Часть 7 из 26 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Но этот страх, как обычно, оказался напрасным. Генри был добрейшим мальчиком. И в моей памяти он навсегда останется таким.
— Геология — это наука о Земле, мисс Эннинг. Это термин. Притом греческий! «Гео» значит «Земля», а «логос» — «учение». Геология изучает строение Земли, а тот, кто ей занимается, зовется геологом. Стало быть, вы геолог! Вы настоящий ученый!
Меня обуяла бескрайняя гордость, но вместе с ней в душе вспыхнула и тревога.
— Тс-с! Ни слова о науке! Нас могут услышать! — предупредила я. — Ты ведь не хочешь разозлить Господа? Или, чего еще хуже, горожан?
— Но ведь среди ваших покупателей немало ученых, — заметил изумленный Генри. — Да вы ведь и сами ученый!
— Вовсе нет. Никогда я такого не говорила. Я — искательница сокровищ. И охочусь за деньгами, а не за знаниями. Что же до покупателей — не мое дело, почему их привлекают диковинки. Мое дело — торговля. Главное — любыми путями заработать денег. В отличие от тебя, моей семье живется несладко.
Генри покраснел. С ним часто такое случалось. Он стыдился своего богатства, и мне это в нем очень нравилось.
— Мне жаль, мисс Эннинг, что деньги достаются вам таким трудом. Может, есть более безопасные способы подзаработать?
— Чушь! На что мне твоя безопасность? Да и потом, лучше уж искать окаменелости, чем продать все свои волосы, как бедняжка Фанни Гудфеллоу, — заметила я. В самом деле, что может быть хуже?!
— Продать волосы? Зачем? — спросил Генри. Вид у него был озадаченный, как, впрочем, у любого состоятельного человека, который не имеет ни малейшего понятия, на что приходится идти, чтобы выжить. А может, он просто не понял. Слишком резко я сменила тему разговора. Так уж работает мой ум — я всюду вижу взаимосвязи.
Я рассказала ему, что у бедняжки Фанни были самые длинные и красивые волосы в городе — великолепные кудри цвета спелой ржи, но их отрезал цирюльник — безжалостно, под самый корень, да так неаккуратно, что кожа кое-где покраснела и стала болеть. Голову Фанни щедро натерли маслом, но девушку все равно донимали боль и зуд. Ей пришлось проходить всю зиму в колючей шерстяной шапке, а новые волосы начали расти далеко не сразу: пару недель на голове у бедняжки торчало всего несколько тонких волосинок, похожих на выбившиеся из-под снега травинки. Кудри пришлось продать, чтобы выручить денег на дрова. Фанни знала, что через год цирюльник опять к ней заглянет и отстрижет все, что успело отрасти за это время.
— Наверняка сейчас какая-нибудь старая, лысая и беззубая богачка щеголяет в парике из волос бедняжки Фанни! Даже думать противно! — воскликнула я.
Когда я поведала эту историю Джозефу, он рассмеялся.
— Ну, на твои-то коричневые кудряшки вряд ли кто позарится, пусть они и длиннющие, — шутливо заметил он. — К тому же никакой цирюльник их в жизни не расчешет!
А вот Генри мой рассказ ужаснул.
— Хорошо, что тебе не смешно, как Джозефу. Остаться зимой без волос… в этом нет ничего забавного. Бедняжка Фанни очень мерзла, а еще над ней и по сей день потешаются. Даже больше, чем надо мной!
— А кто над вами смеется, мисс Эннинг? — спросил Генри, внимательно посмотрев мне в глаза.
— Ой, да все кому не лень, — отмахнулась я. — Но мне, честно сказать, все равно. С меня как с гуся вода.
Мне не хотелось показывать свою слабость — нет, я этого не любила. Я была ничем не хуже других мальчиков и девочек, да и взрослых мужчин и женщин, и твердо решила, что им никогда не сломить меня своей глупостью и жестокостью. Решила, что не позволю клеветать на моего отца, который дал мне столько знаний, сколько вовек не даст ни одна школа! Я ведь теперь и сама могу учить других — вот хотя бы этого бледного богатенького мальчишку, который, будучи куда старше и образованнее меня, не знает о жизни бедняков ровным счетом ничего.
— Как мне жаль, — сказал Генри, понурившись.
— С чего бы? Ты тут вообще ни при чем.
— Если вас это утешит, надо мной тоже без конца смеются, — признался он, мгновенно покраснев.
