Когда Антон был рядом, я не чувствовала его, не замечала, как уплывают секунды, минуты, часы, заполняя океан памяти. Когда же он покидал меня, время становилось пыткой. Когда Антон был далеко, я заполняла свою жизнь учебой, еще раз с лихвой познав, что такое слухи, заполняла курсами, приносящими удовлетворение, заполняла работой в кафе – не только выходные, но и иногда в будние дни. Работа, несмотря на то, что простой я бы ее не назвала – все-таки всю смену на ногах, нравилась мне. И особенно пленяли меня те самые моменты, когда после ухода последнего гостя мы всей сменой собирались за столиком у самого большого окна, пили кофе и разговаривали об искусстве, о чувствах, которые испытывали, о путешествиях… И тогда же в голове моей появилась маленькая мечта – увидеть вместе с Антоном море. Конечно, я могла бы увидеть море и сама, без него, но в совместной поездке мне чудилось нечто почти сокровенное. И я для себя загадала – если мы съездим с любимым на море, то у нас все будет хорошо. Но что может сравниться с любовью? Наверное, только такая же яркая ненависть. А потому, хоть я и старалась по максимуму заполнить свое время, мне казалось, что жизнь моя пресна, и каждое утро я просыпалось с мерзким ощущением того, что чего-то не хватает. Это ощущение, как змея на груди, все пыталось дотянуться до самого сердца, ужалить побольнее, и единственное, чего боялась эта змея – голос Антона. Однако несмотря ни на что я старалась не унывать и не жить вполсилы. Парадокс, но после того, как я повстречала Антона, во мне начало что-то меняться – постепенно, неспешно, но необратимо. И я хотела быть сильной, самостоятельной и самодостаточной – не ради него, а ради самой себя и ради наших отношений. У меня появились хобби, новые знакомые, не только мечты – но и цели, планы, стремления, и я чувствовала себя более живой, чем раньше. Более уверенной. И более взрослой, хоть по-прежнему наивной. С Кириллом я так и продолжала общаться, и, честно говоря, он смог стать мне хорошим если не другом, то приятелем – точно. Наше общение в Интернете было интересным, но ни к чему не обязывающим, приятным, ненавязчивым, без глупого флирта и непонятных намеков. Оно началось с малого: с редких диалогов и шуток, но в какой-то момент превратилось почти в ежедневное. Наверное, Кирилл стал первым моим настоящим другом по переписке, и с ним было приятно делиться своими мыслями или же читать его. Сначала я воспринимала его как музыканта из известной группы, и мне было неловко, и я постоянно ловила себя на мысли – а вдруг это просто глупая шутка? Однако эти мысли со временем развеялись. Человеком Кирилл был эрудированным и мыслил нешаблонно, и мне казалось, что на каждое суждение или событие у него есть свое мнение. При этом обоснованное. Кирилл легко и просто высказывался на любую тему, и мог, наверное, поддержать разговор обо всем, что угодно, будь то астрономия, история или же литература. Если же наши точки зрения не совпадали, Кирилл никогда не начинал настаивать на своей правоте, как Нинка, а деликатно пытался объяснить, в чем именно он прав, а в чем я не права. И не обижался, как Настя, если я пыталась настоять на своем. Между делом я несколько раз пыталась незаметно показать ему, что «На краю» – не просто еще одна хорошая группа и совсем не вторичная, а талантливый коллектив, все члены которого много работали. Он, однако, мягко обходил эту тему, а потом, когда мы беседовали по скайпу, сказал задумчиво: – Я, наверное, как-то тебя задел, да, Катя? Неосторожно высказался об этих ребятах. – Солист – мой парень, – призналась тогда я. Скрывать это не было смысла. – Понятно, – принял Кирилл этот факт к сведению. – Извини, не хотел тебя обидеть. – Ты не обидел, – уверенно отозвалась я. – Не знаю – не знаю, – со скепсисом в голосе сказал он. – Если бы про мою девушку сказали, что она – какая-то не такая, я бы обиделся. Знаешь, когда плохо говорят про Гекату, у меня на загривке шерсть дыбом поднимается. Он тогда что-то хотел рассказать мне про свою ненаглядную Гекату, вернее, про Гектора – лидера «Красных Лордов», но в это время в номер Кирилла в буквальном смысле ворвались Марс – красноволосый басист и некто ангелоподобный – с совершенно очаровательным лицом и большими голубыми глазами. Я видела его мельком, но успела оценить