Утром следующего дня — ну, верней, не совсем утром, скорее ближе к полудню — мы с Айсманном уладили кое-какие дела с оформлением документов, а затем я пошел в библиотеку. Обедал снова с Брунгильдой, вечером поиграл в карты с Конрадом и его подчиненными, потом в своей комнате побросал монетку, пытаясь понять, почему иногда я не сразу знаю итог броска, а потом посмотрел очередной фильм и завалился спать. Похоже, начинаю привыкать к такому распорядку дня. А на следующий день с утра меня вызвали в переговорный пункт: звонил Айсманн. — Доброго утра, герр Нойманн. Как самочувствие? — Спасибо, в порядке, надеюсь, у вас то же самое. — Это вопрос не из вежливости — к вам собирается торжественная делегация для вручения вам вашего Железного Креста. Вам будет удобно, если это мероприятие произойдет сегодня? — М-м-м… Это согласовано с графом? — Разумеется. — Тогда вполне. Правда, у меня нет соответствующей случаю парадной формы. — Ничего страшного, тем более что вы уже не военнослужащий. Вы были исключены из состава вермахта в связи с гибелью, моими стараниями ваше личное дело переписано. Теперь вы уволены в запас с почетом по состоянию здоровья. При желании вы сможете возобновить службу, впрочем. Формально, вы были уволены только вчера, и министерство обороны выплатит вам жалованье за все время с момента ранения до вчерашнего дня, а также выходное пособие. Кроме того, я добился восстановления вашего банковского счета. После вашей вероятной гибели деньги были пожертвованы от вашего имени на благотворительность, это стандартная практика. Но теперь министерство возместит этот убыток. Также вам положены все ветеранские льготы, включая медицинскую страховку и пожизненную пенсию. Я поблагодарил Айсманна за заботу и профессионализм, и он отключился. Хе-хе… восстановиться в вермахте? Ага, щас, бегу-спотыкаюсь, и волосы назад. С другой стороны, пенсия ветерана — это, скорей всего, не бог весть что, но и не хвост собачий, так что мои финансовые затруднения уже вроде как решены, и это большой плюс. * * * «Торжественная делегация» оказалась действительно торжественной: приперся аж целый генерал, да не один, а с настоящим оркестром на двадцать инструментов. Встреча состоялась на внутреннем дворике поместья, где, помимо этого самого генерала и его оркестра, присутствовала еще куча народа в качестве зрителей. Во-первых, это было все семейство Айзенштайнов: граф, его жена, выглядящая лет на двадцать моложе, а также Брунгильда, все еще в своем кресле, и оба ее брата с женами и детьми — трое мальчишек лет шести-восьми, но уже в пиджачках. Во-вторых, слева и справа выстроилась охрана Дома в парадных камзолах цветов Дома, а также Конрад и его парни — в парадной военной форме, причем я краем глаза заметил, что форма у них «разнобойная», разных родов войск. В третьих, сбоку скромненько стояли Айсманн и с ним еще один человек в офицерской военной форме. И у офицера в руке что-то похожее на чехол, в которых держат дорогие шубы. Под торжественную мелодию «Песни немцев», но, к счастью, без выспренной пафосной чепухи генерал повесил мне на шею орденскую ленту с крестом и поблагодарил за отвагу и безукоризненную службу. — Наверное, тут я должен что-то сказать, но не помню что, — совершенно честно ответил я, тихо радуясь, что амнезия избавила меня от необходимости кричать «Зиг хайль» или тому подобную хрень. — Вам ничего не нужно говорить, герр Нойманн фон Дойчланд. За вас говорит то, что вы сделали. Оркестр снова заиграл «Дойчланд, Дойчланд убер аллес», генерал отдал мне честь, его жест повторил весь «почетный караул», остальные зрители зааплодировали. На этом торжественная часть закончилась и дело перешло в практическую плоскость. Генерал достал из кармана конверт и вручил его мне: — Это приглашение в Германский дворец, лично от фюрера. А вот ваш военный билет и орденская колодка. И ваша парадная форма, заодно. Форму мне принес адъютант, тот самый военный в повседневном мундире. Кроме того, генерал сообщил мне, что министерство обороны оплатит мне отдых на курорте у моря — не то чтоб полный карт-бланш, но хороший отель, питание и все необходимые медицинские процедуры за счет вермахта. Дальше последовали поздравления от графа и его семейства, Айсманна и «ударников». — Знаешь, Зигфрид фон Дойчланд, я вот нутром чуял, что ты парень не промах, — ухмыльнулся Конрад, — но в итоге все равно ты нас всех крепко удивил. В самом конце Айсманн прочитал мне короткую лекцию о привилегиях кавалеров Железного Креста, которые сводились, по сути, к праву ношения военной формы в повседневной жизни, хотя отставные военные имеют право только на парадную в торжественных случаях. Вторая привилегия — при наличии Креста или орденской колодки все военнослужащие отдают кавалеру Креста честь вне зависимости от звания, исключение — только высшее командование с маршальскими рангами. — Ну вот, — сказала мне Брунгильда уже в доме, когда мероприятие закончилось и генерал с оркестром отбыли обратно, — все как я и говорила. Ты приглашение-то прочти — персональное торжество или сборное? Оказалось — сборное, но помимо меня только два других «виновника торжества», причем явно «помельче» меня. — В общем, ты звезда номер один, — подытожила Брунгильда, — бал практически твой. Кстати, как именно тебя называют в документе? Фон Дойчланд? Я кивнул. — Ну вот, — резюмировал граф, — вопрос с титулом, как