— Проведение предварительного следствия по делу нападения на товарища Новикова… — выдала как по методичке — А я каким боком к вашему предварительному следствию, товарищ Стальная? Другой любопытной деталью, которую я подметил, стало отсутствие у Маши южного говора. Этим она отличалась решительно от всех здесь. Видимо, прибыла в Ростов из другого региона, возможно, из Петербурга или из Москвы. — При том, товарищ Нафанин, — сердито поджала губы Маша. — Мы вышли на след банды Карася. Благодаря вам. Тех кого вы преследовали — их задержали. Они вывели нас на след. Я даже бровь приподнял, пока слушал Марусю. Не простые налетчики это были, в банду какую-то вхожи. Я, конечно, слушал, развесив уши. Но проблема в том, я, как очевидец, помню еще и толстосума, на которого позарились налетчики. Во время рассказа ни он, ни его симпатичная спутница ни разу не упоминались. — А на них кто-то заявлял? — уточнил я. — Или вы их задержали по факту моего ранения. — Они пытались ограбить одного важного человека. Товарища Новикова, но вы это и сами видели. — И товарищ Новиков был не один, с ним прогуливалась одна миловидная особа. — Какая? — Маруся аж прищурилась. — Вы можете описать, как она выглядела? — Возможно, не такая запоминающаяся, как вы, товарищ Стальная, но тоже красивая По щекам чекистки растекся румянец, но она, надо отдать ей должное, быстро взяла себя в руки. — Вы знаете ее имя? — С удовольствием бы узнал, но увы. Стальная задумалась на секунду, мне показалось, что она хочет спросить что-то еще, но вопроса не последовало. Зато то, что она сказала шепотом, как бы про себя, я услышал очень хорошо. — И те тоже, колются, делают вид, что ее не знают… — Что-что? — уточнил я. — Неважно. — опомнилась Мария. — Вы говорите, что не знаете эту женщину? — Так и есть. — Тем не менее, товарищ Нафанин, официальные данные следствия говорят о том, что потерпевший шел один, на что есть немало свидетелей, — выдала Маруся. Меня прошибла догадка — видимо, та красотка, курившая в подворотне в то время, как грабили какого-то партийного деятеля, сама была «членом банды». Удивительно, почему чекистка настаивает на том, что Новиков были один, даже сразу нашлись некие свидетели. Хм, любопытно. Уточнять я ничего не стал, все равно не скажет. Новиков был один, и это Маруся объяснила вполне доходчиво. Один, так один, мне-то какая разница. — Это все вопросы, товарищ Стальная, или могу быть еще чем-то полезен? А то у меня ужин, надо настроиться. — Вопросов нет, но я хочу вас известить, что вам было решено выдать вознаграждение за проявленное мужество и ревностность в защите интересов советской власти! — торжественно объявила Маша. — Вы можете забрать новые лапти на Большой Садовой… — Отлично, обязательно загляну! На меня никаких заявлений нет, никто показания не давал? — все же решил уточнить я. Стальная медленно покачала головой. — Давайте теперь неофициально, товарищ Нафанин. Зачем вы побежали за преступниками? Это ведь было опасно для жизни… или вы знали, что эти люди занимаются налетами, может быть, раньше видели их? Я быстро смекнул, откуда ветер дует, и что чекистка хочет взять меня, что называется, на понт. Поймать на несоответствии. Может, думает, что я действовал в сговоре с теми индюками? Наверняка по персоне Гриши Нафани у нее есть вся необходимая информация, а в милицейский сводках я явно прохожу не рыцарем на белом коне, а такой же шпаной, как Паровоз и Косой. Вот они и сложили два и два — как им показалось. — Если не для протокола, то я никуда не собирался лезть. Вышел из дома, в котором у меня квартира, думал прогуляться и свежим воздухом подышать, ну и попался под горячую руку. Могу сказать, что мне повезло, что остался жив, — выдал я свою версию событий. — Хотите сказать, что вы не пытались