий, но звуков он не издавал. Почти в полном составе весь третий взвод стоял тут же в большой прихожей и смотрел на вошедших командиров. Серов сразу присел и заставил Михаила отвести руки от лица. Ханин, заметив, что парню не только губы разбили, но и нос сломали, только крепче сжал челюсти и сказал громко, чтобы все слышали: – Кто это сделал? Он зло осматривал курсантов и, остановившись на одном из командиров отделения, начал говорить, выплевывая ему в лицо слова: – Вопрос понятен? Кто. Это. Сделал. Не слыша, да и особо не надеясь услышать ответ, Ханин выматерился и, никого не стесняясь, выпалил: – Вы хуже тварей. Вы бандитская кодла. Вы ничем не лучше тех, от кого… он вырвался. И те его смертным боем били, и вы. Отлично. И кто у вас пахан? Я спрашиваю, кто в вашей кодле пахан? Комод! Отвечать! Словно от пощечины, командир отделения отпрянул от рыка Ханина. – Чего, шавки? Как это у вас называется? На правеж поставить? Пацан только вырвался, думал, спасся, так вы его тут ногами забить решили. Ну не уроды ли, – он выдохнул и, обращаясь к Серову, сказал: – Неси его, мичман, к нам. Попробуем выходить. Серов помог подняться дрожащему и обливающемуся кровью Михаилу и вывел его во двор. Ханин, почувствовав, что дверь закрылась, сказал: – Какая сука это начала? Взвод молчал. – Я повторяю: кто начал избивать бойца? Видя, что ответа не будет, Ханин скомандовал: – Внимание, взвод! Слушай мою команду! Становись! Курсанты быстро построились в прихожей, теснясь и толкаясь. Когда они замерли, Ханин сказал: – Внимание, взвод. Вы расформированы. Ваши отделения, как и взвод, перестают существовать. Вы будете переведены в другие взвода и отделения. Чтобы там вас привели во вменяемое состояние. Пацан еле выбрался с того света от уродов бандюков, чтобы его забили ногами свои… молодцы. Так мало еще что как шавки себя ведете, так еще и ссыте сказать, кто это начал. Убил бы… – За что… Он же сволочь… – сказал кто-то. Ханин смотрел только на одного командира отделения и не заметил, кто это высказался. Деланно устало он сказал: – Нет и не будет на свете людей, кто никогда не совершает ошибки. Нет и не будет на свете ошибок, за которые не придется платить, так или иначе. Нет и не будет той платы, которая удовлетворит всех. Это АКСИОМЫ. Но вы-то тут при чем? За свои ошибки он уже заплатил с лихвой. Или вам показалось, что мало его изуродовали там? Решили его искалечить здесь? Теперь Ханин обводил взглядом каждого бойца в отдельности. И обращался он ко всем: – Завтра перед выходом вас распределят по взводам и отделениям. Я прослежу, чтобы именно ваш взвод, когда мы доберемся до воинских частей, не попал в одно формирование. Комод, выставляй дежурную вахту. С докладом к Серову. Видеть вас не могу. Мы ради него под пули лезли, а вы решили его тут забить… Утром он и правда лично распределил бойцов третьего взвода по другим отделениям. Только закончив это, он дал команду на выход. К его удивлению, местные вывалили на улицы посмотреть в последний раз на бойцов, покидающих деревню. Может, они смотрели не на роту Ханина, а смотрели на последнюю частичку прежнего мира, покидающего их? А может, они были довольны, что избавились от такого большого количества ртов? Кто знает. Лица людей, провожающих роту, не выражали почти ничего. Накануне вечером Ханин действительно пообщался почти со всеми жителями деревни и убедил их помочь курсантам, еще в сущности детям. Местные, конечно, с неудовольствием, но все-таки помогли собрать провизию для роты. Теперь ни он, ни Серов могли не ломать голову себе, как накормить курсантов, минимум неделю. Колонна двигалась нормальным ходом почти до трех часов дня. Заняв