Пестель сидел на асфальте, бессмысленно рассматривая располосованную ветровку. На боку начинал быстро темнеть громадный синячище. — Это была баба! — сказал, остановившись рядом крупный мужик в майке и джинсах на полном заду. В последнее время таких стало целый класс. Крупные, словно на размер больше остальных. — Где? — не понял Пестель. — Дверь которая закрыла! — пояснил мужик. — Все бабы бестолковые твари! И ушел. Гумкоридор. Сортировкой и посадкой людей в автобусы занимались люди в камуфляже, но без оружия. Их профессиональная принадлежность была непонятна. То ли военные, то ли переодетые русгвардейцы. Автобусы стояли за домом цепочкой. Некоторые пытались заехать во двор, но сразу уперлись в прущую навстречу автомобильную пробку из частных легковушек. Произошел ряд мелких аварий, на которые никто не обращал внимания. Одна из машин заглохла, ее тотчас вытолкали на газон вместе с находящейся внутри семьей. Человек в камуфляже бесстрастно считал людей. — 41! 42! 43! Все, комплект! Следующий автобус! Есть с детьми? Проходим! Пестеля тоже сосчитали. Когда поднимался в автобус, в ребрах кольнуло, он охнул и невольно притормозил. Его грубо втолкнули внутрь. — Чего застрял, муйло! Как назло, место, которое он выбрал, оказалось с толстухой, занявшей полтора кресла. Так что Пестель наполовину свесился в проход, чем сразу воспользовались и поставили на ногу тяжелый тюк, внутри которого кололись остроугольные вещи. Ножи что ли везут? Сидячие места быстро закончились, но воспользовавшись неразберихой внутрь заскочили еще несколько человек. Люди в камуфляже выволокли крайнего, но пока это проделывали, в салон пролезли еще трое. — Езжай, дурило! — крикнули шоферу. Тот закрыл двери. В переднюю стала бить палкой громоздкая старуха. Пестель не различал, возможно, что та самая с лестницы. В последнее время стало много таких: громоздких злобных старух, с палками и без, при ходьбе в зимнее время занимавших весь тротуар по ширине. Особенно когда Босянин их плиткой заложил. Пестелю приходилось видеть плиточные склады на окраине: огромные площади размером с десятки аэродромов, заставленные штабелями плит, заблаговременно купленных у аффилированных фирм. Водила вырулил на дорогу. На пути оказался брошенный старый автомобиль. Водила даже не тормознул, скрежетнул по нему боком и поехал себе дальше. Когда ехали по проезду, никто еще до конца не осознавал масштабов катастрофы. Пассажиры даже пытались шутить и смеяться. Шутки как обрезало, когда автобус въехал на Третье транспортное кольцо. Многополосное шоссе было забито едва ползущими машинами. Их были тысячи. Между машинами шли люди с рюкзаками и чемоданами на колесах. На обочинах стояли покореженные машины со следами гари, среди которых встречались даже полицейские машины. — Правительство, Дума и нефтегазовые евреи все заранее сбежали[12]! — зло сказал кто-то. Как ни странно, Москва-сити уцелел, лишь лишившись части панорамных окон. Со стороны выщербленных небоскребов, вид которых сделался еще более чужеродным, в ползущее по ТТК автомобильное стало пытались вклиниться престижные автомобили. Странное дело. Деловые люди. Кредитные карточки и цифровые экономисты, а барахла нагрузили на багажники словно беглые крепостные крестьяне. Их не пускали, тогда вмешивались полицейские, жезлами и свистками устраивая бреши в сплошном потоке. До Пресненской набережной они плелись больше часа. А когда пересекали мост, увидели в Москва-реке медленно дрейфующий трамвайчик. Он казался целым и невредимым, только покинутым экипажем и пассажирами. На пустынных палубах лежали перевернутые кресла, столы, бутылки и посуда. Когда ветер развернул катер, люди в автобусе издали единый вздох. По существу, корабль существовал в половинном варианте. Противоположная сторона полностью расплавилась, превратившись в однородную зеркальную массу. Как назло, первый день войны выдался солнечным, и зеркало зловеще слепило глаза. Автобус переехал мост, затем повернул направо на Кутузовский, и тут у Пестеля зазвонил телефон. Он и забыл про него. Звонить было некому. Нажал кнопку ответа. — Кто это? — Это я-Диана! — ответили ему. — Спаси меня, Саша! 8. Допрос свидетеля 5 ноября. 89 год Конфликта. Москва. 1-я Тверская-Ямская, 19. Гостиница «Шератон». Вершинина в сортире били двое. День начался неудачно. Все утро Вершинин пытался дозвониться до полковника Шизданова. Сначала звонил на сотовый, затем в комендатуру, желая узнать данные запроса о профессоре Данлопп. Бесполезно. Сотовый оказался вне зоны доступа. В комендатуре сказали, что полковник на объекте, спрашивали, что передать и не и не сообщали, когда куратор вернется. Потом у Вершинина сломался туалет. Напрочь. Умер. Вершинин позвонил на ресепшн и конечно нарвался на Инессу Соплянову, лучшего ресепсиониста в мире и окрестностях. — Общий туалет имеется на этаже! — отрезала злая тетка. — Там бактерии! Почините унитаз в номере! — требовал следователь. — Запишу вас в очередь на ремонт! — смилостивилась Инесса. Она оказалась из разряда тех, чья жизнь становится слишком пресной без скандала. Делать неча, пришлось плестись в конец коридора. Где его благополучно и поймали. Их было двое. Бритые наголо. Камуфляж. Фамилии благоразумно убраны с липучек. Один как бы пониже, но наглее. Второй выше ростом, основательнее. Второй здоровее, но бить будет малой. Тем неприятнее. Нет, Вершинин знал, что история с пинальщиками не может не иметь продолжения, единственное, чего он не знал, что его припрет к стене плюгавый прыщавый идиот. — Ты чего тут воды налил? — делано возмутился тот. Точно идиот, понял Вершинин и спросил: — Какую воду? Куда налил? — Он еще и отпирается? — изгалялся плюгавый. — Разделся до пояса и моется тут! Здесь тебе не душ! Понятное дело, бить морду вовсе без причин заподло, а так хоть повод имеется. Вершинин огляделся и втиснулся спиной между двумя давно не работающими осушителями. — Чего вам надо, пацаны? — напряженно спросил он. В голове уже навязчиво крутилась картинка, как он мухой ползает по полу, размазывая кровавую юшку по полу. Картина получалась неэстетичная. — Пацаны в парадных бычки собирают! А мы гвардейцы! Из культурной столицы, понял Вершинин услышав кодовое слово. — Ты на войне то был, гвардия? — вырвалось у него. Не хотел ведь обострять. В общении с сумасшедшими надо вести себя миролюби… Плюгавый неожиданно сильно для его скромной комплекции прижал Вершинина к стене и взял пальцами за подбородок. Рука воняла селедкой. — Что здесь происходит, мистер? — раздался голос. В туалете возникло новое действующее лицо. Данлопп. И вел он себя не совсем правильно.