— А ты уверена, что тебе не стало хуже? — спросила она. — Ты вся раскраснелась. — Всё в порядке, — ответила я, хотя это было не так. — Если хочешь, я за тебя помолюсь, — предложила она самым благочестивым голосом. — Выглядишь не очень. — О, спасибо тебе огромное! — искренне воскликнула я, что было совсем не в моём духе. Джулия окинула меня весьма подозрительным взглядом, но, видимо, она и сама очень устала, потому что через несколько минут, помолившись, легла в постель, а едва погас свет, громогласно и вовсе не благочестиво захрапела. Как назло, стоило мне наконец закрыть глаза, сон будто рукой сняло. И не только потому, что я изнывала от жары, а Джулия принялась издавать хрюкающие звуки, которые иначе чем «безбожными» не назовёшь. Сперва меня тревожило, что не сработает будильник, потом я вдруг забеспокоилась, что он прозвенит слишком громко и разбудит Джулию. А потом — что я не смогу разбудить Нору или попаду камнем прямо в окно спальни её родителей. Мне показалось, что я пролежала без сна до самого утра, но, должно быть, в какой-то момент всё-таки отключилась, потому что мне начал сниться весьма странный сон, в котором я, зачем-то привязав накладную бороду, ехала в поезде вместе с миссис Шихи-Скеффингтон и Питером Фицджеральдом. Питер Фицджеральд уже успел обвинить меня в краже плаката с надписью «Право голоса для женщин», как вдруг под подушкой что-то затряслось, заурчало, и я проснулась. Звука не было слышно: кардиганы отлично справились со своей задачей. Но только теперь я поняла, как трудно будет выключить будильник, не достав его из-под подушки. А если я его достану, Джулия непременно проснётся. Времени на раздумья не было. Сунув руку в шерстяной свёрток, я принялась отчаянно давить на кнопки и крутить рычажки. И, к своему величайшему облегчению, каким-то чудом нащупала нужную штуковину. Будильник замолк и перестал трястись. Но в этот момент Джулия вдруг повернулась и беспокойно хрюкнула, словно готова была вот-вот проснуться. Я замерла и довольно долго лежала, не решаясь даже вздохнуть. Потом Джулия наконец захрапела ровнее, и я поняла, что опасность миновала — по крайней мере, на время. Спрятав свёрток под подушку, я стянула ночную рубашку и выскользнула из комнаты. Потом, прокравшись в ванную, плеснула в лицо холодной водой в надежде, что это меня немного взбодрит. Чего, в общем-то, и добилась. Мои туфли стояли в холле, поэтому я на цыпочках спустилась по лестнице в одних чулках и натянула их. Теперь следующее испытание: выбраться из дома. Что делать, если папиных ключей на столике не окажется? Вылезти из окна нетрудно, куда труднее вернуться обратно. Но удача снова мне улыбнулась: связка ключей с кожаным брелоком была на месте. Я поглядела на часы в холле: без двадцати пять. У меня есть полтора часа, чтобы встретиться с Норой, добраться до нашей цели, сделать дело и вернуться домой до того, как встанет Мэгги, а это очень много времени. Пока всё было неплохо, но я знала, что ещё многое может пойти не так. Я повернула ключ в замке, сняла тяжёлую цепочку и как можно осторожнее потянула входную дверь на себя, мысленно взмолившись: «Пожалуйста, ну ПОЖАЛУЙСТА, не скрипи сегодня!» Но она скрипнула. И очень громко. Я замерла, ожидая, что услышу, как папа или Мэгги, опрометью спрыгнув с постели, бегут вниз, чтобы выяснить, что происходит. Но в доме было тихо, и примерно через минуту я вышла, прикрыв за собой дверь. Хвала небесам, на этот раз она скрипнула совсем тихо. Небо только начинало светлеть, и никто не видел, как я промчалась по дороге к Нориному дому. В этот тоскливый предрассветный час всё вокруг казалось непривычным и даже несколько пугающим. Уже добравшись до кирпичного особняка Кентуэллов, я вдруг поняла, что стоило, наверное, заранее набрать мелких камешков: сколько я ни осматривалась, ни одного поблизости не увидела. Я даже стала прикидывать, смогу ли так кинуть в окно туфлю, чтобы не разбить стекло и не лишиться обуви, но тут заметила, что площадка между эркером и изгородью Нориных соседей усыпана мелким гравием. Я тут же сгребла горсть и бросила её в окно, стараясь попасть как можно точнее. Камешки звонко застучали по стеклу, я даже решила было, что оно треснет, но мгновение спустя шторы разошлись, и в просвет выглянула Нора, радостно помахавшая мне рукой. Скорее всего, под ночной рубашкой у неё тоже было надето платье, по скольку