Станет холодно в воде, ничего, солнце быстро обогреет и высушит. На берегу много камешков, их выбросила река, но если поискать, найдётся местечко, где можно растянуться на мелком, горячем, золотистом песке. На реку собирались все ребята из посёлка. И если пришёл, уходить никому не хотелось. И Сёмужке с Валерием, казалось бы, некуда торопиться. Но почему-то они часто стали уходить. Вот и опять Валерий тронул Сёмушку за плечо: — Пора кормить твоих шелкопрядов. Скоро бабушка придёт, а при ней на шкаф не полезешь. — Успеем, — Сёмушка не очень беспокоился. — Взял гусениц, так и смотри за ними! — Валерий потихоньку показал кулак. — Пойди покорми сам, — не то предложил, не то попросил Сёмушка. — Твои шелкопряды! Ты их взял! — уже сердился Валерий. — А тайна общая! Совсем эта тайна не нужна была Валерию. Он без неё прекрасно обошёлся бы. Так они часто шептались, потом начинали пререкаться. Когда кто-нибудь из ребят приближался к ним, мальчики сразу умолкали. Не раз замечали ребята, что во время игры в футбол или волейбол, то Валерий, то Сёмушка убегали сломя голову домой. Какие-то у них завелись секреты. У других ребят не было секретов. Даже, когда приходили из колхоза школьники, тоже шелководы, и спрашивали: «Как там гусеницы — жители белого домика? Уснули или проснулись?» — гостей вели в белый домик, показывали всё — смотрите, нам не жалко. Хоть и соревновались, а ничего не утаивали друг от друга. Вася Лопухов написал стихи «Послание китайским школьникам-шелководам» и сразу же всем прочёл. Кто-то сказал, что хорошо бы послать их в «Пионерскую правду», и Вася от удовольствия даже покраснел. Он не собирался печатать свои произведения, но если товарищи настаивают, почему не попробовать послать их в газету? Он даже вспомнил случайно, что многие поэты начинали печататься как раз лет в тринадцать-четырнадцать. В конце-концов он стал говорить как-то особенно внушительно и, несмотря на небольшой рост, поглядывал на товарищей чуть свысока. Однажды в белом домике занялись «ответственной операцией», как сказала Кэто, начали убирать изгрызанные листья и чистить полки. Сменяли подстилки всегда в присутствии старших — Марины или тёти Нюши, чтобы среди вороха изглоданных, засохших листьев не осталось ни одной гусеницы. Работа была в самом разгаре, когда дверь открылась и появился Давид. Не будь все так заняты, его мигом бы обступили со всех сторон. Но разве можно покинуть рабочее место? У Кэто ведь зоркие глаза. — У вас, я вижу, жаркая страда, — сказал он. — Поставь меня, Марина, работать, я ведь старый шелковод. И верно, ловко и быстро Давид накладывал ветки, выбирал оставшихся гусениц. Разговаривая о том, о сём, Давид между делом расспрашивал ребят, как их спортивные успехи, как идёт подготовка к выступлению самодеятельности. Ведь не за горами праздник «шёлкового урожая». — А чем порадует нас поэт? — осведомился Давид. Вася слегка порозовел. Скромно, но с достоинством ответил, что написал «Послание китайским школьникам-шелководам». — Что ж, мысль хоть куда. Китайские школьники — наши друзья, — похвалил Давид. Вот тут и завязался очень интересный разговор про Китай, там тысячи лет тому назад зародилось шелководство, про китайских пионеров, которые ухаживают за шелкопрядами. — А жаль, — сказал Гико, — что нельзя нам с ними познакомиться, поговорить… — Почему? — улыбнулся Давид, — напишите им, и я уверен, что они ответят. Как это написать китайским школьникам? — не поняли ребята. Шутит Давид или серьёзно говорит, его ведь не сразу раскусишь. На него смотрело семь пар недоумевающих глаз. — Очень просто, — Давид совсем не шутил, — расскажите им о себе, как вы живёте, как работаете, они вам ответят, вот и познакомитесь. Так родилась мысль написать письмо незнакомым друзьям. И каждый предлагал, как лучше это сделать. — Валерик снимет, как мы листья собираем, — сказала Цицино. — И наш домик для шелкопрядов, — добавил её брат. — Нашёл чем хвастаться, — пожал плечами Сёмушка, — китайских шелководов удивишь своим сараем! Вот построят настоящий, ну как его зовут, инкубатор… — Точность, дорогой друг! Не инкубатор, а червоводня, — перебил Гико, — и потом вообще неверно ты говоришь. Белый домик мы сами строили, наше звено. А