— Нет! На прогулку! Бекк выполнял обещания. Всегда. Еще не было такого, чтобы ему что-нибудь не удалось. Это меня страшит. А что, если мне придется оказаться на его пути? Это уже не вопрос, а ответ. Вот в чем вся жуть. Вертухай провел меня по коридору с несколькими запертыми решетками, каждый раз ставя лицом к стене. В такие моменты я обозревал плохо побеленную стену в трещинах, прикидывая сколько разных мужиков стояли так же, угрюмо скользя взглядом по одной и той же незыблемой трещинке. Наконец была отперта последняя (крайняя) дверь и в лицо пахнуло свежим дыханием ветра. — Иди, тебя уже ждут! — пихнул рукой вохровец. В душе вспыхнула надежда. Неужто Бекк уже здесь? Двор для прогулок оказался неожиданно просторным. В нем вполне можно было играть в футбол. Сеток над головой нет. Это я уже знал. Но улица отгорожена 8-ми метровым бетонным забором. Поверху колючка. Во дворе зеки, где кучами, где по одному. Курят, негромко переговариваются. Меня будто не замечают. Ага. Я направился к забору. И тут же: — Эй, ты, краснопузый! Это из группы особей в пять. Рубахи расстёгнуты, чтобы были видны купола и звезды на груди. Тюремные завсегдатаи. Смотрящие. Продолжаю идти. — Не тупи, легавый! Пара зеков грамотно идут на пересекающемся курсе. Я резко вспоминаю, что забыл важную вещь в камере, поворачиваю обратно и упираюсь в запертую дверь. — Откройте, сволочи! Только кулаки отбил. Зато публику повеселил. Зеки гогочут. — Что, мусор, с красной зоной перепутал? Не видно ни одного сотрудника СИЗО. И откуда зеки узнали, что я из ментовки? Очень похоже на заговор. Кому-то я сильно помешал. Сейчас сначала почки опустят, а потом еще и херов навтыкают, пока тепленький. Меня хватают за плечо. Я вырываюсь, с силой упираюсь в запертую дверь, и тут же резко откидываюсь корпусом назад, бью головой в чью-то физиономию. Раздается обиженный рев, во все стороны летят сопли вперемешку с кровью. В узком кругу образуется брешь, не успевает она затянуться, как я прорываюсь туда и бегу. Бегу к стене. Меня пытаются схватить, но безуспешно. В опасной близости от печени блеснула заточка. Тоже мимо. Мне уже кажется, что все у меня получится и мне удастся добраться до стены. Когда кажется, креститься надо. Меня сшибают грамотно поставленной подсечкой. Падаю на живот, толкаюсь, прыгаю лягушкой. Готов прыгать кем угодно, до спасительной стены метров 15. Но, когда пинают всей кодлой, это целая бездна. Удары сыплются со всех сторон. Качусь на пинках. Тупая боль от ушибов перемежается острой болью в порезанных руках. Зеки гогочут, действуют не спеша. Если бы хотели, давно бы зарезали. Времени у них уйма. Надзирателей ни одного, будто вымерли. Единственное, что мне удалось, это заставить мучителей пинать в нужном мне направлении. Выбеленный забор неуклонно приближался, но также таяли и мои силы. На короткое время я терял сознание, когда обмороки станут заметнее, зекам надоест пинать бесчувственное тело, и они меня зарежут как барана. Когда до забора осталось метра два, я окончательно потерял возможность двигаться. Нечувствительное тело воспринимало удары как слабые толчки и рывки. Мне сделалось все равно. И знаете, даже спокойнее сделалось. Я забыл, куда бежал и зачем. В этот трагический момент и сработал благоприобретенный подарочек. Именно в тот момент, когда его никто не ждал. Сила гравитации рывком изменила направление на 90 градусов. Я оказался на отвесной земляной горе на высоте 2-х метров от ровной бетонной площадки. И безвольно сверзился вниз. Боль от падения привела меня в себя. Я лежал на гладком бетоне, а для зеков оказался чуть выше уровня земли. — Прилип! — загоготали они. Возникла крохотная пауза, и я вскочил на четвереньки и рванул прочь. Если вы думаете, что зеки остолбенели при виде настоящего чуда, то глубоко ошибаетесь. Зеки самые прагматичные люди на свете. Они знают, что человек — это мешок дерьма и что чудес не бывает. Они стали подпрыгивать и хватать меня руками. Несколько раз это им удалось, и меня стащили до самой земли. Я карабкался вновь, менял направления, бежал вдоль земли, а не вверх, всё было тщетно. Это напоминало дурной сон. Вы стараетесь взлететь, а темные типы виснут на руках-ногах. Мне повезло, что преследователи устали. Сила гравитации сыграла на моей стороне. Еще никто из целого человечества не смог ее одолеть. Мне удалось вскочить на ноги, и я побежал вертикально вверх. В меня вцепился и повис один из уркаганов, но это было не критично. Я затащил его повыше и сбросил. Кореша его разбежались, и он вошел в землю отвесно. Завыли