29 — Полиция до сих пор не делала заявлений по поводу ареста Зиверта Ландерца сегодня рано утром, — послышались слова диктора. — Но по неподтвержденным данным, речь идет об умышленном поджоге офиса партии «Шведских демократов» в Бьюве. В сегодняшних дебатах по интерпелляции лидер партии «Шведских демократов» Джимми Окессон прокомментировал эти события. — Это то, что я бы назвал угрозой демократии, — сказал Окессон, и Лилья сразу почувствовала, как настроение испортилось от одного звука его голоса. — Или здесь кто-то всерьез считает, что у нашей судебной системы могла бы хоть когда-нибудь возникнуть идея задержать социал-демократа точно так же, без какой-либо конкретной… Лилья выключила автомобильное радио. Она была больше не в силах это слушать. Не угроза демократии, так угроза свободе слова. Можно подумать, у них не было совершенно конкретных подозрений в его адрес. Да у него на лбу было написано виновен! Она припарковала машину между двумя кустами, расположенными таким образом, что ее не было видно тем, кто едет по грунтовой дороге. В то же время она полностью контролировала дом Ассара Сканоса примерно в двадцати метрах от нее и могла немедленно вызвать оперативную группу, как только кто-то появится на участке. Поняв, что его нет ни в доме, ни в саду, они с Утесом договорились подождать с вызовом Муландера и его команды. Они решили держать дом под наблюдением всю ночь на случай, если преступник вернется. Но сейчас она уже больше четырех часов сидела в машине и следила за брошенным домом через зум фотоаппарата. На радио не унимались журналисты, без умолку болтавшие о Ландерце и его чертовой партии, которая, несомненно, только получит еще больше голосов в результате всей этой шумихи. К тому же на улице было всего двенадцать градусов, судя по показаниям приборной панели, а это означало, что ей пришлось включить обогрев сиденья и завернуться в толстое одеяло, чтобы не замерзнуть. Каждые четверть часа теперь нужно было заводить двигатель и давать ему поработать на холостом ходу не меньше трех минут. Она проиграла борьбу с зевотой, когда синие цифры на приборной доске показали 00:00. Оставалось два часа до тех пор, пока Утес не придет и не освободит ее, и если это не случится в ближайшее время, то она заснет настолько крепко, что даже если начнется Третья мировая война, то боевые действия никак не повлияют на ее крепкий, здоровый сон. Она вышла из машины, потянулась и наполнила легкие влажным ночным воздухом. Они договорились не входить в дом. Отчасти для того, чтобы не трогать ничего до приезда Муландера. Или если Сканос действительно вернется домой. Тогда бы они оказались в очень невыгодном положении. Сканос не только оказался чрезвычайно опасным и совершенно непредсказуемым, но находясь на своей территории, он мог быть еще более страшен. Но дом одно дело, а сад — совсем другое, и оказавшись во дворе, она остановилась и огляделась по сторонам. «Вольво» все так же стоял под небрежно накинутым брезентом, трава на газоне казалась скошенной совсем недавно, а клумбы были полностью очищены от сорняков. Что-то явно было не так, но что? Она не могла ответить на этот вопрос. Внезапно послышалась песня «Летнее время» Магнуса Угглы с ее телефона. Значит, это был не Утес. Тогда звучал бы совсем другой рингтон. Эта песня Угглы была одной из ее самых любимых, и она специально поставила ее на звонок Хампуса. Трек напоминал ей о том времени, когда она была так влюблена, что ощущала это всем телом. Он уже в третий раз за вечер пытался дозвониться до нее. Наверное, пытался понять, где она и почему не отвечает. В этом не было ничего странного. Но точно так же, как она не могла сейчас вынести Магнуса Угглу с его заводными дерьмовыми песнями, она не могла жить дальше с мыслью о том, что встречалась со шведским демократом. Поэтому она позволила