Но вот отнесена была обратно к полевой кухне посуда, и на несколько секунд опустилась неловкая пауза. – Ты о чём-то хотел меня спросить, – не спросил, а констатировал Вайдо. – Да. Док, вот скажи мне: куда мы едем? Я уже у всех спросил кроме тебя и самого старика, но никто ничего не знает. Я не так чтобы против, просто странно. – Я тебе тоже ничего дельного не скажу. Максимум – ткну пальцем в горизонт, – мужчина усмехнулся. – Это, кажется, только сам Борисов и знает. – А кто он вообще такой? Что за птица? – молодой человек задал новый вопрос, интересовавший его с самой первой встречи со стариком. – Да так, ничего особенного… – Ага, как же, – Семён усмехнулся. – Денег на такую экспедицию надо не просто много, а непозволительно много. Для братка из девяностых он уже стар. Для приближённого царя слишком молод. Кем он всё-таки был? Личным религиоведом вождя? – молодой человек улыбнулся, ожидая услышать тихий смешок в ответ на не слишком удачную, но в целом неплохую шутку. Вот только реакция была совсем не такой, как он ожидал. Нет, страха во взгляде Вайдо, конечно, не было, но вся та расслабленность и вальяжность, передавшаяся мужчине от прибалтийских предков, резко исчезла. Он напрягся, выпрямил ссутулившуюся спину и даже пару раз, от чего Семён едва не прыснул со смеху, покрутил головой, видимо, проверяя, не подслушивают ли их. – Слушай, тебе оно точно надо? – что-то в его голосе настораживало даже больше, чем странное поведение, но от того любопытство разгоралось только сильнее. И молодой водитель не смог удержаться от соблазна. – Рассказывай, чай, сейчас век свободного слова, – Вайдо явно колебался, но, в конце концов, естественное человеческое желание посплетничать победило. – Ладно, слушай. Я работаю у него вот уже почти двадцать лет. Я пришёл на эту должность преуспевающим, но не слишком известным врачом, а сейчас на моем счету десятки статей в лучших медицинских журналах Европы. А Александр Павлович каким был, таким и остался, разве что морщин на лице прибавилось, да рак в следующую стадию перешёл. Думаю, что и в год моего рождения он был таким же – неприлично богатым и прилично больным. Если бы он захотел, то купить пару районов того же Каира для него не составило бы труда. И я, если честно, так и не смог хоть примерно понять, откуда у него такие средства, – на этих словах речь доктора превратилась в тихий-тихий шёпот, так что Семёну пришлось наклоняться вперёд, чтобы всё слышать. – Он – не бизнесмен, у него нет каких-то приносящих прибыль предприятий во владении, чёрт, да он основ экономики не знает! Но при этом денег, которые он потратил при мне, выписывая десятки чеков, хватило бы нам с тобой на сотню безбедных жизней. – Может, он – наследник какого-нибудь рода или что-нибудь вроде того. Сто лет назад в стране такое творилось, что я бы не удивлялся его теперешнему достатку. Золото белых или партии, – изучение религий требовало неплохого знания истории, так что Семён мог сделать пару предположений. Однако, Вайдо, как оказалось, тоже неплохо разбирался в предмете. – Думаешь, я об этом не думал? Двадцать лет, парень. Я и куда более безумные догадки строил. Вот только не сходится ничего. Я ведь ради интереса целую исследовательскую работу провёл. – И что? – от всей этой истории так отчётливо пахло тайной, что аж в носу свербело. Конечно, любопытство кошку сгубило, но Семён считал себя умнее усатой-полосатой. – Ничего, – было видно, что доктор одновременно и крайне недоволен своим провалом, как детектива, и по-мальчишески радуется подобной загадке. – Вернее, как. Ничего не понятно. Он – не дворянин, не сын какого-то высокого члена собрания, даже не из богатой семьи. Судя по документам, он был самым обычным ребёнком в многодетной семье рабочих. Единственное, что его выделяло – незаурядный ум, но и тут нельзя сказать, чтобы он был прямо гением. Получил образование, прошёл войну, ничем особенным не отличившись, а потом просто отгородился от мира. Занимался какими-то исследованиями, непонятно для чего, непонятно для кого. Но именно тогда начал богатеть. Единственное, что приходит на ум – спонсорство от каких-то шишек. Вот только штука в том, что в те годы богатеть было, мягко говоря, вредно. Террор уже прошёл, но и особо разгуляться было невозможно. А старик, тогда ещё парень вроде тебя, грёб ассигнации даже не лопатой – сразу экскаватором. Шли годы, а он продолжал заниматься своим непонятным делом, всё также купаясь в рублях. На него не влияли ни инфляции, ни обвалы, он всегда оставался вне жизни обычных людей. Отправлял какие-то экспедиции по всему земному шару, я так и не узнал зачем. Но просто список пунктов назначения поражает. Все шесть континентов, едва ли не