Злодей каптри, оценив в мгновение сложившуюся обстановку, с закушенной непроизвольно во рту ложкой, вылетел из кают-компании и мгновенно растворился в направлении амбулатории. Перелетев через комингс амбулатории, он заорал, переходя на визг: – Скорее, спасите, делайте что-нибудь! Умираю! Прибывший следом начальник медицинской службы вступил в руководство действиями подчиненных по “спасению» отравившегося дихлорэтаном. В течение всего обеденного перерыва все десять матросов-медиков проводили мероприятия, положенные в случаях отравлений: вливали в каптри несметное количество воды с марганцовкой, выносили обрезы, полные жижи, исторгнутой из чрева злодея, ставили клизмы и убирали продукты, увидевшие после этого белый свет. Амбулатория, особенно палуба в ней, напоминали прачечную после стирки. Наконец, аврал закончился: матросы завершают приборку, майор с серьезным видом заполняет какие-то бумаги. Каптри, совершенно обессиленный, не могущий пошевелиться, спрашивает у доктора: “Доктор, скажи мне правду – я буду жить?” Доктор, сняв очки и оторвавшись от бумаг, членораздельно произносит: “Жить? – возможно, но чужой спирт больше никогда пить не будешь!” Тело каптри содрогнулось от невольной конвульсии: “Так что, там был спирт?”! – А ты и не почувствовал? – ехидно спросил доктор, – приходи завтра – будем лечить потерю вкусовых ощущений. Диверсия Однажды жарким воскресным днем я томился в тенечке на Минной стенке в ожидании баркаса, лениво поедая мороженое, купленное тут же в ларьке. Баркас не появлялся, ожидание затягивалось, начинало клонить в сон. Я, не поддаваясь сладким чарам Морфея, несколько раз ходил за мороженым. Мороженщица, здоровенная тетка, неопределенного возраста с ярким маникюром, крашеная, с толстым слоем “штукатурки” на подвижной, выразительной физиономии звалась Машкой. Она торговала здесь мороженым, очевидно, с девичества. Машка все и обо всех (тоже все) знала, и ее знала вся дивизия. Свое “ветеранство” Машка однажды подтвердила весьма оригинально: матрос, перед которым она неожиданно захлопнула на обед окошко, охарактеризовал ее распространенным русским словом. Машка, услышав это, мгновенно высунулась по пояс из ларька и подняла визг на всю Минную: – Это кто б…ь? Кто б…ь? Это я б…ь? Сопляк! Я еще лейтенанту Саакяну давала! А он сейчас в адмиралах ходит! А ты говоришь – б…ь! Надо заметить, что в это время лейтенант Саакян действительно был уже вице-адмиралом, начальником штаба флота. Все, кому посчастливилось слышать Машкино “соло”, смеялись до колик. Этот эпизод передавался из поколения в поколение моряков. Машка была “реликвией” дивизии кораблей и деться от этого никуда было нельзя. В какой-то момент мне показалось, что на Минной стенке что-то происходит. Я огляделся вокруг: на причале стали появляться адмиралы, офицеры из штаба флота. Их становилось все больше и больше. Автомобили, их привозившие, выстроились во внушительный ряд. Все прибывшие почему-то сначала поднимались на борт пришвартованного к стенке миноносца, затем, спустившись по сходне на причал, образовали что-то похожее на тихо гомонящую толпу. Вездесущая Машка, покинув ларёк, проплыла по причалу, потерлась около высокопоставленной толпы, пообнималась с некоторыми её представителями и, вернувшись к ларьку, с заговорщицки-важным видом изрекла: – Ужас!!! У пушки ствол отпилили!!! Наша реакция была неопределенной: Машка – она Машка и есть… В центре штабной толпы что-то творилось. По рассерженным, злобным голосам, ненормативной лексике можно было смело сделать вывод, что в центре находится некий “объект”, из-за которого съехалось на причал такое количество высокого начальства, и сейчас для него наступил “час истины”. Садясь в подошедший