— Это было быстро? Ребенок сжал ткань платья матери кулачком. Манус смотрел туда и понял, что не мог врать. — Нет, мэм. Она вздохнула. — Как это произошло? — Корабль потонул. Звучит безумно, но мы заплыли в воды фейри. Только я выжил, потому что фейри решила спасти мою жизнь. Жена Артуро накрыла одеяльцем свое плечо и грудь и повернулась, чтобы посмотреть ему в глаза. — Почему вас? — Не знаю. — Эта фейри не спасла моего мужа, а спасла только вас? — Она не понимает, почему спасла меня. Я сто раз спрашивал, а ответ один. Она не знает. Тишина била по ушам, жена Артуро разглядывала его. Ребенок пошевелился под одеялом, и Манус посмотрел на дочь, которую его друг так и не увидел. Манус кашлянул. — Он просил передать вам, что очень вас любил, а так и было. Он все время говорил о вас, о ребенке, о жизни, что вы собирались построить. — Но всегда уходил в море, — ответила она. — Брал жизнь в свои руки. Я говорила, что это погубит его. И нас. Слезы блестели в ее глазах, терзали его сердце, и он не мог закрываться перед ней. — Простите, — прохрипел он. — За все. — Вы не виноваты, что сирены звали его. Но спасибо, что передали его слова. Он развернулся, но не мог идти быстрее. Манус хотел покинуть дом, полный эмоций и темных воспоминаний. — О, моряк? Он замер на пороге. — Позаботьтесь о девице, что вас привязала. Не будьте как мой Артуро. Будьте с ней, когда придет буря. Слова звенели в его ушах, он миновал ее порог и побежал к дому. * * * Сирша стояла на краю скрипящей пристани, белая ночная рубашка хлопала по ногам, развевалась за ней как большой хвост стражницы. Она крепко обвивала себя руками. Волны бились об берег, принося с собой серебряный свет луны. Она смотрела темными глазами на горизонт, искала то, что не могла назвать. Не семью. Хоть она ценила воспоминания о них, она не могла так жить. Эликсир свободы все еще тек по ее венам. Та жизнь больше ей не подходила. Тогда чего она искала? Что-то в глубине ее души желало большего, но она не знала, чего именно. Она впилась пальцами в свои бока. Дыра открылась внутри нее. Она не знала, что это была за боль, не могла ее назвать или указать, где болело. Но так было. Неизвестная боль обжигала. Босые ноги прошли по потертым доскам. Каждый тяжелый шаг напоминал ей, что она была не одна. Что жизнь уже была не только ее. И уже не будет. Манус вздохнул за ней и обвил ее руками. Его жар проникал в ее спину, и напряженные мышцы тут же расслабились. Его подбородок опустился на ее плечо, он крепче обнял ее. — Что такое, моя жемчужина? — Хм? — тихо отозвалась Сирша. — О чем ты? — Ты задумчива. — Задумчива? Не знаю, о чем ты, — она ощутила, как он вдохнул, щекоча ее шею. — Ты скучаешь по ним? Сирша замешкалась на миг. — Я скучаю по некоторым аспектам. Некоторые из них были добрыми, хоть и думали не лучшим образом. — Ты вернулась бы? — Никогда, — она покачала головой. — Я не смогла бы вернуться под волны после всего, что увидела. Это место, хоть и с грязью и тайнами, все еще красивое. Он убрал прядь волос ей за ухо, чуть потянул ее за мочку уха. — Твоя способность всегда видеть хорошее во всем — первое, что восхитило меня в тебе. Ты знала об этом? — Другие умеют видеть добро в мире. — Не как ты, — он сжал ее талию и подул на ее шею. — Я должен извиниться за свое поведение сегодня. — Я понимаю, почему ты кричал. Так и было. Сирша понимала, что была редкой в этом месте. Он переживал, что она пропадет от дуновения ветра. Она не соглашалась с ним, но понимала его волнение. Он боялся потерять ее. Этого ей хватало, чтобы знать о его чувствах, хоть он и не озвучивал их. — Нет, — пробормотал он. — Этого мало. Я вел себя как хам, а не имел права. — Ты переживал за меня. — Но мог поступить лучше. У меня никогда не было… леди. Она повернулась в его объятиях, обняла его шею. Его слова звенели печалью, страхом и чем-то, что она не могла назвать. Это было солью на ее языке, напоминало об останках ракушек. — Я не знаю, что ты пытаешься сказать, Манус. — Просто… Ладно. Я скажу это, а тебе уже принимать. Я не считал себя тем, кто мог жениться. Я проводил время с женщинами за деньги, те дамы не были моими. Мне не нужно было переживать из-за того, что я потеряю их, потому что у меня их и не было. Понимаешь? — Думаю, да, — она пыталась скрыть изумление в голосе. — Когда я увидел тебя с тем мастером стекла, я хотел оторвать ему голову. Он трогал тебя, и хоть я не имею права тебе указывать, что делать, я хотел закинуть тебя на плечо и запереть подальше от всех глаз. Я не привык к такому, Сирша. Она смотрела, как он пытался подобрать слова. Они срывались с его губ так быстро, что она едва понимала их, но это не имело значения. Она ощущала слова, задевающие ее разум, покалывающие на ее спине. Он переживал. Так сильно, что от этого менялся, и он не мог этого понять. Но она могла справиться с этим. Сирша встала на носочки и прижалась губами к его губам. Поцелуй был скромным и нежным, сладким, как все, что она делала. — Все хорошо, — прошептала она. — Все прощено. — Да? — Я не могу долго на тебя злиться, Манус. Я пересекла моря ради тебя, ничто этого не изменит. Его ладони скользнули по ее спине, касаясь ребер так нежно, что она чуть не заплакала. — Чем я тебя заслужил? — Порадовал божество. — Точно. Ведь у тебя такое большое сердце, что может исцелить раны в моем, — он склонился и целовал ее, пока она не поджала пальцы ног. Она любила этого мужчину. Любила до боли, так сильно, что переживала за свою душу. 8