– Угу, – только и ответил он. Роман сам завалился на еще не остывшее место и, укрывшись с головой одеялом, зажмурил глаза. Надо уснуть. Чем больше спишь, тем ближе дембель. Надо спать. Во-первых, уже поел, во-вторых, занял место с краю, чтобы ночью не ползать через туши товарищей, когда захочется в гальюн. В-третьих, с краю можно курить ночью, сбрасывая пепел в стаканчик из-под йогурта. Крайним быть в кайф. Только вот не тогда, когда другие начинают бегать по своим маленьким делам. На огромной кровати на ночь вмещалось шесть человек. Остальные четверо спали на ковре около камина. Они не мерзли. А вот вахтенный мерз. Ромка уже один раз стоял дневальным. Ноги поутру окаменели – так сильно дуло рядом с дверью. Да и не поспишь толком на посту. Что старлею, что мичману, видно, делать нечего, вот и ползают, проверяя посты. Боятся возгорания. Что они, дети, что ли? Понятно, что не надо бросать бычки где попало, что не надо угли из камина вытаскивать. Что за постоянные проверки? Кошмар каждый час. Не два, не три, не четыре… Каждый час ходят и проверяют. Ромка брал с собой книгу, читать на вахту. При свечке читать тяжело, но можно. За одну вахту он осилил «Ночь над Бомбеем» и «Слезы» – две толстенные, по его меркам, книги. Вахты длились по шесть часов вместо четырех. Так что вставший на ночь стоял до утра. И будил сменщика за два часа до подъема. Вставали в восемь – командир разрешил. Сначала он хотел порядок, как в учебке, ввести, но потом просто понял, что курсанты болтаются без дела, и разрешил спать до восьми. Правда, он ввел утреннюю пробежку по периметру окруженного водой холма. Бежать по скользкому склону было еще то развлечение, но никто не жаловался. Во-первых, привыкли, а во-вторых, и правда, себя по-другому чувствуешь после нее. Не сразу наваливаются мысли о доме. Не сразу опять погружаешься в грустные думы. Проходит довольно много времени, прежде чем ты отдышишься, не говоря о том, чтобы заговорить. Бегали, по прикидкам командиров отделения, километра три. Бегали строем. Самый увлекательный бег. Когда привыкаешь, то это хорошее место поболтать в начале дистанции. Роман всегда бегал с Мишкой, слева в ряду. Они не разлучались с той поры, как тот попытался смыться от энергоблока. Михаил, присоединившийся незаметно к роте, теперь стал молчаливым и грустным. Его семья жила в затопленном Зеленогорске. Он не то чтобы там орал или рвал на себе волосы, или ревел. Нет. Он тихо и молчаливо забивался в кресло, которое сам же не дал сжечь, и, натянув пилотку на лицо, сидел так помногу часов. Он стал другим. И даже не то, что он ходил без гюйса, делало его заметным. А то, как он ходил и смотрел на людей. Зло он смотрел и тяжело ходил. Невысокий и тонкотелый, он стал похож на хищника, что крадется неизвестно куда. Хищника, который имеет обыкновение прятать глаза под пилоткой. – Я тоже спать… – сказал Сява, и Роман почувствовал, как содрогнулась кровать, и услышал скрип пружин с другого края. Еще кто-то забрался на кровать и сказал: – Все! Все остальные идут лесом… Здесь, вон, и втроем тесно… – Щас… сам лесом пойдешь… – Куда щемишься? – Отвали! И отвернись, у тебя изо рта воняет. И так каждый вечер… – Народ, а построение будет? – спросил только улегшийся Сява. – Вряд ли… – ответил с зевком командир отделения. – Опять всех по головам посчитают. Куда тут денешься с подводной лодки? – А я бы ушел, – неожиданно заявил Мишка. – Куда? – У мичмана лодка есть. Я бы точно ушел отсюда, если бы была возможность. Роман слушал приглушенные одеялом голоса и подумал, что Мишка уйдет, даже если возможности не будет. Он очень боялся за мать и отца. А может, его пугала только АЭС под боком. – Ну, так стырь и плыви… – пошутил комод, уже собравшийся на вахту и теперь согревающийся у камина. – Обязательно… – непонятно ответил Михаил. Ханин ничего этого не слышал. Он сидел на кухне другого дома и пил чай, слушая рассказ вернувшегося Серова. – …Там четыре дома, один почти разваливается. Обыскали все – от подвалов до чердаков. Провизии достаточно. Правда, есть подпорченное, но баталеры разберутся… И главное, что там катер на прицепе стоит. Большой. Мотор тоже есть и бензин в канистре. Прямо переворачивай, спускай на воду, цепляй движок, заливайся и иди куда хочешь. Я пацанят попросил молчать об этом. Сам видел, до него не далеко… Можно и переплыть, да и вброд, наверное, можно пройти. – Оружие? – Только две винтовки, что я в комнате поставил, и полсотни патронов к ним. Охотник один оказался. Может, обрежем? – Не надо. Таскай так. Теперь чтобы все время с ружьем ходил. Ясно? – Зачем? Это же демонстрация оружия. Да и провокация на нападение. – Таскай. Только будь осторожен. – Ты кого боишься? Этих карасей? – Неважно… Я сказал. – Ладно, командир. – Что еще там нашли? – Да много чего. Кстати, там забор деревянный в метра два высотой. Это на случай, если ты от плотов не отказался. – Посмотрим. Еще? – Дома там хуже, чем здесь. Так что лучше провизию сюда переправить, чем самим туда перебираться. – Понял. Давайте