баркас я спросил у дежурного по Минной стенке, моего однокашника, что происходит. – Два идиота-политработника то ли сдвинулись по фазе, то ли пошутили, доложили в штаб флота, что на миноносце – диверсия: якобы кто-то отпилил на носовой артиллерийской установке СМ-20-ЗИФ один из четырех стволов. Понаехали штабные – все стволы на месте. Ну, теперь их порют по выкройке! Засмеявшись, я спрыгнул в баркас и отправился на корабль. Смысл происшествия стал ясен позже, когда слухи волной разошлись по дивизии. Произошло следующее: замполит командира миноносца в субботу запретил сход на берег лейтенанту, командиру зенитной батареи, из-за неготовности того к предстоящим в понедельник политическим занятиям с личным составом. Лейтенант в воскресенье перед обедом попытался представить конспект занятия, но замполит забраковал конспект, списанный с классиков марксизма-ленинизма, и оставил “литёху” без берега, любезно предоставив тому оставшееся воскресное время для подготовки к политзанятиям и для повышения уровня политической сознательности. Комбат на такую заботу зама обиделся и решил в свою очередь приподнять уровень знаний замполита в артиллерии. Пользуясь воскресным безлюдьем, он с помощью приспособления для искусственного отката ствола откатил назад один из четырех стволов, стоящей на носовой надстройке 45-мм артустановки, свинтил со ствола пламегаситель. Получилась экстравагантная картинка: три ствола – одинаковой длины, с пламегасителями (пламегаситель – раструб на дульном срезе ствола, как у пулемета Дегтярева), а четвёртый – сантиметров на 30 короче всех и ровно как бы обрезан, без раструба. Знающему человеку – всё понятно, ну а политработнику можно внушить что угодно. Поэтому, проникнув в каюту отдыхавшего в сладкой послеобеденной неге замполита, лейтенант зловеще доложил: “Товарищ капитан 3 ранга! На корабле – диверсия! У пушки ствол отпилили!!!” От полученного известия замполит побелел как полотнище военно-морского флага. Без обуви, в носках, побежал за лейтенантом на бак. Увидев подготовленную для него артустановку, затрясся и, икая от страха, помчался в политотдел, в двух шагах от которого был ошвартован миноносец. Вернулся на корабль он с дежурным по политотделу, тоже капитаном 3 ранга. Увиденное произвело на второго политработника неописуемое впечатление. Вдвоём, наперегонки, наши политбойцы рванули как на олимпийской стометровке в политотдел к телефону, чтобы доложить дежурному по политуправлению флота о диверсии. Как и кто из них докладывал об отпиленном стволе, история умалчивает, но “проходили по делу ” вместе. Лейтенант же спокойно навинтил обратно на ствол пламегаситель, вернул ствол в исходное положение и с чувством исполненного долга направился отдыхать в каюту. Первых “посетителей” из штаба флота бдительная парочка встречала у сходни. Пройдя на бак для показа следов “диверсии”, они онемели. Артустановка была девственно целой. Разъяренное командование на их блеяние, что своими глазами видели отпиленный ствол, внимания не обращало, грозилось отправить на медкомиссию. Вызванный в качестве свидетеля лейтенант всё отрицал, скромно потупив взор. Закончилась эта кутерьма тем, что замполита перевели в стройбат, дежурного по политотделу ещё куда-то, а лейтенанта мудрый флагарт по-тихому отправил на другом корабле на боевую службу в Средиземное море. Мудрость пословицы: “Живёшь на селе – изучай технику” еще раз нашла подтверждение в нашем случае. О пользе деликатесов Начну издалека: в определенных флотских кругах есть мнение, что рассыльный есть лицо того, кого он представляет: командира, дежурного по кораблю, вахтенного офицера. Подготовленный рассыльный незаметен, не задает лишних вопросов, получаемые приказания