— Над тобой?! Но почему?
— Потому что я дружу с вами.
«Дружу»? Честно сказать, другом я Генри не считала, впрочем, друзей у меня вообще не было. Он стал мне хорошим помощником, спору нет. Но слова о дружбе пробудили во мне противоречивые чувства.
— Какая чушь! Наверняка им не нравится мое низкое происхождение или что я девочка, да еще к тому же младше тебя.
— Думаю, дело и впрямь во всем этом. И еще в другом.
Его ответ не на шутку меня озадачил. Во всем этом и еще в другом? Как это? Я мрачно покосилась на Генри. Я страшно не любила всякие непонятности — примерно так же, как разговоры о дружбе.
— Вы же знаете этих задир. Им непременно надо кому-нибудь досадить. Чаще всего тому, кто на них не похож. И кому они втайне завидуют — такое тоже бывает.
Я не удержалась от смеха.
— Завидуют? Мне? Нашли кому завидовать! Таких глупцов, как они, и бояться нечего! Не стоит на них внимание обращать.
— Постараюсь взять с вас пример, мисс Эннинг.
Мне не терпелось выспросить, кто же эти глупцы, и проучить их, но внезапно внутри вспыхнуло новое жгучее желание, от которого не удалось отмахнуться. Мне захотелось сделать для Генри что-нибудь хорошее, что-нибудь доброе.
— Можешь звать меня Мэри, если хочешь. Раз уж мы, как ты говоришь, друзья.
Он с улыбкой протянул мне свою холеную белую ладонь. Я задержала на ней взгляд, но потом протянула свою в ответ, и мы обменялись торжественным рукопожатием. Может, и впрямь неплохо, когда у тебя есть друг. По телу разлилось приятное тепло. Нет, все-таки занятное это чувство, спору нет!
8. Из грязи к сдобе
— Смотри, какое голубое небо! Вот так бы нежиться целый день на солнышке и ничего не делать. Наконец-то этот противный дождь кончился! Я уж думал, он теперь навечно!
Генри лежал на краю поросшего травой глинистого выступа, прикрыв руками глаза от яркого солнца. Внизу темнел Монмутский пляж. Небо над нами было лазоревым, внизу искрилось и весело плескалось море. Временами на Генри нападала жуткая лень, и я, нисколько не стесняясь, говорила ему об этом прямо в лицо.
— А кое-кому надо работать, — ворчливо напомнила я и на этот раз, стиснув зубы. — Не все могут позволить себе валяться на траве и часами глазеть на небо!
Генри сел и принялся вытаскивать из волос травинки, глядя на меня. У него был такой вид, прямо как у теленка! Смешное сравнение. Впервые я услышала его от матушки — по ее словам, телячьи глаза бывали у отца, когда он возвращался от своих друзей — «безмозглых балбесов, у которых одна выпивка на уме», как говорила про них матушка. Она их недолюбливала.
Впрочем, Генри больше походил на собачку, которая однажды написала на человека. Я своими глазами видела! Клянусь! Это случилось неподалеку от Кобба. Нарядно одетая дама вышла из экипажа и передала своего питомца лакею. (Это был мопс с плоской мордой и таким длиннющим языком, что без труда мог бы лизнуть самого себя в глаз.) Тот опустил собачку на землю. Мопс смерил его презрительным взглядом, а потом без тени смущения поднял заднюю лапу и окатил золотистой струйкой блестящие лакейские туфли. Но лакей не проронил ни слова. Он просто стоял, весь красный как рак. А собачка неожиданно одумалась, и вид у нее сделался такой жалостливый. Ну, как у собаки, которая только что описала человека. Хозяйка схватила мопса и принялась ругать, словно он понимал людскую речь. А я смотрела и хохотала так громко, что на меня даже стали недобро коситься.
Так вот, Генри выглядел точь-в-точь как тот мопс.
Потом он улыбнулся.
— Но ты ведь любишь свое дело, так? Значит, работа тебе в радость.
Раздраженно застонав, я схватилась за здоровенный пласт мокрой глины, который ночью смыл ливень со скалы. Длиной он был чуть ли не с кровать, а толщиной — с мою руку. Внутри — точно цветок меж книжных страниц — было зажато что-то блестящее. Я хотела положить пласт плашмя, чтобы расколоть его точным ударом молоточка, но он прочно завяз в грязи и мне никак не удавалось за него ухватиться. В такие моменты отец обычно ругался, я тоже прошептала несколько крепких словечек — и мне, если честно, тут же полегчало.