сирены, захлопали двери и решетки. Сонный СИЗО разом пробуждался. Скоро начнут стрелять. Времени не было. Стену поверху увенчивала колючая проволока, через которую нельзя было перелезть, но можно было перепрыгнуть. Я разогнался по отвесной стене и сиганул вперед. Колючка мелькнула под ногами, но обрадоваться я не успел, потому что началось свободное падение в пространство за стеной. Но расчеты не подвели, путь преградила огроменная раскидистая осина, иначе лететь бы мне до соседнего дома, превратившись в кляксу на кирпичной стене. Я врезался в ветви и проломил их до самого ствола. Здесь я уже смог подняться на ноги и пошел по стволу как по бревну в направлении земли. У самой земли сила гравитации поменяла направление на нормальное. К осине с визгом тормозов подкатил иксрей. Выбежал Бекк и помог забраться в кабину. — Ну как? — спросил я. — Нет слов! — ответил он. Институт геологии рудных месторождений, петрографии, минералогии и геохимии Российской академии наук. Старомонетный переулок, 35. Институт занимал четырехэтажное здание с окнами, забитыми фанерой. — Нереспектабельное учреждение! — заметил я. — Твой эксперт на самом деле профессор? — Он хуже профессора. Структурный исследователь! Институт особого доверия не внушал. Судя по внешнему виду, его восстановление находилось в начальной стадии. В обшарпанном вестибюле висел плакат «Новое в рудообразовании», ниже на котором был с любовью к искусству изображен огромный хрен. Получилось даже лучше, чем в королевском дворце в Лондоне[62]. На стене уцелел логотип-микроскоп и почему-то молоток. Словно предлагая проверить аппарат на прочность. Мы с Бекком поднялись по лестнице и прошли в отдельный коридор, над которым висела вывеска «Рудно-петрографический сектор-музей». Специалист нас уже ждал в просторных полупустых залах. Доверия он не внушал. Слишком молод, небольше тридцатника. Одет в линялые джинсы и мятую футболку. — Лев Баландин! — представил его Бекк. — Баланов! — поправил тот. — Лучший эксперт в области археологии! — продолжал майор. — Точнее, единственный! — меланхолично уточнил Баланов. — У меня даже сторожа нет. Хотя что сторожить. Все минералы, способные поддерживать горение, сожгли москвичи. — Они такие! — кивнул Бекк. — Однако, перейдём к нашему вопросу. — Прошу! — Баланов провел нас в кабинет поменьше. Судя по тому, что кабинет оказался заставлен витринами с минералами и кое-какой аппаратурой, Баланову удалось невозможное-он натащил сюда все, что уцелело после Мамая. Тут обнаружился даже кожаный диван, на который мы и уселись. Баланов продолжая расхаживать, достал из одного из стеклянных шкафов мензурку с чем-то белым. Логично было предположить, что это был образец, взятый мной у саркофага. — Где вы это добыли? — спросил эксперт. — Это государственная тайна! — влез майор, я не успел даже пасть разинуть. — Понятно! — прогнусавил Баланов. — Дело в том, что я пробовал применить принцип радиоуглеродной датировки, но безрезультатно. Вы понимаете, что это означает? Я на всякий случай кивнул. — Ничего вы не понимаете! Этот нестабильный радиоактивный изотоп углерода с предсказуемой скоростью распадается на стабильные изотопы углерода. Грубо говоря, каждые 5 с половиной тысяч лет, количество нестабильного изотопа уменьшается в 2 раза. В естественном виде количество изотопа нам известно, так что остается только сравнить количество изотопа в образце и в естественном фоне. Метод плох в том, что какое-то время назад количество изотопа достигало максимальных величин, и дальше в прошлое мы заглянуть не можем. Данный образец и относится к таким. — Он настолько старый? Ему сколько лет? — спросил майор Бекк. — Он не старый, он древний. Ему больше миллиона лет. Бекк присвистнул. — Далече нам его занесло! Баланов остановил его жестом руки. — Но это еще не все! Имеется еще одна странность! — он побултыхал пробиркой. — На самом деле это образец уникальный и в таком виде в природе существовать не может от слова совсем! Он содержит в себе практически всю систему Менделеева! Кроме! В нем отсутствует серебро, индий, тантал, мышьяк, иттрий, галлий, гелий. Нет ни одного редкоземельного металла! — Ну и что? На то они и редкоземельные! — отмахнулся Бекк. — Все дело в том, что все, что я перечислил, в будущем исчезнет на земле! Так что состав этого странного продукта есть некое послание само по себе. Вот я и спрашиваю, откуда он у вас? Бекк снова не стал ему отвечать, а меня поторопил: — Палыч, надо уходить! Однако я был заинтригован. — Вы сказали послание. Что оно может означать?