обезвредить преступников? — насупилась чекистка. — Их поймали только потому, что один еле передвигался, после стычки с вами. — Не, вы на меня сначала посмотрите, меня от не самого сильного ветра сдувает, кого я могу обезвредить, милая? — Попрошу называть меня Марией Ильиничной! — Хорошо, Мария, я гулял, меня ударили, я ответил… — Понятно, товарищ Нафанин… а кто-то еще, кроме вас, знает о той женщине? — Никому не говорил. Я, видите ли, только час назад глаза продрал. Провалялся без сознания. — Полагаю, что эта женщина вам привиделась, побочное влияние лекарств. Я аккуратно кивнул. — Как скажете. Вот вы говорите, а я даже уже не вспомню — о ком? — До свидания, товарищ Нафанин, — сказала она и направилась к выходу. — Всего хорошего. Я не отказал себе в удовольствии проводить юную чекистку взглядом. Что-то было в ней этакое, что сразу цепляло мужской взгляд. Интересно-таки, почему она пытается выгородить ту мадам… И кто эта краля с собачкой? Впрочем, бог с ней. За эти несколько часов бодрствования я устал настолько, что, едва улегшись, тут же вырубился. Глава 9 Следующие дни повторяли друг друга под копирку. Нас кормили пшеничной кашей на завтрак, обед и ужин. Эх… Мясо бы или сала. А потом из рациона вовсе исчез обед, и когда пациенты спросили у медсестры, в чем дело, то выяснилось, что начались проблемы с поставками продовольствия. — Какие-то сложности с подвозом, — сочувственно пожала она плечами. — Так иногда бывает, не переживайте, товарищи, все наладится. Потом нагнулась ко мне и уже на ухо шепнула: — Заходи ко мне после отбоя, я припрятала монпансье. «К ней» я заходил уже пару раз, но ничего такого интересного, чтобы у-ух, не происходило. Сестричка накрывала стол — свежезаваренный чай и сладости и трещала без умолку, рассказывая о своей тяжелой жизни. Моей задачей было сидеть молча да периодически кивать, с чем я достаточно легко справлялся, одновременно посасывая леденцы. Не знаю, почему именно ко мне она проявляла такое повышенное внимание, но, сидя вот так за чаем во второй раз, я узнал, что женщина ждала своего сына с войны. Предположу, что я был на него похож, и свою материнскую любовь она нечаянно перенесла на меня. — Вот Сенька как вернется с войны… — вздыхая, рассказывала она, теребя свой белый халат. Дай бог, чтобы вернулся твой Сенька, думал я, глядя на эту добрую женщину и уминая леденцы. Что до проблем с поставками… в отличие от медсестры, я знал, что страну ждет страшный голод. Но я, по крайней мере, был морально готов к сложным временам, тогда как сестричка считала, что это временные последствия пребывания Ростова между двух фронтов, и скоро все наладится. Не скучать помогала пресса, газету приносили в госпиталь в единичном экземпляре (не получится тут забыть и про острый дефицит бумаги), и она ходила по рукам как между больными, так и среди персонала. «Правда» — кричало название газеты. Ну… как говорил товарищ Ленин: «Газета — не только коллективный пропагандист и коллективный агитатор, но также и коллективный организатор». И, за отсутствием других развлечений, я читал газету от корки до корки, как только до меня доходил черед. Помимо революционных «понтов», содержащихся в докладах, речах и обращениях таких большевиков, как тов. Ленин, тов. Бухарин, тов. Радек и многие прочие, я изучал важную и полезную информацию. Как, например, информацию к подготовке ежегодного, вот уже девятого, съезда РКП(б). Статьи помогали как-то проникнуться обстановкой современного времени и вещали о приказах молодой советской власти и ее, по сути, первых шагах. В газетах призывали к переходу «от борьбы на военном фронте к борьбе на фронте труда против разрухи, за восстановление и развитие народного хозяйства страны». Условием возрождения хозяйства назывался план и