каждый обитаемый остров Тихого океана, Арктика, складывается ощущение, что он стремился прощупать вообще всю планету. И это при том, что страну окружал железный занавес, шла холодная война, и Союз ненавидела едва ли не половина мира. Потом Горбачёв закончил семидесятилетний эксперимент большевиков, и сменилось тысячелетие. Где-то между этими событиями я стал его личным врачом. Ещё произошла куча всякого, и вот, судя по всему, его исследования подошли к концу. Потому как впервые за почти семьдесят лет старик лично покинул пределы страны. И сейчас мы с большой вероятностью едем туда, куда его привели десятки лет изысканий. Семён долго переваривал эту информацию. Рассказывать Вайдо умел, этого было не отнять. Описываемые им картины живо вспыхивали в воображении, и от того личность старика становилась только ещё более загадочной, как будто было куда «ещё больше». Но кое-что всё-таки можно было понять достаточно чётко. Он, Семён, и ещё куча народу направлялись к чёрту на рога по прихоти умирающего. С одной стороны, это всё было настолько занимательно, что больше походило на начало фильма про худшего в мире археолога. С другой же… ну, пожалуй, фраза: «это всё дурно пахнет», – идеально отражала ситуацию. Дураком молодой человек не был и прекрасно понимал, как устроен этот мир. Законное и мирное исследование в принципе не может привлечь такое внимание, а уж тем более обеспечивать человека миллионами на протяжении десятков лет. Странно, глупо и полностью в духе человечества. Вот только даже его довольно неплохо развитое воображение пасовало перед необходимостью придумать подходящую цель изысканий. Обменявшись с Вайдо ещё парой дежурных фраз, он пожелал доктору спокойной ночи и залез в машину. Спать Семён предпочитал именно так, убрав верх и наблюдая идеально чистое небо пустыни. Но сегодня звёздам не удалось привлечь внимание молодого человека. Даже засыпая, он не переставал думать о том, что они найдут там, в конечной точке маршрута. Мозг подкидывал какие-то полубезумные догадки и сразу же отбрасывал их как совершенно несовместимые с реальностью. Сон упрямо не шёл. * * * Утро следующего дня началось обычно. Побудка, завтрак, сборы, и, когда солнце показалось на востоке, колонна уже с полчаса преодолевала барханы. Починенный кондиционер приятно охлаждал лицо. В машине теперь было относительно тихо и не нужно было дышать раскалённым воздухом пустыни. Вайдо в блаженстве откинулся на спинку сиденья, Семён изредка с грустью поглядывал на поднятое стекло. Правда, теперь время можно было потратить на вещи более приземлённые. То и дело в кабине звучал смех, в дело шли интересные истории из жизни, анекдоты, обсуждения всего и вся. После вчерашнего разговора мужчины сдружились на почве общей тайны. Под хорошую беседу дорога, как известно, тает словно мороженное на солнцепёке, так что следующие два дня прошли совершенно незаметно. На привалах, разобравшись со своими делами, Семён и Вайдо продолжали болтать. Заводить новые знакомства оба не слишком-то хотели, придерживаясь политики: «Хороших друзей не бывает много, а знакомых много и не надо». Но вот, утром седьмого дня, не проехав и трети обычной дистанции, колонна резко затормозила. Доктор выскочил из кабины и рванул в сторону машины Борисова, потому как, так или иначе, остановка явно была связана именно с ним. Либо старику неожиданно стало плохо, либо… – Мы на месте, разбиваемся, – высунувшаяся в приоткрытую дверь седая голова Вайдо разъяснила ситуацию. – На месте? Где? Чем эта пустыня отличается от пустыни километр назад? – Меня не спрашивай, я всё также ничего не знаю. – Ладно, вылезаю. Посреди однообразного пейзажа оперативно развернулся небольшой лагерь. Но на этот раз палатками и походной кухней дело не ограничилось. Из машин были выужены какие-то сложные приборы на треногах, непонятные структуры из зеркал, линз, призм и прочего непонятного оптического оборудования, на раздвижных столиках появились громоздкие компьютеры. Всё явно было очень серьёзно. Все участники экспедиции, включая Семёна, были приставлены к делу, и компания собралась, мягко говоря, необычная. Ещё в начале путешествия, во время небольшой церемонии знакомства молодой человек заметил, что с ними едут не абы-какие люди. Кроме людей служебных: его самого, доктора, секретаря старика, повара и ещё пяти водителей – присутствовала настоящая группа захвата. Всё как в плохом американском кино: семь крутых парней в камуфляже, при оружии и все в боевых шрамах. К этим ребятам Семён, честно сказать, подходить боялся. Также присутствовало больше десятка докторов наук самых разных областей от геологии до астрономии. В общем-то приятных людей, правда, в отличие от вояк и рабочих