классическую красоту. И кто это был, мне оставалось только догадываться. – Меня, кажется, сейчас бить будут, – скороговоркой сообщил Кирилл и отключил камеру прежде, чем я успела увидеть, как Марс хватает его за воротник. Чуть позже я узнала, за что – за то, что Кирилл, который обожал шутить, каким-то образом провел в номер Марса несколько горячих поклонников нетрадиционной ориентации. Посчитав, что будет забавным, если они обнажат торсы и станут поджидать кумира, спрятавшись в шкафах, под кроватью и на балконе. Однако в номер Марс вернулся не один, а в сопровождении корреспондента и оператора известного музыкального телеканала – у него брали интервью. Естественно, появившиеся почти из ниоткуда полуголые парни изумили как работников телевидения, так и самого Марса и одного из помощников менеджера группы. Повернув все в шутку, басист известной группы, не будь дураком, понял, кто над ним пошутил, и пошел разбираться с помощью единственного метода, который понимал, – физического воздействия. Как Кезон его избежал – не знаю. Видимо, за счет природной сноровки. – А кто был тогда с Марсом? – спросила я зачем-то, вновь вспомнив красивого парня рядом с басистом. Наблюдать жизнь почти легендарной группы изнутри было чем-то необыкновенным и захватывающим. – А, так, приятель Марса, – махнул рукой Кезон и поиграл бровями, явно пытаясь донести до меня, что именно за приятель. И больше о том молодом человеке не говорил. А я и не спрашивала. Сначала по скайпу мы разговаривали крайне редко и по чуть-чуть, а потом Кирилл, который находился в гастрольном туре, стал показывать мне через свою вебку виды тех городов, в которых находился. Он мог просто идти по улицам, снимать то, что происходило на них, весело комментируя при этом, а я сидела за своим ноутбуком и с интересом разглядывала небоскребы Нью-Йорка, или исторические кварталы Бухареста, или шумный рынок в Мехико. И это действительно было волшебно. С Антоном так не получалось – когда мы с ним общались по скайпу, он предпочитал видеть мое лицо, и чтобы я видела его. Остальное его не волновало. Нинка считала Кирилла странным, однако тот факт, что мы общаемся, ее неимоверно радовал – отчего-то тешил самолюбие. А еще ей казалось, Кезон – отличный стимул для ревности Антона. Я крутила у виска и говорила, что Кирилла я воспринимаю как приятеля по переписке и даже встречаться с ним вживую не собираюсь. К тому же Тропинин отлично знает, что мы общаемся. Скрывать от него я ничего не собиралась, и, наверное, если бы Антон сказал мне: перестань, я не хочу, чтобы ты с ним общалась, я бы прекратила это, но он сказал совершенно другое, что отчего-то поразило меня. Ведь я считала его слишком большим собственником. «Я верю тебе», – вот что сказал Антон однажды. И это звучало просто, искренне и глубоко одновременно. Это было признанием, и я, услышав эти слова, едва не заплакала от переполняющих чувств нежности и благодарности к человеку, который был от меня безумно далеко и близко одновременно. А как может быть иначе, если он всегда живет в моем сердце? Наверное, кому-то это казалось глупым, но тогда я поняла одну простую вещь: если любишь – веришь. Ему и в него. И в себя – тоже. И это стало моим успокоительным. Не давало сойти с ума от мерзкой мысли о том, что он – красив и популярен, и вокруг него множество девушек, которые откровенно могут предлагать себя. А я – совершенно обычная, к тому же и нахожусь непозволительно далеко. Я верила в него. И я верила в нас. И не потому, что мне не оставалось ничего другого, а потому, что я научилась, наконец, делать это. В какой-то момент вера стала той самой снежной вершиной, до которой добираются не все покорители гор, воздвигнутых из собственных чувств. Единственное, с чем я не могла справиться – с тоской. Иногда я даже плакала в подушку ночами, потому что безмерно хотела встретиться с Антоном. Тоска отступила в тень только под Новый год, когда в Европе наступили рождественские каникулы. Я, каким-то чудом закрыв сессию раньше положенного, полетела к Антону в Европу – мы должны были встретиться в Праге и провести вместе полторы недели, которые обещали стать сказочными. Первый самостоятельный перелет, к тому же через столицу, оказался неожиданно легким, хоть я очень переживала вначале. В пути до Москвы я благополучно спала, видя