я и спрогнозировал, уже решен и обратного хода не будет. Еще раз мои поздравления, герр фон Дойчланд. — Спасибо, ваша светлость. — А когда? — не унималась Брунгильда. — Назначено на воскресенье. — Через три дня. Понятно. — Ты сможешь? Она только фыркнула: — А ты сомневаешься? * * * Три дня я потратил с пользой: библиотечные посиделки не прошли даром и теперь я, хочется верить, буду не очень часто использовать отмазку «ой, не помню, у меня амнезия». Заодно подыскал себе курорт, ну или, вернее, Брунгильда подсказала, а я просто остановил свой выбор на городе Сплит в Хорватии: тут тебе и Мосорские горы, тут тебе и море, тут тебе и город, насчитывающий тысячу семьсот лет, с кучей достопримечательностей, включая дворец Диоклетиана. К тому же море на самом деле не совсем море, а залив Каштела, причем Сплитский пролив перегорожен и охраняется, благодаря чему можно не опасаться, что в пятидесяти метрах от пляжа внезапно всплывет подводная лодка ацтеков. Ну а самое главное — это Хорватия, а не Рейх. Хорватия, как я узнал в библиотеке, хоть и состоит с Рейхом в военно-оборонительном союзе, но де-факто независимая от него страна. То есть, в теории, уже из Хорватии я могу навострить лыжи куда угодно, например, в Сербию, а Сербия уже, в свою очередь, находится в союзе с Российской империей. То есть — раз-два и в дамках. Правда, в саму Сербию я уже так просто не попаду — нужны другие документы. Так-то проехать смогу и с рейховским паспортом, но дальше новые документы придется делать на месте. Так что выгоднее сделать паспорт в Хорватии и уже с ним — в Сербию, как-то так. Правда, у меня нет ни малейшего опыта в плане выхода на «нужных людей», придется что-то изобретать. Свой «отпуск» я согласовал не знаю с кем: просто подписал бумагу и на следующий день Айсманн сообщил мне, что дело в шляпе и мне уже заказаны билеты. Сборы у меня короткие — имущества-то нету. Так что схожу на тот самый бал — а потом отчаливаю. * * * В назначенный час мы с Брунгильдой вышли из лимузина — да, я даже не сомневался, что Айзенштайны на важные встречи ездят на лимузине — и оказались перед впечатляющим чуть ли не дворцом. Высота — метров двести пятьдесят как минимум, уж точно не ниже «сталинских высоток». Архитектура — «современно-строгая», без излишеств, с огромными окнами «во всю стену». Вот он какой, Германский замок, но я и не сомневался, что сердце Рейха будет впечатляющим. Мы вышли у подножия лестницы ступеней на тридцать — я в пиджаке-визитке, который мне принес Исаак, Брунгильда в изысканном и стильном вечернем платье и на каблуках, благодаря которым кажется еще выше и стройнее, чем она есть — и моментально оказались под прицелом примерно сотни объективов камер и фотоаппаратов. — Встречай нас, высший свет, — ослепительно улыбнулась Брунгильда. Я галантно предложил ей руку и мы двинулись вперед и вверх. Бруни ступает уверенно, что вообще несколько странно для человека, еще три дня назад катавшегося в кресле с моторчиком и колесами. Но в мире, где есть магия, это нормально, как я понял. Впрочем, я все равно готов подхватить ее, если она пошатнется. Репортеры тут, как я сразу отметил, либо просто воспитанные, либо хорошо вышколенные: щелкают камерами, выстроившись на лестнице с двух сторон, но не тычут в лицо микрофоном, так что мы поднимаемся без помех и с достоинством. У широких дверей на вершине лестницы — два здоровенных бойца в особенно массивных «уберах» и с церемониальными винтовками, судя по размерам — противотанковыми, но в столы вставлены флагштоки характерных черно-красных знамен. Двери открываются перед нами автоматически — и вот мы в вестибюле. Тут нас уже ждет то ли швейцар, то ли церемонимейстер, и мы идем следом за ним. В громадном зале уже куча народу: явно все в сборе. Ну так заведено, что самые важные гости появляются последними, и в данном случае это, видимо, мы. Тауматург, миллионер, умник и циничная сволочь Церемонимейстер хорошо поставленным голосом через динамики — у него явно радиомикрофон в воротнике — объявляет прибытие герра фон Дойчланда и фройляйн фон Айзенштайн, и присутствующие плавно и без спешки расходятся в стороны, образовывая коридор по центру, и перед нами внезапно остается всего один человек. Я до этого ни разу не видел четвертого фюрера, но сразу догадался, что это он. Густав Адольф Имлерих оказался высоким худощавым человеком за пятьдесят, но без проседи и с энергичной походкой. Мы идем к нему, он идет нам навстречу и протягивает руку для рукопожатия. Я бы предпочел не то что за руку с ним не здороваться, а вообще не встречаться, и запросто мог бы придумать благовидный предлог тут даже не появляться, но… Я просто не мог «обломать» Бруни: все-таки, она мне крепко помогла, когда я был по уши в заднице, и не припомнила зла, а ее семья, главным образом отец — помогли в десять раз больше. Брунгильда получает вожделенную возможность ярко засветиться в высшем свете, на передовицах газет и в новостных передачах, и теперь мы с ней как бы немножко квиты, долг платежом красен. Рукопожатие Имлериха — неожиданно крепкое для его возраста. Какой-то особенной харизмы в нем я не вижу — тем более что я изначально настроен к нему не особо дружелюбно — но глаза цепкие и умные, не отнять, да и было бы странно, будь это иначе. — Рад вас видеть, герр Нойманн, — говорит он. — Спасибо, взаимно, — вру я, нагло «забыв» прибавку «майн фюрер».