понимает с полуслова и выполняет их молниеносно. Если же он что-нибудь “накосячит”, по заднице получает его начальник. Подготовкой рассыльного, его учебой, проверкой внешнего вида (подстрижен, гладко выбрит, рабочее платье чистейшее и выглажено, в ботинки можно смотреться как в зеркало) должен лично заниматься его начальник. Мне удалось воспитать, не побоюсь этого слова, идеального рассыльного. Это был приборщик моей каюты Сашка. Ростом Сашка был где-то под 180, худой, добродушнейшая физиономия густо усыпана веснушками, особая примета – сильно оттопыренные, крепко загорелые уши. Внешним видом Сашка неуловимо напоминал бравого солдата Швейка, но мозгами спокойно мог сравниться с Наполеоном. Заприметил я Сашку еще зелёным салажонком. В то время он в разговоре как-то заявил, что мяса ему, видите ли, не хватает. Я разобрался: на бачке[1] полный порядок, Сашку никто не объедает. Стал с ним разбираться: – Сашка, – говорю, – получаешь ты то, что положено по норме. Можно подумать, что мама тебе мяса давала больше. Сашка в ответ: – У мамы я за стол без утятины не садился!. Стал я выяснять, где бедная мама брала столько птицы. – Где-где, обиженным тоном ответствовал Сашка. Я с охоты приносил. – Так ведь, – говорю, – это надо целыми днями охотиться! – Да вы че? Взял лодку, вышел в заводь, а там воды не видно – одни утки. Е….Л дуплетом из двух стволов: все улетели, а тебе, как дробь летела, – на воде две дорожки из уток. Собрал штук сорок и хорош – на семью хватит. Как оказалось, Сашка был потомственным рыбаком и охотником. Родился и жил он в дельте великой русской реки Волги, под Астраханью. Служили мы с Сашкой образцово. Он даже удостоился самой дорогой для матроса срочной службы награды – получил отпуск с выездом на родину. Сам командир бригады отметил его. Во время одного из учений с торпедными стрельбами Сашка первым на крейсере обнаружил сработавший КСП от выстрелянной торпеды, причём сделал он это, стоя на палубе бака, грамотно: указывая рукой на работающий КСП и крича дурным голосом во всю мощь своего не тихого голоса: – Вижу КСП!!!. Комбриг оценил Сашкин “подвиг” потому, что он с палубы увидел то, что сигнальщики не заметили, находясь метров на 10 выше. Если некоторые читатели подзабыли с годами что есть КСП, поясню. Это контрольно-сигнальные патроны, отстреливаемые учебной торпедой, прошедшей положенный путь и всплывшей так, что из воды видна только её полосатая носовая часть. КСП – маленький разноцветный фейерверк. КСП и пребывание торпеды на плаву – величины во времени не бесконечные, поэтому, обнаружив КСП, к торпеде немедленно направляют катер-торпедолов для извлечения её из моря. ЧП (чрезвычайное происшествие) флотского масштаба, если торпеда вовремя не будет поднята и утонет! Короче, отгулял свой отпуск Сашка, и привёз из родных мест много рыбных вкусностей, в том числе шар паюсной икры размером с футбольный мяч, завернутый в пергамент. У меня от вида такого количества дефицитнейшего продукта глаза на лоб полезли, а Сашка засмеялся и сказал, подмигнув: – Теперь нам с Вами будет, чем червячка заморить. Так мы и стали бороться с “червячком”, особо не афишируя свою “борьбу”. Я же, со своей стороны, внёс в общее дело растворимый кофе – продукт остродефицитный в те славные годы. Прошло некоторое время. Начался сбор-поход Черноморского флота. Вышли на внешний рейд, встали на якорь. Мы – флагман, на борту – ВПУ (выносной пункт управления) командующего ЧФ. И понеслась: учения, тренировки, зачёты и прочая, прочая… Мы с Сашкой несём службу… В одну из ночей я несу ходовую вахту на мостике. Обстановка спокойная: на горизонте – чисто, на рейде – никаких шевелений. Говорю Сашке: – Спустись в каюту, испей кофею, да и