— Ну и как нам это сделать? — поинтересовалась Нора. — Будильника у меня нет. И у тебя тоже. — Нет. Но есть у Гарри — ему как раз в прошлом году на день рождения подарили. Потрясающая штука, даже циферблат в темноте светится. — Уверена, я смогу его приглушить, чтобы не разбудить весь дом. К счастью, Джулия спит достаточно крепко, поэтому тоже ничего не услышит. — Так и поступим, — кивнула Нора. — Вот только забрать часы у Гарри будет непросто. Точнее, он обязательно заметит, если они исчезнут. Он ими ужасно гордится, хотя и не пользуется (потому что по утрам папа будит нас стуком в дверь), но всё равно заводит. — И в ближайшее время он, насколько я понимаю, ни на какие каникулы не уезжает?.. — с надеждой спросила Нора. — На следующей неделе едет куда-то на регбийный матч. Но вечером вернётся. — То есть нужно просто дождаться подходящего случая. В смысле, что угодно ведь может случиться. — Ну да, одной из нас могут подарить будильник, — хмыкнула я. (А что, это вполне возможно.) — Точно. Так что подождём. Уверена, что-нибудь да подвернётся. Остаётся только надеяться, что она права. Постараюсь написать поскорее и рассказать, если у нас что-то получится. Хотя, памятуя нашу недавнюю удачливость, это может занять не один месяц. Пятница, 14 июня 1912 г. Дорогая Фрэнсис, прежде чем написать ещё хоть слово, я хочу, чтобы ты поклялась всем самым для тебя дорогим, что никому не позволишь увидеть это письмо. Или даже сожжёшь его, если понадобится. Потому что ты должна быть единственной (кроме меня и Норы), кто знает, что случилось в четверг утром. Поклялась? Тогда я продолжу. Прошу прощения за все эти шпионские страсти, но они и правда необходимы. Потому что мы всё-таки сделали это! Мы перешли к боевым действиям и наконец-то стали настоящими суфражетками! Причём, как оказалось, не единственными, кто вышел тем утром на улицы (но об этом я расскажу чуть позже). А пока давай по порядку. Думаю, началось всё с Гарри и его болезни. В понедельник он вышел из дома пораньше, поскольку должен был вместе со своей юниорской командой ехать на поезде в Дандолк, на регбийный матч с какой-то тамошней школой. Наш дядя Пирс, мамин брат, который как раз служит адвокатом в Дандолке, собирался их поддержать, а потом сводить Гарри с Фрэнком пообедать. Но Гарри чуть не остался дома, потому что за завтраком едва прикоснулся к тосту, а это крайне необычно для мальчишки, каждое утро в один присест заглатывающего полбуханки хлеба. Мама, заметив, как мало он съел, встревожилась: — Ты что-то бледен, дорогой. Не знаю, стоит ли тебе ехать. Похоже, Гарри её слова здорово напугали. — Что ты, я совершенно здоров, просто нервничаю из-за матча, — пробормотал он и, сунув в рот ещё один тост, принялся усердно жевать. Но когда глотал, выглядел так, словно его сейчас стошнит. — Ладно. Но, если плохо себя почувствуешь, на поле не выходи, — велела мама. Наверное, она просто не хотела затевать с ним спор — очередное доказательство того, насколько избалован Гарри. Меня, например, уложили бы в постель при первых признаках слабости, сколько бы я ни возмущалась! Но мама верит всему, что он скажет. И чуть позже она об этом пожалела, поскольку вечером, когда мы сели послушать про Питера Фицджеральда, из Дандолка пришла телеграмма. Я с нетерпением ждала Питера, потому что школа в тот день была просто кошмаром. Сперва я наляпала ошибок в латыни, а профессор Бреннан была ко мне так строга, что практически довела до слёз. Потом замечталась на математике (вовсе не о какой-то высокой политике, а