четкое ему следование, а основой виделась электрификация большой страны и развертывание трудового соревнования. Я, до того не шибко разбирающийся в эпохе и ее реалиях, с удивлением отметил, что в партии во взглядах на одни и те же вещи имеется раскол. И критикующих сейчас никто не трогал, они вполне открыто выражали свое мнение… Например, так называемые «децисты», которыми руководил некий Сапронов, критиковали единоначалия в управлении государством. Также я узнал о больших проблемах на железной дороге, например, всерьез обсуждали привлечение в порядке мобилизации пяти тысяч коммунистов для работы в транспортной сфере. Хотели также создать продовольственный фонд, кто-то предлагал четче очертить роль профсоюзов при диктатуре пролетариата… Все это было лишь малой частью из информации, поступающей из СМИ. Далеко не все, конечно, умели читать и писать, советская власть только недавно начала бороться с безграмотностью, но информация все же доходила. Тут пригодилось еще одно ноу-хау советской власти — так называемые «устные» газеты. В качестве них выступали ораторы, в нашем случае, сестричка лазарета, которая читала газету вслух. Но настоящим культурным шоком стало для меня появление в лазарете людей из агитпоезда группы «Синяя блуза», прибывшего в Ростов. Я думал, будет скучища с лозунгами, но того, что они представили, я никак не ожидал. Эти ребята разыграли целое театрализованное действо, называемое «живой» газетой. Агитационные актеры приперли в лазарет костюмы, декорации и около часа разыгрывали сценки и пели частушки. На Дону, куда ни глянь, Там и тут Советы: Надоели казакам Буржуи и кадеты. Одновременно восхваляя советскую власть, ребята рассказывали, как профилактировать инфекции и вообще здраво поддерживать чистоту, что казалось логичным, учитывая эпидемию тифа и холеры в стране. Я внимательно слушал, как агитбригады убеждали избавиться от вшей, рекомендовали проветривать помещения, пить чистую воду, ну и все в таком духе, опять же, в виде развлекательных частушек. Я действительно заслушивался, потому что единственными частушками, которые я знал до этого, были разве что про бабу, приехавшую в колхоз имени Мичурина… В целом заставляла улыбаться общая тональность призывов партии. Мне, человеку 21-го века, когда политтехнологии шагнули далеко вперед, призывы типа «Кто не пойдет на воскресник, тот жаждет страданий трудового народа!» казались забавными. Но это срабатывало, ведь и аудитория была иная, еще не испорченная чернухой с телевизионного ящика. «Правда» и агитбригады искрили задором идеального коммунистического общества. И самое главное, что люди верили в свои слова… Эх, знали бы отцы-основатели, во что превратили великую страну их непутевые наследнички. Но чего не отнять у большевиков — это безусловную веру в свою политическую программу, часть которой реализовалась в СССР времен «золотой эпохи». На это было приятно смотреть, и это заражало. «Карусель» смены больных изо дня на день ускорялась. В лазарете никого не держали и выписывали, как только больной мог встать на ноги и худо-бедно передвигаться. Стоишь и не падаешь — выписан, а твоя койка в тот же час занимается раненым. Первые несколько дней я общался с новым соседом, Павликом, которого заселили вместо шулера Васька. Павлик получил осколочное ранение в голову и потому упал с лошади. Ему был прописан постельный режим, но, как следует выспавшись, к вечеру первого дня, он уже сидел на койке и в красках рассказывал, как обстоят дела на фронтах Гражданской войны. — Погнали этих подлюк, что пятки у них засверкали, — кичился Павлик, вспоминая, как буденовцам удалось выбить деникинцев из Ростова. — Ничего, дайте нам в полную грудь задышать, и мы их еще из Ростова довычистим, как вшей раздавим, следа не останется!