автоответчику ответить вместо нее и пошла дальше вокруг задней части дома к двери на террасу, которая вела в гостиную. Она по-прежнему оставалась приоткрыта так же, как когда они были в доме. Все указывало на то, что Сканос увидел их из кухонного окна и скрылся через эту самую дверь. Но куда он делся после этого? А «Рено», его собственная машина, где она? Она заметила, что позади дома невозможно было припарковать машину и уехать в том направлении. Там не было даже дороги, только поля. Внезапно Ирен услышала звук дверного звонка внутри дома — электронная мелодия, которая отчетливо звенела в темноте. Но с другой стороны дома никого не было, и никто точно не звонил в дверь. Одновременно сквозь стеклянную дверь она увидела, как загорелся в темноте экран беспроводного телефона, стоящего на базовой станции. Она приоткрыла дверь так, чтобы можно было протиснуться, и наклонилась над дисплеем, увидев номер 072–684 43 82. Пока мелодия продолжала играть, как будто никогда не собиралась умолкнуть, она сделала поиск по высветившемуся номеру на своем мобильном, но не нашла в интернете никакой информации. Анонимный номер предоплаченной карты. Чтобы не испачкать телефон своими отпечатками, она натянула рукав рубашки на руку, прежде чем взять трубку, и нажала на зеленую кнопку, после чего мелодичный звонок умолк. — Да, здравствуйте… — сказала она, не получив ответа. Единственное, что она услышала, это как кто-то тяжело дышал на другом конце провода. — Извините, но с кем я разговариваю? — Насколько она могла разобрать, это был мужчина. Мужчина, который только что завершил тренировку или что-то подобное. — Что ты делаешь в моем доме? Это был он. Это точно был он. — Меня зовут… — услышала она свой голос, прежде чем его прервал щелчок. 30 Фабиан как раз зашел на домашнюю страницу фотоклуба «Целлулоид», когда внезапный порыв ветра в подвале возвестил о том, что открылась и снова закрылась входная дверь. Теодор вернулся домой. И вот уже Фабиан стоит на втором этаже перед закрытой дверью в комнату сына и собирается с духом, чтобы заставить себя постучать. Все должно было случиться именно сейчас. Как бы Теодор ни отреагировал, пути назад не было. Но ответа не последовало, он постучал снова, на этот раз сильнее, после чего с другой стороны послышался усталый вздох. — Да… в чем дело? Он открыл дверь, шагнул в темноту и увидел Теодора, лежащего в постели. Он щурился на свет в коридоре позади Фабиана. Уже половина второго ночи, но сын вернулся домой всего несколько минут назад. Был ли он вообще в ванной, почистил ли зубы? К тому же в комнате сильно пахло сигаретами и алкоголем. — Ты что, пил? — услышал он свой голос, одновременно заметив, что одежда свалена в кучу посреди комнаты. — Чего? — Теодор попытался сфокусировать на нем взгляд. — Я спросил, пил ли ты. Здесь воняет алкоголем, — сказал он и понял, что это, пожалуй, был самый худший способ начать доверительный разговор отца и сына. Теодор вздохнул. — Да, два пива. Теперь доволен? Или хотел поговорить о чем-то еще? — Доволен? С чего бы мне быть довольным? — Было уже поздно сожалеть о том, что не с того начал разговор, а ведь он не пробыл у сына и полминуты. — Ты же помнишь, что мы с мамой говорили об употреблении алкоголя до того, как тебе исполнится восемнадцать. — Как же быстро у сына получалось вывести его из равновесия! В попытке перейти на более мирный тон он глубоко вздохнул, подошел ближе и сел на край кровати. — Знаешь, я тоже не был трезвенником в твоем возрасте. — Он встретился взглядом с Теодором. — Дело не в том, что я не понимаю, как в твоем возрасте хочется переходить границы дозволенного и пробовать запретное. И между нами говоря, я вполне могу закрыть глаза на два пива. Но две бутылки пива — это ведь далеко не все, что ты выпил сегодня вечером. Я прав? Теодор немного подумал, прежде чем