во сне Антона, который, обнаженный по пояс, стоял напротив меня и неспешно целовал. Проснулась я незадолго до приземления, воодушевленная и предвкушающая скорую встречу. В самолете до Праги я не сомкнула глаз – рассматривала темное небо за иллюминатором, видя в посеребренных луной облаках размытый образ Антона. В Прагу мы прилетели ночью, и Антон, на сутки раньше прибывший в город и успевший снять номер в отеле, встречал меня с цветами – нежными синими ирисами. Увидев его в зале ожидания, я почти бегом бросилась к нему, не замечая тяжести чемодана, который катила за собой. Не контролируя себя, я крепко обняла его и уткнулась лицом в плечо. – Я так скучала, Антош, – говорила я, не желая ни на минуту отпустить его, а он гладил меня по волосам и прижимал к себе. Все сердцем, всей душой я чувствовала, что он – мой. И я никому и ни при каких обстоятельствах не собиралась его отдавать. До гостиницы мы добрались на такси, и едва только открыли дверь в номер, как Антон, на ходу снимая одежду, увлек меня в спальню, не включая в ней свет. Свидетелями всему, что в ней происходило, были рождественские огни широкой нарядной улицы, на которую выходили наши панорамные окна. Уснули мы под утро, когда на улице пошел пушистый праздничный снег, лежа под одним одеялом друг напротив друга. Эти полторы недели в заснеженной Праге были невероятными, и я не знала, была ли когда-нибудь счастлива так сильно, как в эти дни. В светлое время суток мы много гуляли по центру города, посещали местные достопримечательности, ездили на экскурсии. Староместская площадь, Собор Святого Вита, Пражская Лорета, Тынский храм, крепость Вышеград – все это было пропитано духом старины и вдохновляло. Мы неспешно прогуливались по знаменитому Карловому мосту и наблюдали на нем костюмированное представление. Надолго пропали в Пражском граде. Наслаждались чудесным видом на город с Южной башни. Бродили по извилистым улочкам, рассматривали старинные соборы и время от времени заходили в местные пивоварни или кофейни. Мне безумно нравились замки, особенно средневековый Карлштейн, который казался мне воистину колдовским – было в его гордых готических шпилях что-то сказочное. Правда, находился он на вершине горы, и одну ночь мы решили провести в живописном одноименном городке у подножья замка. Антону отчего-то запал в душу музей Франца Кафки, по которому он бродил с весьма задумчивым видом, заложив руки за спину, и, конечно же, стена Джона Леннона – этакий символ мира и свободы. А еще – дом Фауста, о котором ходили мистические слухи. Согласно легенде, в этом доме жил Иоганн Фауст и даже оставил свою подпись. Кроме того, здесь жили звездочеты, маги и прочие непонятные личности, так или иначе творившие чудеса. Для посещения дом Фауста был закрыт, мы смогли увидеть его лишь снаружи, и честно говоря, после всех прочитанных про него ужасов мне стало не по себе, зато Антону все было нипочем. Он с интересом осматривал старинное здание в ренессансном стиле, находящееся на углу Карловой площади, делал снимки на фотоаппарат и, как я поняла – вдохновился, ибо весь вечер потом писал что-то в обычном блокноте, никого не слыша и ничего больше не видя. Сожалел только, что не взял с собой гитару. А потом через пару месяцев у группы «На краю» появилась новая песня с незамысловатым названием «Мой Фауст». Не зря говорили, что Прага – романтичный город, волшебный и таинственный. В нем все было прекрасно. Ночью и вечером мы с Антоном оставались наедине, почти не смыкали глаз, наслаждаясь друг другом. Не помню день, в который бы мы выспались, но сон отошел далеко на второй план. Мой День рождения мы справили вдвоем, сидя за столиком в тихом ресторанчике в центре Праги, окна которого выходили на искрящуюся рождественскими огнями улицу. Я просила не делать мне подарков – столь впечатляющего путешествия хватило мне за глаза, но Антон все же поставил передо мной маленькую бархатную коробочку, в которой лежали серьги. Изящные, даже хрупкие, серебряные, но с переливающимися под светом камнями. – Я боюсь спросить, сколько они стоят, – сказала я, глядя на это чудо. Но Антон так сердито посмотрел на меня, что я вынуждена была замолчать. Он заставил меня примерить подарок, и я весь вечер была в новых серьгах, счастливая – не из-за подарка, а из-за возможности быть рядом с