Райнер кивком указал мне на сейф и сказал: — Приступайте, герр Нойманн. Только учтите: если введете неверный код — это ваши последние часы на свободе. Цена мести будет для вас высока, вне зависимости от того, насколько сильно вы мне отомстите. — Простите, а я-то думал, мстить вы мне должны… Что случится, если я ошибусь? — Это невзламываемый «хранитель тайн». Неверно введенный код — и все, что находится внутри, сгорит, если может гореть. Получить содержимое без кода невозможно. И тут меня поразила внезапная догадка: — Так не в этом ли истинная причина эксперимента?! Райнер кивнул: — На девяносто процентов. У вашего таланта есть и другие пути применения, но причина, почему отец и дядя взялись за почти невозможный эксперимент — в этом сейфе. Вы вводите код — и я получаю то, что хотел получить мой отец, а вы — все остальные бонусы и преимущества. Но если решите повторить то, что провернули в лаборатории — я про базу данных — вы уже знаете, чего это будет вам стоить в этот раз. — Что-то мне боязно стало его открывать. Вдруг ошибусь? — Если эксперимент удался — не ошибетесь, в том-то и суть. Не должны, по крайней мере. Просто откройте его — точно так же, как вы открывали двери в лаборатории. Вдох-выдох. Я коснулся рукой металла, и мой палец принялся тыкать в кнопки. Через две секунды сейф отозвался щелчком и писком. — Охренеть! — выдохнул Райнер. — А теперь отойдите в сторонку! Я отошел и позволил ему открыть дверцу и заглянуть внутрь. Райнер смотрел внутрь примерно секунд десять, а затем сунул туда руку, что-то понажимал и закрыл дверцу. — И что, все? — удивился я. — Почти. Он вынул телефон, отправил кому-то эсэмэску и сделал знак клерку. — Готово, — сказал он. Клерк вернул сейф на место, комната закрылась, охранник двинулся на свое место, а мы — на выход. — Содержимое вас обмануло? — ухмыльнулся я. — Не знаю. Я его еще не смотрел. — Хм… неинтересно или что? Райнер ухмыльнулся: — Интересно, но я не собираюсь вынимать это из сейфа в присутствии человека, прославившегося вандализмом по отношению к научным данным. Просто сменил код, посмотрю завтра. — Ну что ж. Теперь ваш черед. — Угу. Давайте зайдем вот сюда. Мы прошли в кафетерий, Райнер взял себе кофе, а я — баночный лимонад, на случай, если буфетчица — его сообщница. Сев в самом дальнем углу, он достал уже знакомую мне жужжалку и поставил на стол, причем я заметил в кафетерии еще одну пару деловых людей, которые беседовали с такой штукой на столе. Выглядим совершенно уместно, ничего подозрительного. — Итак, — забарабанил пальцами Райнер. — Если совсем коротко и по-простому — то после проведенного над вами эксперимента вы видите будущие. — Будущие что именно? — Будущие как таковые. Все будущие, верней, все варианты. Верней, вы не совсем его видите — это происходит помимо вашей воли или восприятия. Просто все вещи, которые случатся через пять секунд, для вашего подсознания уже случились, причем во всех возможных вариантах, вам остается только выбрать нужный вам. Ваш палец может тыкать в кнопки в любом порядке — но вы хотите открыть сейф и вводите код. Вы всегда выбираете вариант, приводящий к желаемому результату — даже если неправильных триллион с половиной. Думаете, как вы подобрали коды от базы данных в лаборатории? У Хильды всегда длинные сложные пароли, возможных комбинаций миллиарды, если не триллионы. Меня слегка покоробило от того, что он говорит о Хильде в нынешнем времени, словно о живой, потому я уточнил: — Хильда — это системный администратор? — Ага. Кстати, она вам передавала привет и благодарность за то, что обошлись с ней не так жестко, как с моим отцом. — Хренасе! — Ага. Тауматургия, герр Нойманн, может многое. В том числе сохранять человеческий организм в состоянии клинической смерти, долгое время не давая начаться разложению. Ну а то, что я владею способностью делать и пересаживать новые сердца, вы еще вчера узнали. Признаться, мне пришлось крепко попотеть. — Ну так передайте ей, что если она мне еще раз попадется — я сделаю с ней то же самое, что она собиралась сделать со