кивнуть. — Хорошо. Потому что это совсем не то, о чем я хотел поговорить. — Он снова замолчал. — В чем дело? Что-то случилось? — Даже не знаю. Именно это я и пытаюсь выяснить. — Он не знал, как продолжить разговор. — Мы ведь все время от времени совершаем ошибки, верно? Возьмем меня. Я уже много дел понаделал, но в то же время первым признаю, что был далеко не самым лучшим отцом. И учитывая все то, что произошло, бог мне свидетель — я совершил гораздо больше ошибок, чем другие. И эти ошибки в некоторых случаях настолько серьезные, что нам придется жить с ними всю оставшуюся жизнь… — Эй, ты о чем? — перебил его Теодор. — Уже ночь на дворе, и я ужасно устал. Мы можем поговорить об этом в другой раз? — К сожалению, нет. — Фабиан покачал головой. — Это уже и так «другой раз». Мы не можем больше откладывать этот разговор. Я хочу, чтобы ты рассказал мне прямо сейчас, что на самом деле произошло в ту ночь, когда ты пришел домой в синяках и с пистолетом за поясом. Наконец последовала реакция. Конечно, он закатил глаза и театрально вздохнул, но это было лучше, чем ничего. — Мы уже говорили об этом. Я не знаю, сколько раз. — Теодор покачал головой. — Я шел через Слоттсхаген, чтобы встретиться с приятелями, а потом появились какие-то чуваки и… — Ты абсолютно прав, — перебил его Фабиан. — Именно эту историю я уже слышал. Но ведь на самом деле все произошло совсем не так, не правда ли? — Именно так все и было, — Теодор вперил в него свои покрасневшие глаза. Фабиан покачал головой. — Нет, ты не шел через Слоттсхаген, и там не было никаких «чуваков», и они не угрожали тебе пистолетом, пока не появился третий «чувак» с питбулем и не спугнул их. — Ладно, можешь верить во что угодно, — фыркнул Теодор. — Как будто мне не пофигу… — Тео, я же вижу по тебе. Хорошо заметно, что… — Да что ты видишь? Ты никогда ничего не видишь, пока не становится слишком поздно, — выпалил Теодор. — Хрен ли ты видишь по мне? — Что тебе плохо. Теодор замолчал, как будто это было последнее, что он ожидал услышать. — Я вижу, тебя что-то гложет. Это причиняет тебе боль, и если ты думаешь, что это пройдет само собой, то ошибаешься. Наоборот, будет только хуже и хуже, и если ты ничего с этим не сделаешь, то в конце концов просто сгниешь изнутри. Впервые за все время сын действительно слушал его, не протестуя. — Ты сказал, что я никогда ничего не вижу, пока не становится слишком поздно, — продолжал Фабиан. — Как бы больно это ни было, я не могу не признать, что слишком часто именно так все и происходило. Но я пытаюсь это изменить, и именно поэтому я сижу здесь сейчас, а не в «другой раз». Ибо еще не слишком поздно. Всегда есть путь вперед, и путь начинается с истины. И как бы тяжело и страшно ни было, именно по этому пути мы должны идти. Иначе все полетит в тартарары. Так что я спрашиваю тебя еще раз. Что же случилось той ночью? Теодор сидел тихо, пытаясь осознать все то, что было сказано. В какой-то момент его подбородок начал дрожать. Прошла почти целая минута прежде, чем он снова встретился взглядом с Фабианом. — О̕кей, — сказал он еле слышно. — Ты прав. Я не собирался встречаться с друзьями. Я стоял у банкомата на Стурторгет, когда они подошли. Внезапно они стали размахивать пистолетом и сказали мне, чтобы я снял все деньги. Одна ложь сменилась другой. Он смотрел сыну в глаза и чувствовал, как разочарование разливается по всему телу. — Теодор… Мне написала Дуня. Ты же помнишь Дуню Хугор, которая спасла тебе жизнь два года назад? — В его глазах внезапно возникла паника. — Она рассказала мне совсем другую историю. Которая произошла в Дании, по другую сторону пролива, и где ты был одним из… — Это был не я! Клянусь, это был не я! Они заставили меня. Я никогда не хотел этого, они заставляли меня стоять на стреме, пока… — Теодор замолчал и закрыл лицо руками, борясь со слезами.