займитесь. Завтра с утра и начинайте. Вода там есть? – Воды нет. Только дождевая, в бочках под стоками. – Этого и у нас до черта. Хорошо. Спать хочешь? – Нет, сейчас радио послушаю, пойду по кубрикам пройдусь, расскажу, что в мире происходит. – Только хорошее. Только обнадеживающее. Только чтобы они думали, что скоро и до нас черед дойдет и нас спасут. – Знаю, командир. Только на самом деле… – Лучше молчи. – Боюсь, нам просто некуда возвращаться будет… Поляки передали, что у нас на Урале бунт. Резня идет. – Они-то откуда знают? Мичман пожал плечами: – Говорят, военные власть захватили. – Кто? – Сапоги. И милиция на их стороне. – Веришь? – А почему бы и нет. – Вот и молчи об этом. Что правительство? – Всех в загон и под пулеметы, чтобы не разбежались… – Круто. Принеси мне приемник, я тоже послушаю. – Хорошо… Ведомый собственной звездой, он в ад вошел… Часть третья 1 Денис проснулся в подвале и осторожно огляделся. С ним вместе в подвале уже третьи сутки ночевали некий Олег Николаевич, седой старик, и Петр Игоревич, человек предпенсионного возраста. Все они были задержаны при попытке покинуть затопленный город. Ввиду особого распоряжения правительства передвижения беженцев по стране запретили, и МВД было предписано задерживать их и доставлять в палаточные городки за колючей проволокой. Но тут сложилась казусная ситуация. Наряд милиции сам был отрезан от большой земли разлившейся Великой и не мог передать задержанных людей в руки охраны лагерей. Поэтому, во исполнение постановления, всех задержанных поместили в подвалы, чем ограничили их передвижение. Правда, у Дениса дела были совсем плохи. У него отобрали оба пистолета, и был составлен протокол задержания. Деня, почти не соображая от горячки, просто сидел и просил воды. Он не отвечал ни на один вопрос. Его жестоко избили. И может, продолжили, если бы он не закашлял кровью. Выплевывая розовую слизь, он пытался откашляться, чем разрывал себе легкие еще больше. Милиционеры смутились и, чтобы подросток не загнулся, позвали старика Олега, оказавшегося в прошлом врачом. Он констатировал запущенную форму пневмонии. Менты перепугались. И естественно, отстали от пацана, перепоручив его задержанному Олегу Николаевичу. Доктор попросил вернуть изъятые у него лекарства и вещи. Все было немедленно выдано, и Денисом занялись плотно. Уколы строго по часам производил лично Олег Николаевич. Многих таблеток в его саквояже просто не оказалось, и пришлось просить милицию, чтобы они поискали в соседних домах. Что-то нашли, без чего-то решили обойтись. На третьи сутки температура спала и бред прошел. Денис впервые оценил ситуацию, в которой оказался. Они жили в утепленном погребе. Сырость даже не чувствовалась. Здесь была печка, а милиционеры снабжали их необходимым запасом дров. Поднимались наверх и Олег, и Петр беспрепятственно, единственно, что под надзором сержанта. Сам Денис в первый день, как пришел в себя, подняться не мог, да и Олег Николаевич не рекомендовал вставать. Дениса покормили куриным бульоном и размятой картошкой. Тепло, разлившееся по телу, сразу усыпило мальчика, и он снова очнулся только глубокой ночью. В свете печки и ощупью он изучил обстановку вокруг. Рядом с железной кроватью стоял тазик, явно вместо утки, но Денису было неприятно делать туда, и он, пошатываясь, встал на доски настила погреба. Добрел до крутой лестницы и, поднявшись, попытался приподнять люк. Тот не поддался. Тогда Денис слабо постучал. Еще раз и еще… только отбив руку, он услышал скрип половиц сверху. Милиционер в одной тельняшке склонился над ним и очень удивился, разглядев пацана. – Ты куда? – В туалет. Милиционер пропустил еле выбравшегося Дениса и, проводив его до кабинки, дал свечку и пожелал, с улыбкой, удачи. Спертый запах мочи наполнял туалет. Хорошо, что хоть по-большому туда не гадили, а выходили во двор. Воды не было, и, естественно, это все не смывалось. Сделав дело, Денис, стараясь не дышать, выскочил из туалета. Отдал свечу сержанту и побрел впереди того к люку в погреб. Спустившись, он, не оглядываясь, пошел к своей койке. Сзади чуть стукнул, закрываясь, люк. Движение защелки и скрип половиц под уходящим человеком. Денис лег на кровать и закутался в одеяло. Прогулка его утомила, и он почувствовал озноб. Во тьме зазвенел будильник. Петр недовольно заворчал, а вот Олег Николаевич, зевая, поднялся с кровати и, чиркнув спичкой, зажег свечу. Подвал осветился, и Денис заметил, что койки мужчин стоят поодаль от него – метрах в четырех. Он смог рассмотреть помещение, пока огонек свечи в руках доктора приближался к нему. Серые бетонные стены, кое-где прикрытые деревянными панелями. Четыре железных кровати, явно собранные уже здесь. Причем четвертая кровать не застелена. Стол, сколоченный из куска стенной панели и двух стульев, развернутых друг от друга так, что на них еще и сидеть можно было. На самом столе были разбросаны шприцы в упаковках, пачки с ампулами, коробочки с таблетками и стояло ведро с водой. Именно оттуда ему черпали и давали пить, вспомнил Денис.