они не были русскими. К счастью, с языками у Семена всё было неплохо, так что объясняться с учёной братией он мог достаточно свободно. Всего, включая самого Александра Павловича, в поездке приняли участие двадцать восемь человек. И сейчас двадцать семь из них копошились, что-то перетаскивая и устанавливая, то и дело сверяясь с подробным планом. План, естественно, составлял Борисов. Жара только-только началась, так что работать можно было без особого напряга, а потому уже через три четверти часа всё было готово. Последний раз сверив всё со схемой, тот самый низенький мужичок, что мучал Семёна на собеседовании, открыл дверь головной машины и протянул внутрь руку. Старик за эту поездку постарел больше, чем за последний десяток лет. Теперь он, и правда, больше походил на персонажа фильма «Мумия», чем на живого человека. Неделя в пустыне не может пройти бесследно, тем более в таком возрасте. Однако, его взгляд был ясен и чист, а рука, лежащая на плече секретаря, нисколько не тряслась. Дождавшись, пока все замолчат, он начал свою речь. * * * – Много лет я работал над, казалось бы, невозможным, – голос старика дребезжал, словно неисправный патефон, но в нем буквально сквозила сила. Странное сочетание, но от того оно внушало только большее уважение. – И вот сегодня я, наконец, исполню свою мечту! Вы все не можете себе даже представить, какое это наслаждение – преуспеть после семидесяти лет упорного труда. Повисла немного неловкая тишина, во время которой Борисов, порывшись во внутренних карманах, выудил оттуда толстенькую записную книжечку. Замусоленная, потёртая – её явно открывали и закрывали несчётное число раз. Однако, в остальном она была вполне… Семён замер как статуя в музее восковых фигур. Стоило его взгляду сфокусироваться на кожаном корешке, как его сознание словно бы пронзили раскалённым прутом. Ощущение длилось всего мгновение, он даже не успел осознать боль, но воспоминание о произошедшем осталось буквально выжжено в сознании. Откуда-то сбоку раздался сдавленный кашель. Один из вояк с недоумением потирал висок, и почему-то Семён не сомневался: он испытал то же самое. Также как один из учёных, сейчас ошарашенно уставившийся на книжечку. Вот только кроме них троих остальные вроде ничего не заметили. Но как? Ведь даже теперь, когда с ним всё было в порядке, он продолжал отчётливо ощущать от странного блокнота нечто… Иное. Словно дымка миража закрывала коричневую обложку, не давая рассмотреть её внимательнее. А видел ли сам старик это? Хороший вопрос. – Здесь собраны плоды моего труда, – он раскрыл книжечку ближе к концу и прищурился, вглядываясь в строки. А затем началась настоящая чертовщина. – Abbassiz abbissa imvo… – Семён знал много языков, давались они ему легко, и мёртвый язык врачей, учёных и священников более-менее понимал. Борисов говорил на латыни. Вот только на латыни настолько исковерканной, что смысл понять было практически невозможно. И эти ошибки явно были сделаны намеренно, потому что произношение у старика было великолепным. Он уже хотел открыть рот и выразить своё недовольство, когда понял, что тело отказывалось слушаться. Словно застрявший в янтаре комар, молодой человек мог лишь едва-едва двигать глазами. И, судя по всему, все вокруг, исключая самого Александра Павловича, оказались точно в такой же ситуации. «Это ведь глупо!» – так бы Семён крикнул, если бы мог открыть рот. Какие ещё заклинания на том, что так и хотелось назвать тёмной латынью? Они ведь не в фильме ужасов и точно не похожи на участников шабаша на Лысой горе. Вот только он и ещё двадцать шесть живых статуй превращали все аргументы в прах. Между тем, кроме их неожиданного превращения в доисторических комаров, ничего не происходило. Старик всё также читал свою белиберду, но никаких феноменов, ожидаемых в подобной ситуации, не происходило. Ни молний с неба, ни столбов света, ни появления жутких монстров или тарелки НЛО. Со стороны они, должно быть, выглядели как самый внимательный класс на свете, с упоением слушающий учителя. Десять секунд, двадцать, сорок. Ничего. Семён не знал, что творится в головах у остальных, но ему постепенно становилось просто дико смешно. Несмотря на всю дикость ситуации, несмотря на потенциальную возможность появления из земли огромных челюстей, ему хотелось хохотать. Но, казалось, его тело перестало даже дышать. Спустя пять минут на смену приступу смеха пришло безразличие. Всё больше и больше это походило на представление профессионального гипнотизёра. От нечего делать, Семён перевёл взгляд с лица старика, уже красного от напряжения, на его руки… И тут ему стало по-настоящему страшно. Да, в окружающем мире ничего не происходило, но теперь было понятно, что