через минуту она уже выскользнула из парадной двери с небольшой сумкой в руках. — Выбралась без происшествий? — спросила я. — Я же тебе говорила, родители спят как сурки. А у тебя? Я рассказала ей про будильник и скрипучую дверь, но мы сошлись во мнении, что могло быть и хуже. — А представь, если бы Джулия всё-таки проснулась? От этой мысли я вздрогнула. А если честно, немного и от холода. — Стоило захватить один из тех кардиганов, в которые я завернула будильник. Или Стеллин шарф. Как-то я не подумала, что рано утром можно замёрзнуть. — Ничего, прогулка нас согреет, — заявила Нора. — Или бег, — иронически добавила она, — если придётся удирать от полисмена. Я тревожно огляделась, но ни одного полисмена в поле зрения не оказалось. Да и никого другого, если уж на то пошло. Было так тихо, что всякий раз, как мы заговаривали друг с другом, даже шёпотом, казалось, будто наши голоса громом разносятся по переулкам, так что болтали мы мало. Но, уже выбравшись на широкую улицу, стали чаще замечать фургоны и телеги. А прямо перед Северной кольцевой нас обогнал фургон, полный угля. Возница удивлённо оглядел нас и, проезжая мимо, даже крикнул: — У вас всё в порядке, девочки? — Пойдём-ка побыстрее, — предложила я. Мы ускорили шаг и вскоре очутились у почтового ящика на углу Нельсон-стрит и Эклс-стрит. — Отлично, — сказала Нора, — вот мы и на месте. Но тут нас словно сковал паралич. — Ты краску-то принесла? — прошептала я. Нора кивнула и достала небольшую банку. Я осмотрелась по сторонам: улица казалась пустынной. — Ладно, начнём. Нора открутила крышку и окунула кисть в краску. — Хочешь, давай ты первая? В конце концов, изначально это была твоя идея. Я покачала головой. — Мы уже обе в этом по уши. Так что ты пиши первую часть, а я потом допишу несколько слов. Нервно оглянувшись через плечо, Нора принялась большими буквами выводить на почтовом ящике: «ПРАВО ГОЛОСА». — Вот, теперь твоя очередь. Быстрее, пока никто не пришёл! Она протянула мне кисть. Я глубоко вдохнула: по сравнению с этим наше дурачество с песней и даже написанные мелом лозунги были мелочью, ерундой. Но теперь мы и вправду нарушали закон. Теперь мы — как там говорил Фрэнк? — портили государственную собственность. А значит, на самом деле включились в движение. Что ж, прекрасно. Я сунула кисть в банку и ещё бóльшими буквами написала: «ДЛЯ ИРЛАНДСКИХ ЖЕНЩИН». Мы замерли, не отрывая глаз от почтового ящика, потом переглянулись. — Ладно, — шепнула я, — пошли отсюда. И, бросив банку с краской и кисть за чью-то изгородь, мы понеслись по улице. И бежали со всех ног (что, как я уже говорила, я умею делать действительно быстро по крайней мере на коротких дистанциях), пока не выбились из сил. — Стоп-стоп-стоп, — прохрипела я, сбрасывая скорость. — Я больше не могу. — Я тоже, — выдавила Нора, запыхавшаяся ничуть не меньше. Мы прислонились к стене. Потом Нора взглянула на меня, я — на неё, и мы расхохотались (хотя и не слишком громко, чтобы никого не разбудить). — Мы сделали это! — воскликнула я. — Мы и в самом деле это сделали! — Мы теперь бойцы! — подхватила Нора. — Совсем как миссис Панкхёрст. Только никто нас в тюрьму не волочёт. — По крайней мере, пока, — пробормотала я. Эта мысль нас слегка отрезвила, но только на мгновение. Теперь, когда угроза немедленного разоблачения миновала, мы с Норой вдруг почувствовали, как внутри всё зашипело, запузырилось, словно после газировки, и снова расхохотались. — Ох, как же больно, — воскликнула Нора. — Я до сих пор не могу отдышаться. И мы постарались взять себя в руки. На улицах становилось всё светлее и многолюднее: мимо шла прислуга, разносчики, пронеслось даже несколько весьма оборванных ребятишек. Проехал хлебный фургон Боланда, возница которого оглядел нас с некоторым любопытством: ему (как и всем остальным), вероятно, было непонятно, что делают две прилично одетые девушки на улице одни в столь ранний час. — Пойдём-ка домой, — сказала я. И мы пошли — перейти на шаг показалось безопаснее. В конце концов почтовый ящик остался далеко позади, и, даже если бы кто-то поинтересовался, с чего это мы слоняемся по утрам, никто не связал бы нас с произошедшим вандализмом. Но на случай, ес ли кто-нибудь всё-таки заметил наш дерзкий по ступок и решил за нами проследить, домой мы вер нулись обходным путём. Дойдя до угла, где нужно было попрощаться с Норой, и удостоверившись в отсутствии