— Давай помогу, — крикнул Генри. Он уже успел подняться на ноги и теперь широко улыбался, как дурачок. — Тяжеловата ноша для девчонки!
Ох, как же я тогда разозлилась! Пришла в такую ярость! Загребла хорошую горсть земли и швырнула в Генри. На белой рубашке грязные пятна особенно заметны, уж поверьте. Он поднял на меня изумленный взгляд, но потом вновь улыбнулся.
— О, мисс Эннинг… Вернее, Мэри! Как легко тебя вывести из себя! Ты быстро теряешь самообладание. А я ведь просто хотел подразнить тебя, только и всего. Прекрасно знаю, как ты не любишь, когда тебя называют девочкой.
— Ты меня не девочкой назвал, а девчонкой — это уж совсем наглость! Девочки ничем не хуже мальчиков, к твоему сведению. Раз ты знаешь, что я ненавижу, когда меня так называют, зачем дразнишь? — возмущенно спросила я, споласкивая руки от грязи в глубокой луже. Я кипела от ярости, но старалась не подавать виду.
— Просто ты очень смешная, когда злишься. Глаза сверкают, как у дракона, того и гляди из ноздрей огонь повалит!
Хм-м-м. Сравнение с драконом мне польстило, и я с трудом сдержала улыбку.
А потом вновь повернулась к земляному пласту.
— Иди сюда, бездельник! Помоги мне повернуть эту громадину, чтобы удобнее было ее разбить.
Несмотря на нежные, как у холеной дамы, руки, Генри (а кудри! точь-в-точь как у херувимов на фресках) обладал недюжинной силой. Он внимательно наблюдал, как я ударила молотком по камню и пласт тут же распался надвое. Теперь это был не камень, а гигантская Библия, раскрытая посередине.
Мы уставились на черную поверхность. В солнечном свете замерцали сотни крошечных кружочков, похожих на лепестки.
Какая красота!
Что за бесценное сокровище!
— Боже мой, — вскричал Генри, и его глаза распахнулись от изумления. Нет, ну он и впрямь дурачок! — Что это такое? Похоже на звезды на ночном небе.
— Это рыбья чешуя, недотепа. Только и всего. Гляди! А вот несколько рыбьих косточек.
Я была страшно разочарована. Еще до удара у меня возникло странное предчувствие. Казалось, я случайно проглотила пчелу и та беспокойно металась у меня внутри, силясь выбраться. Моя находка оказалась ерундовой. Никчемной.
— Как жаль, Мэри, — подал голос Генри и потянулся ко мне, но я быстро отпрянула. — Ты, наверное, думала, что внутри крупный улов, который можно будет выгодно продать.
Да. Я в самом деле так думала. Но меня ожидало разочарование. Куда печальнее было то, что предчувствие подвело меня. Что если я утратила свое диковинное чутье? Что если я в жизни больше не найду ничего стоящего?
— Ну же, Мэри! — ободрил меня Генри. — Однажды ты отыщешь волшебное чудище, которое прославит и озолотит тебя! Ты станешь хозяйкой огромного состояния.
— Ну вот еще! У таких, как я, не бывает огромного состояния. Состояние не сколотишь за один миг. Оно передается от родителей к детям, притом только в богатых семьях. Взять, к примеру, тебя. Ты не знаешь голода, каждый день у тебя чистая рубашка и мягкая постель. Так будет всегда. Тебе никогда не придется думать, как заработать на кусок хлеба. Что же до славы…Славы мне не видать! Ну кто обратит внимание на меня, девочку из бедной семьи? Я и гроша ломаного не стою! Вот ты зовешь меня другом, а в гости так ни разу и не пригласил. Стыдишься меня, да? Конечно, как это маленькая нищенка в лохмотьях осмелится переступить порог вашего великолепного дома и заговорить с твоей знатной матушкой!
Сама не знаю, с чего я вдруг на него набросилась, — мне ни капельки не хотелось к нему в гости. Но Генри тут же покраснел от стыда, и я была этим очень довольна.
— Вообще-то ты меня к себе тоже ни разу не приглашала! — рассерженно бросил мне Генри. — Да и вряд ли ты согласилась бы сначала умыться и причесаться, а потом вести себя вежливо с моей матушкой, которая тебе, несомненно, показалась бы пустоголовой, и вообще…
book-ads2