тем, кто стал мне так близок и дорог. Впрочем, день рождения прошел не без недоразумений. * * * В номере было темно – его озарял лишь свет открытого ноутбука, и пахло Катиными духами. За окном падал снег – большими хлопьями ложился на пражские мостовые и красно-оранжевые крыши домов. На улице было тепло, а потому город наводнили толпы туристов. Катя и Антон совсем недавно вернулись в гостиницу. Оба – умиротворенные и пьяные друг от друга. Сегодня у нее был день рождения, и Антон пообещал девушке, что она может делать с ним все, что угодно. В разумных пределах, разумеется. И не бить, а то у него рефлекс – мало ли… Он, конечно, пошутил, зато Катя стала возмущаться: – Ты что, ударишь меня? – говорила она с коварной улыбочкой. – Рефлекс, – повторил односложно Антон, подходя к ней сзади и складывая руки на талии. – Ты меня ударишь, а мне придется… Он замолчал. И Катя тотчас поймала наживку – повернулась к нему лицом и поинтересовалась с любопытством: – Что – придется? Вместо ответа парень толкнул ее вперед, заставляя упасть на большую мягкую двуспальную кровать. И сам оказался сверху, опираясь кулаками о матрас около ее головы. Катя слишком поздно поняла его замысел, но сказать ничего не успела – он закрыл ей рот поцелуем. Они оба ничего не говорили – слишком были заняты друг другом, и только в самом конце Антон прошептал ей на ухо: – С днем рождения, любимая. И она лишь благодарно взглянула в его глаза, обнимая за шею. Возможно, она что-то сказала, но он не слышал ничего, кроме ее дыхания. За окном все так же падал снег, и они тоже падали – в бесконечную пропасть собственных чувств. Катя ушла в душ, а Антон лежал поперек кровати, широко раскинув руки и глядя в высокий потолок, словно в небо. Он негромко что-то напевал – с трудом еще складывающиеся слова будущей песни, которая вдруг пришла в его голову, и парень пытался поймать эту песню, уловить ее мелодию и понять, почему перед мысленным взором он видит взмах крыльев. От собственных мыслей Антона отвлек звук входящего сообщения в открытом ноутбуке, который принадлежал Кате. Молодой человек машинально глянул в экран – ноутбук стоял на прикроватной тумбочке – подзаряжался, и напрягся. Кате писал тот фотограф, с которым ему однажды довелось поговорить. Как его звали? Макс? Максим? Антон приподнялся на локтях, всматриваясь в экран. «С днем рождения, милая Катерина! – писал Катин бывший. – Ты заслуживаешь счастья…» Дальше прочитать Антон не смог – для этого нужно было открыть сообщение, а лезть в переписку своей девушки он считал лишним. И не хотел бы, чтобы подобные вещи делала Катя. Она, к его радости, это понимала – в отличие от той же Алины, которая требовала все пароли, считая, что у них не должно быть друг от друга секретов. Антон лег на кровать, но не успел расслабиться, как вновь поднялся – раздался звук еще одного входящего сообщения. Он подумал, что это вновь написывает назойливый фотограф, но оказалось, сообщение пришло от Кирилла – тоже поздравительное. Антон тотчас понял, что за Кирилл – Кезон, мать его, из «Лордов». Его он недолюбливал. Давно и прочно, хотя не мог не согласиться с тем, что человеком Кезон был талантливым, хоть и своенравным ублюдком. Его общение с Катей Антона напрягало, но он ей верил. Знал, что его девочка не оставит и не уйдет следом за Кириллом – слишком она правильная, слишком верная. И слишком любит его. Любит с той же силой, что и он сам. Изредка это чувство Антона пугало – слишком давящим оно бывало в те дни, когда они с Катей были не вместе, а на расстоянии. После ярких, но болезненных отношений с Алиной он не хотел быть зависимым ни от кого и не хотел, чтобы от него так сильно кто-то зависел, но ничего поделать не мог. Катя стала для него особенным человеком. Его человеком. И отдавать ее кому бы то ни было Антон не собирался. Не получив ответа от Кати в социальных сетях, Кезон принялся написывать и названивать ей на телефон, что Тропинина резко и почти мгновенно разозлило. Какого черта Кезону нужно? Какого он названивает? Кирилл был человеком настойчивым. После телефона он переключился на скайп. Антон, не выдержав, сел напротив ноутбука и принял видеозвонок, собираясь тихо и размеренно объяснить идиоту, что Катя – в душе. И намекнуть быть в эти дни менее настойчивым. В эти дни – Катя безраздельно его.