слежки, я спросила: — Как думаешь, это попадёт в газеты? — Вполне может. Это ведь не какой-то там мел, а самая настоящая краска. Тут зазвонили колокола. — Шесть часов! — воскликнула я. — Мэгги сейчас проснётся! И, договорившись встретиться позже, мы бросились по домам. К счастью, когда я входила в дом, дверь наконец-то решила вести себя прилично и открылась без единого звука. Я понимала, что вероятность разбудить кого-нибудь сейчас, ближе к обычному времени подъёма, гораздо выше, чем когда я уходила из дома, поэтому на цыпочках прокралась через холл и спустилась в кухню, чтобы налить себе чашку чая. Но разумеется, ни плиту, ни камин ещё не разжигали, а возиться с растопкой мне не хотелось, так что чайник вскипятить не удалось: я просто отрезала себе ломоть хлеба, достала с ледника масла и молока и уже сидела за столом, попивая молоко и уплетая бутерброд, когда, зевая и протирая заспанные глаза, в кухню вошла Мэгги. — Доброе утро! Бедняжка Мэгги подскочила чуть ли не до потолка. — Что это ты здесь делаешь? — спросила она. — Рано проснулась и не могла больше заснуть. Я в это время года всегда просыпаюсь с рассветом. — Надо сказать, оба эти утверждения были чистейшей правдой. Вскоре Мэгги разожгла камины и растопила плиту. Я спросила, не могу ли чем-нибудь помочь, но она, смерив меня взглядом, заявила, что, если я останусь за столом, проблем будет меньше. У меня внутри всё по-прежнему шипело и бурлило от восторга, так шипело и бурлило, что я чуть было не выболтала наш секрет Мэгги. Но вовремя поняла, что было бы нечестно обременять её душу тем, что мы с Норой сделали, даже если бы она это одобрила (а я чув ствовала, что она одобрит). Я съела ещё бутерброд, стараясь не думать о несчастных английских суфражетках, объявивших голодовку. Мэгги приготовила чай и, склонившись над кастрюлями, снова принялась меня разглядывать. — Ладно, что ты там задумала? — вздохнув, спро сила она. — Хотя, знаешь, не рассказывай. Мне лучше не знать. А это что, краска? Она перегнулась через стол и схватила меня за косичку. Время вдруг остановилось. Мне казалось, что я уже целую вечность молча смотрю Мэгги в глаза, но в конце концов она не стала ни о чём расспрашивать, а просто сказала: — Честное слово, не понимаю, где такая аккуратная девочка, как ты, вечно находит всякую грязь, — и, достав чистую посудную тряпку, вытерла ею мои волосы. — Ну, вот и всё. Теперь иди и сделай что-нибудь полезное. А то мне нужно обувь чистить и завтрак готовить. Пришлось идти. Усевшись в гостиной, я попыталась дочитать последние несколько страниц «Джейн Эйр», но никак не могла сосредоточиться. И даже представить, что когда-нибудь снова смогу на чём-нибудь сосредоточиться: слишком уж меня выбили из колеи события последних нескольких дней. И только когда к завтраку начали спускаться остальные члены семьи, мне стало легче, хотя все они, казалось, настолько не ожидали меня увидеть, что я даже немного обиделась. — Я всего-навсего проснулась с рассветом! Сейчас, знаете ли, середина лета, светает рано. — Хотела бы я, чтобы тебя и во время учебного года было так же легко вытащить из постели, — усмехнулась мама. Потом Джулия заявила, что собирается каждый божий день вставать в шесть, чтобы ходить к мессе, а мама возразила, что это, конечно, очень мило, но только кто станет её отводить, и их перепалка немного отвлекла от меня всеобщее внимание. Что было весьма кстати, поскольку к тому моменту всё шипение и бурление испарилось и меня охватил чудовищный страх. А если нас кто-нибудь видел? И теперь найдёт? Какие ещё улики мы могли оставить, если я умудрилась перепачкать краской волосы и ни я сама, ни Нора этого не заметили? До смерти перепугавшись, что могла уронить носовой платок или что-нибудь другое (хотя все платочки у меня белые с вышитыми цветами, без инициалов или других примет, по которым можно установить владельца, поэтому, если бы я его и уронила, никто всё равно не понял бы, что это мой), я даже выскочила проверить карманы пальто, чтобы удостовериться, лежит ли там платок. (И он там был. Всё такой же белый, с вышитыми в уголке анютиными глазками.) Остаток утра я не находила себе места от волнения. Около одиннадцати мама велела мне отвести Джулию в гости к Кристине, что я и сделала, хотя это и не сильно меня отвлекло, поскольку, едва мы вышли из дома, Джулия тут же спросила: — Что у тебя случилось?