весь этот бред предназначался не для них, зрителей, а для этой самой потрёпанной книжицы. Марево над ней не просто сгустилось, теперь оно испускало во все стороны лучи мутного, грязно-серого света. И от него ощущалась просто невероятная сила, подавляющая и гнетущая. С каждой секундой свечение становилось только сильнее, постепенно распространяясь за пределы блокнота. Семён был почти уверен, что теперь его видят уже все присутствующие. Секунды тянулись жутко медленно, сопровождаясь мерным расширением серого ореола. Спустя десять минут грудь старика уже скрылась за мутным сиянием, через двадцать можно было разглядеть только одетые в шлёпанцы ноги. Когда сфера света коснулась песка, с ней начало происходить новое превращение. Границы сияния начали постепенно становиться чётче, а форма – меняться. Через четверть часа стало понятно, что это человеческая фигура, а потом обрисовались и более тонкие контуры. Когда посреди лагеря, уже больше часа слышащего лишь монотонное бормотание старика, материализовалась женская фигура в изысканном платье, с Семёна сошёл уже даже не седьмой, а двадцать седьмой пот. От гостьи чувствовалась такая мощь, что хотелось опуститься на колени и вжаться лбом в землю. Правда, уже спустя несколько секунд, ощущение пропало. Как и серое сияние. Как и массовый паралич. * * * Женщина, появившаяся из того жуткого сияния, не двигалась с места. Кощунством было бы предположить, что она парализована, как были все они мгновение назад. Но в ясных голубых глазах не было ни капельки жизни, словно они принадлежали кукле. Это, впрочем, ничуть не лишало её привлекательности. Даже довольно консервативный наряд не мог скрыть совершенных изгибов её тела, а лицо, сейчас больше похожее на маску, едва ли не светилось красотой. Во взгляде Борисова сияло торжество. Даже если его задумка пошла не по плану, это всё равно было невероятно. Но Семён, как, скорее всего, и все остальные, прекрасно понимал, что всё прошло идеально и случившееся – лишь начало чего-то куда более масштабного. Вот только они находились не в голливудском фильме и главного героя, который бы успел в последнюю секунду победить злого гения, пока тот произносит победную тираду, среди них не было. Несмотря на то, что окаменение прошло, никто не спешил бросаться на старика с кулаками, выбивать у него из рук бесовскую книгу или пытаться что-то сделать с непонятной женщиной. Все без исключения, даже бывалые солдаты, попадали на колени от полного истощения. Внутренние ресурсы организма были полностью исчерпаны. Не то, что куда-то бежать, сейчас просто биение сердца выжимало последние силы. Слишком уж жутким был для них последний час. Старик, тем временем, не стоял на месте. В нём словно открылось второе дыхание, а тело помолодело вдвое: один, без помощи своего секретаря, он бодрым шагом направился к расставленной немного в стороне аппаратуре. – Зачем? – слова одного из учёных, того, что, как и Семён, заметил странность записной книжки до начала того ритуала, были похожи скорее на хрип, чем на человеческую речь. Но Борисов услышал и понял вопрос. – Чтобы никто ничего не заподозрил, – он не отвлекался, сухие, сморщенные пальцы летали над клавиатурой, вероятно, снося все системы под ноль. – Моё имя после сегодняшнего дня не должно быть запятнано. Наша экспедиция просто оказалась неудачной. Песчаная буря, нападение боевиков, взрыв топлива. Они придумают, что написать в газеты. Всегда придумывали. А главное, вы все должны были оставаться в неведении до последнего момента, иначе кто-то мог мне помешать. Я, в конце концов, не чемпион мира по борьбе. Семён не мог винить старика за излишнюю разговорчивость. Если бы его план, вынашиваемый столько лет, наконец, осуществился, он бы тоже не преминул поделиться своими мыслями. Да и, в конце концов, это не было такой уж большой тайной. – А зачем мы? – другой доктор наук, обливаясь потом, смог произнести не одно, а целых три слова. – Вы – топливо. Иначе ритуал было не провести. Однако, думаю, на этом наша гостья не остановится и вас ждёт ещё много интересного. – Довольно потирая руки, Борисов кивнул в сторону всё ещё неподвижной женщины. – Но это когда она очнётся, конечно. – Кто она? – Вайдо был тем, кто задал этот, интересующий всех, вопрос. – Она? Богиня, конечно, кто же ещё? Я думал, вы умнее, добрый доктор. Единственное истинное божество среди всех существующих божеств всех существующих религий! Я посвятил этому столько лет… вот вы, молодой человек. Вы говорили, что немало знаете о религиях. Скажите всем присутствующим, сколько существует в мире разных верований? – Тысячи, – выдавил из себя Семён, прокрутив в голове все накопленные знания о культурах разных стран и народов.