мной, и уже так, чтобы тауматургия не помогла. — Простите, вы о чем? — Я сидел у нее в шкафу, когда она по телефону обсуждала мою ликвидацию. Райнер хмыкнул: — Не ликвидацию. Транспортировку. Вас с огромным трудом создали для открытия сейфа, который не давал покоя моему отцу тридцать с гаком лет, и шансы успеха дядя оценивал как один к миллиону. И вообще, вы были бы курицей, несущей золотые яйца, какая еще ликвидация? — Хм… ладно, допустим, я верю. Но вернемся к эксперименту. Как сюда вписываются мои броски монетки? Код я ввожу наобум, не зная его — но когда бросаю монетку, то всегда знаю, как она упала. — Ну, если ваша цель — угадать выпавшую сторону, то монетка падает, как хочет, вы ее угадываете. А если надо выбросить нужную сторону — то вы бросаете так, чтобы выпало, что вам нужно. — А почему я иногда знаю, как упала монетка, а иногда — нет? — Это как? — Я заметил, что если бросаю монетку в дальний угол, лежа на кровати — то не знаю, как она упала. Райнер задумался. — Опишите пошагово. — Лежу на кровати, бросаю монетку. Как упала — не знаю, но внезапно начинаю знать, когда сажусь. Так что дело не в дистанции. — Скорей всего, оно во времени. Чтобы вы могли знать, как упала монетка — у вас должна быть возможность узнать это в течение пяти секунд, примерно. Если существует возможный вариант, при котором вы вскакиваете с постели и добегаете до монетки за пять секунд — то вы знаете, как она упала, потому что в одном из будущих посмотрели это. С кодовыми замками, кстати, тот же принцип: вы вводите код правильно, потому что в одном из множества вариантов будущего выбрали верную последовательность случайно. А вот если мы возьмем код с сотней символов — вы не сможете его открыть, потому что на правильное введение нужно больше времени, чем пять секунд. — А разве нельзя разбить сто кнопок на интервалы, которые можно ввести за пять секунд? Райнер ухмыльнулся: — Введя правильно первые пять цифр, вы все равно не знаете, что они правильные. Вы можете узнать правильность кода только после правильного введения полностью, понимаете? Разумеется, если замок подает сигнал тревоги после первого же неправильного нажатия — то его вы, конечно же, откроете, потому что заранее знаете, после какой кнопки тревога не зазвучит. Аналогично, вы можете разминировать бомбу, перерезая проводки, если только конкретная бомба может быть разминирована путем перерезки проводков в правильном порядке. — Начинаю понимать. Если за следующие пять секунд я что-то узнаю — то я уже это знаю, так? — В теории, это примерно так и должно работать. Вы заранее знаете все или почти все, что можете узнать за следующие пять секунд. — Это и на оружие распространяется? Райнер с интересом приподнял бровь: — Вы уже успели пострелять? — Да. И заметил, что попадаю в цель с закрытыми глазами. — Закономерно. Есть множество вариантов, как держать пистолет, насколько сильно сжимать рукоять, насколько резко и в какой момент жать на спуск. Один из этих вариантов приведет к попаданию — и потому, если вы хотите попасть, ваше подсознание выбирает именно этот вариант. Поздравляю, герр Нойманн, с победой на Олимпийских играх во всех стрелковых дисциплинах. Вы просто не будете промахиваться. Я отхлебнул из банки и заметил: — Но при всем при этом стук в дверь застает меня врасплох. Я не могу этого предвидеть. — Так и должно быть. Не вдаваясь в чисто умозрительную теорию, давайте проведем эксперимент. Вот вам монетка — угадайте пять раз. И я угадал: два орла, решка, орел, решка. — А теперь бросайте монетку так, чтобы она упала в мою ладонь. Я сделал это и понял: я не знаю, как упала монета. — И? — Не знаю. — Потому что будущее неопределенно, если в нем участвует чья-то воля помимо вашей. Когда монетка в вашей руке — вы можете разжать руку и посмотреть. Но сейчас ее держу я. — Я могу отобрать у вас монетку, и в каком-то варианте будущего эта попытка может мне удаться, разве нет? — Кто сказал? — прищурился Райнер. — В ответ на агрессию я могу бросить монетку — и тогда уже никто и никогда не узнает, как она упала.