червоводню построят инженеры. Не наша заслуга, не нам и писать. Много, и по утрам и по вечерам, говорили о письме. Валерий начал волноваться — его пионерская дружина в Ленинграде. Сможет ли он подписать письмо? Он удивился, когда Кэто сказала: может всякий, кто с нами работает. Вот если кто провинился, то подумать надо. Но до письма ещё далеко. Написать можно, если обязательство выполним, добавила она. И вообще ещё надо обдумать всё и посоветоваться… Раньше Валерию и в голову не пришло бы написать ребятам, которые живут где-то очень далеко, за высокими горами, за выжженными солнцем пустынями и говорят не по-русски, не по-грузински, а по-китайски. Может быть, есть в Китае девочка, которую зовут Кэ То, или мальчик Ги Ко, или даже совсем иначе, а они вот так же собирают с шелковицы листья, отбирают их и кормят шелкопрядов. Тоже стараются для своего колхоза, для своего народа. Как же с ними не подружиться? Обо всём долго толковали Валерий с Васей. И Вася думал точно так же, но… И это «но» оказалось очень серьёзным. — Как же с Сёмушкой быть? — спросил Вася. — Почему с Сёмушкой? — всполошился Валерий и подумал: «Неужели Вася про дрозда знает?». Лукавить Валерий не умел, и если бы Вася пристальнее поглядел на товарища, то увидел бы, как тот смутился. — Так знаешь, какой он, — простодушно ответил Вася, — может на пятёрки учиться, а хватает пары. Одни неприятности из-за него в нашем звене. Нет, видно, Вася не знал ни про дрозда, ни про гусениц в коробке. Может быть, от Васи не укрылось смущение Валерия, может быть, так, к слову пришлось, только он спросил: — Чего вы с ним постоянно шепчетесь, бегаете? Секреты завелись? — Ну да, секреты, — Валерий засопел, — так просто. — Кэто, — продолжал Вася, — говорит: «человека перевоспитывает коллектив». Вот она и возится с Сёмкой и заступается за него. Перевоспитаешь его! Все кормят гусениц? Кормят! А ему одному лень! — Нет, и он кормит! — вырвалось у Валерика. — Что? Но Валерий уже спохватился: ведь чуть было не проговорился. — Я хотел сказать, — поправился он, — Сёмушка хочет вместе с нами растить шелкопрядов. — Хотеть мало, особенно такому, как он. Ты слово дал! Не один Вася заметил, что Сёмушка с Валериком постоянно секретничают. Видела и тётя Нюша, что с внуком что-то творится. Вроде серьёзней стал, или беспокойней, не разберёшь его, про гусениц всё спрашивает. Она и радовалась и тревожилась. Пора бы внуку поумнеть, а он всех несмышлённей. Однажды тётя Нюша взяла тряпку, щётку, ведро с водой и принялась наводить чистоту в комнате. Обтёрла стены — летом столько пыли садится, потом стала окна и двери мыть. Затем взгромоздилась на табуретку, чтобы вытереть тряпкой на шкафу. Взглянула, а там — коробка. Откуда она взялась? Будто не ставила никакой коробки. Наверное, Сёмушкина. Сняла коробку со шкафа, а в ней (ну чудеса!) — гусеницы. Шелкопряды в наилучшем виде; у них — свежие листья. Похожи на тех, что в белом домике, тоже третьего возраста. Так вот к чему разговоры о червях! Внук стал шелководом-единоличником. Где и как он раздобыл этих гусениц? Задумалась тётя Нюша. Хорошо, что делом занялся, но плохо, что тайком. Надо бы к ответу его призвать, а вдруг испортишь, охоту отобьёшь? Ребятам рассказать? А как дело обернётся? Начнёт кто-нибудь отчитывать, а он не стерпит и бросит. Ничего не сказала тётя Нюша внуку, пошла посоветоваться к Марине. Молода она, но у неё есть подход к детям. Марина не сразу нашлась, что ответить тёте Нюше. Вмешаться взрослым — можно всё испортить. Сообща решили выждать. А за Сёмушкой и гусеницами в коробке присматривать, что дальше будет. Рассказать Марине хотел и Валерий, но нельзя — слово дал! Он научился фотографировать и снимал все «производственные моменты», друзей во время сбора листьев, белый домик. Хотел сфотографировать гусениц на полках, но Марина сказала — не выйдут, света в домике мало. Однажды после обеда, когда Валерий на веранде разбирал новые отпечатки, как смерч ворвался Сёмушка: — Валька, друг! Покорми шелкопрядов, мы с бабушкой в гости, в колхоз пойдём! — Валяй! Сделаю, — кивнул головой Валерий, и Сёмушка моментально скрылся. В назначенный час Валерий набрал в полотенце тутовых листьев и пошёл к дому тёти Нюши.