место в середине колонны, Ханин и Михаил, которого он теперь боялся отпускать от себя, а также вроде бы пришедший в разумное состояние Кирилл, старались больше молчать, экономя силы. Их примеру следовали и курсанты, которым было, как говорится, о чем подумать, на автопилоте шагая в строю. Оторвавшийся вперед авангард во главе с Серовым раз в час сообщал о том, что все нормально и колонна может идти спокойно. Посыльный на изъятом в деревне подростковом велосипеде был буквально для всех словно клоун, над которым грех не посмеяться. А уж когда он, объезжая бойцов по обочине, умудрился завалиться, смех и бодрое настроение в колонне не пропадали минут пятнадцать. Даже Ханин невольно улыбнулся, когда они проходили мимо него, пытающегося с размокшей глины набрать скорость. Ночью роте пришлось ночевать в лесу. Ханин приказал развести костры и дневальным поддерживать их всю ночь. Сам он с Серовым и Михаилом остались у отдельного костра, возле которого еще долго не засыпали, обсуждая сложившуюся ситуацию. А ситуация была довольно непонятной. Ну ладно, вертолеты и самолеты в такую погоду не летают. Но ведь всем же ясно, что на такой большой площади, которую они пересекли, должны были оставаться и войска, и милиция. Паника, царившая в последние месяцы, могла бы согнать со своих мест население. Но воинские части… их, кроме приказа, ничем не сдвинешь. Но не было блокпостов на дорогах. Не было патрулей. Не было военного транспорта, который обязательно должен бы был сновать между различными расположениями… Все это было настолько непонятно как для Ханина, так и для Серова, что вызывало подозрения, граничащие с паранойей. Именно Серов предположил, что всех вывели еще тогда, когда их только посылали укреплять АЭС. Что вывод войск с опасных территорий был плановой операцией. И что оставили на этой никому не нужной площади пару дивизий и то наверняка на западе, чтобы предотвратить проникновение со стороны наступающего моря сомнительных людей. Не зная, что и сказать на фантазии Серова, Ханин только заметил: – Для того чтобы вывести войска округа, понадобится даже не сотня эшелонов, а чтобы вывести еще и матчасть, то вообще не подсчитать… Серов пожал плечами, закуривая и предлагая Ханину сигарету. – Но, знаешь, как-то в повальное дезертирство верится с огромным трудом. Молчащий недалеко Михаил слушал командиров, не решаясь ничего говорить. Но в этот момент он вдруг сжался и, кажется, переборов себя, сказал: – Я слышал, что эти бандиты, у которых мы были… специально ищут воинские части оставшиеся. Потом делают налет… арсеналы забирают или подрывают, а всех, до кого добрались… на тот свет, в общем. Им, мол, остатки армии здесь как кость в горле. Ханин только усмехнулся: – Никаким бандитам не под силу вырезать части военного округа. То, что арсеналы грабят, – верю. Но чтобы напасть на расположение той же дивизии мотострелковой, это надо быть полным дауном. Серов в сомнении хмыкнул. – Я не прав? – спросил у него Ханин. – Нет, почему же, – пожал плечами Серов. – Только я вот думаю, что как раз дивизии-то и выводили в первую очередь, когда начались беспорядки в Центральном округе. Последнее, что по радио слышали, так это уличные бои с бандюками в самой Москве. Я вот думаю, сколько им нужно вообще милиции и войск, чтобы теперь поддерживать порядок в центральных областях. Это насколько же там увеличилось население? И главное, нищее, никому не нужное население. Ханин, поудобнее укладываясь на пледе, положенном поверх еловых веток, сказал: – Все, блин. Без страшных сказок на ночь. Завтра нам идти и идти. Завтра вам будут и блокпосты, и патрули, и машины. – С чего ты так решил? – спросил Серов.