мне принеси бутербродик да стакан погорячей. Через какое-то время в ходовой рубке появляется довольный жизнью Сашка. В одной руке у него, обмотанный полотенцем дымящийся стакан кофе, в другой – бутерброд из свежеиспечённого хлеба с паюсной икрой. Передав мне “дары природы”, Сашка поудобнее устраивается в командирском кресле (знает, что я никогда не сижу: вахтенному офицеру это запрещено). Наблюдая за рейдом, наслаждаюсь бутербродом и кофе, присел на комингс, лицом в рубку. Через мгновение чувствую на плече чью-то руку, оборачиваюсь: капитан первого ранга, проверяющий из штаба флота! Поднимаюсь на ноги, доложить не могу: в правой руке стакан, в левой недоеденный бутерброд, во рту – он же, но только не дожёванный. – Вы что себе позволяете, товарищ вахтенный офицер?! Вы не только сидите на вахте, но ещё и жрёте! Ответить я смог коротким: – Виноват! Боковым зрением вижу, что мой рассыльный без разрешения исчез из рубки. И тут у капраза начался со мной разговор на “Вы” (вызвал, вы. ал, выгнал): – Доложите свои обязанности согласно корабельному уставу, доложите дислокацию кораблей на рейде, доложите тактикотехнические характеристики средств воздушного нападения вероятного противника на театре военных действий, доложите…, доложите… и прочая, прочая, прочая… Капраз[2] истово взялся выворачивать мне наизнанку орган, которого у меня отродясь не было. Сколько длился неожиданный экзамен, имеющий целью доказать мою полную несостоятельность как вахтенного офицера, не скажу: пространство и время для меня перепутались странным образом… Вдруг в проёме двери рубки возникает мой рассыльный Сашка с подносом, накрытым салфеткой (где он ночью добыл их до сих пор загадка для меня). Сашка с ангельским выражением на физиономии обращается к проверяющему, заставив того на мгновение непроизвольно прервать мой допрос: – Товарищ капитан первого ранга! Испейте кофейку! Жестом фокусника он снимает салфетку и на подносе открывается дымящийся стакан кофе и огромный бутерброд, покрытый слоем икры пальца в три толщиной. – А это что намазано на хлебе? – примирительно спрашивает проверяющий. – Икра, товарищ капитан первого ранга! – гордо докладывает Сашка. Капраз молча берёт поднос, уединяется на командирском кресле минут на пятнадцать в тёмном углу рубки. Покончив с трапезой, молча покидает рубку. Как потом оказалось, этой ночью крейсер проверяли десять офицеров штаба флота. При разборе фактов проверки, на фоне общей удручающей картины состояния дел, в лучшую сторону по подготовке к несению службы был отмечен и поощрён только один вахтенный офицер. И этим офицером был я. Александр Дворников Дворников Александр Владимирович – родился в Белоруссии. В 1968 году окончил Рижское мореходное училище. Ходил на судах Рижского морского пароходства и на судах иностранных компаний. Автор трёх сборников стихов и книги Морских рассказов. Член писательской организации “Родина” и Межрегионального Союза писателей Северо-Запада. Участвовал в различных литобъединениях: Буревестник, Светоч, Сонет. Живёт в Риге. Летучий Голландец Океан был спокоен. Мерная зыбь раскачивала его могучую грудь. Небольшой ветер ласково прогуливался по нагретой палубе. Солнце жарило вовсю, хотя стоял февраль. Чаек не было видно: после Азорских островов они отстали. Иногда появлялись дельфины, устраивали гонки с нашим судном, то и дело выпрыгивая из воды. Блеснув на солнце своими блестящими спинами, исчезали в тёмно-синей глубине. Летучие рыбки стайками взлетали перед носом судна и рассыпались в разные стороны. Матросы, пользуясь хорошей погодой, красили палубу. Мы шли на Кубу с грузом нефти. Где-то справа лежал пресловутый Бермудский треугольник. Ещё несколько суток хода и мы – в Гаване.