всего лишь о мистере Рочестере из «Джейн Эйр» — я её почти дочитала), и профессор Коркоран огорошила меня сложной задачей, решить которую я, разумеется, не смогла. А потом она спросила Нору, но та тоже замечталась и тоже не смогла ответить. В итоге нам обеим пришлось вечером решать дополнительные задачи. Из более позитивного стоит отметить, что одноклассницы перестали дразнить нас суфражетками. С другой стороны, это несколько удручает, поскольку наше дело их, похоже, не слишком интересует. Или вообще не интересует. В общем, я была в довольно мрачном настроении. И тут посыльный приносит телеграмму. Мэгги вручила конверт маме, но та вдруг побледнела, да и мне, надо сказать, сделалось нехорошо, когда она распечатала его и воскликнула: «Боже мой, Гарри!..» Я сразу поняла, что случилось нечто ужасное. Знаю, иногда от Гарри просто житья нет, но я ведь не хочу, чтобы он УМЕР! А что, если поезд сошёл с рельсов? Такое иногда случается, и многие пассажиры гибнут. — Он цел? — мой голос дрогнул так, что я сама удивилась. Джулия расплакалась. Папа обнял её, прошептав: «Всё в порядке, мышонок», но выглядел при этом очень обеспокоенным, и от волнения у меня засосало под ложечкой. — Ему стало так плохо во время матча, что он не смог ехать домой, — выдавила мама. — Пирс забрал его к себе. — Это серьёзно? — спросил папа. До ответа прошла, может, какая-то секунда, но за это время мой разум успел навоображать всевозможных ужасов: Гарри мечется в чудовищной лихорадке, Гарри вопит от боли, Гарри кашляет кровью и умирает от чахотки, как мама Дейзи Редмонд… — Пирс считает, просто желудочный грипп, — сказала мама, протягивая папе телеграмму. — А это серьёзно? — спросила я. И голос почему-то по-прежнему дрожал. — Вовсе нет, хотя и не слишком приятно, — ответил папа и поцеловал Джулию в макушку. — А те перь почему бы вам обеим не устроиться поудобнее? Я бы рассказал вам, как дела у Питера Фицд жеральда. Но Джулия не хотела слушать про Питера Фицджеральда. — Нечестно про него читать, пока Гарри нет, — заявила она с таким видом, словно опять собиралась расплакаться. — Что ж, справедливо. А как насчёт «Общества „Будем послушными“»? — спросил папа, снова её обняв. Мы все любим книги Эдит Несбит — даже Джулия, хотя дети в них часто проказничают, чего она совершенно не одобряет. Но папа очень хорошо читает вслух, так что к концу главы мы даже немного взбодрились. Впрочем, я могла только догадываться, не притворялись ли мама с папой, чтобы не расстраивать меня и Джулию. Знаю, взрослые делают это исключительно из добрых побуждений. Но проблема в том, что никогда не знаешь, огорчены они или нет: вечно твердят, что всё в порядке, вот только можно ли им верить? Родители в тот вечер, разумеется, вели себя как обычно, но ведь и восемь лет назад, когда Джулия заболела корью и чуть не умерла, они вели себя ровно так же. Лишь вбежав в мамину комнату без стука и застав её в слезах, я поняла, как она испугалась. В общем, я старалась не думать о Гарри, а слушать о приключениях Бастейблов, и это почти сработало: хорошие книги способны как рукой снимать беспокойство. На Джулию, похоже, Бастейблы тоже подействовали, потому что к тому времени, как пришла пора ложиться, она выглядела вполне нормально. Мама поднялась с ней наверх, и, пока папа ставил книгу на полку, я быстро взглянула на телеграмму, так и оставшуюся лежать на столике возле камина. Она гласила: НА МАТЧЕ ГАРРИ СТАЛО ПЛОХО. ЕХАТЬ НЕ МОЖЕТ. НЕБОЛЬШОЙ ЖАР, ВЕРОЯТНО, ЖЕЛУДОЧНЫЙ ГРИПП, ЗАБРАЛ ЕГО ДОМОЙ. НОВОСТИ ТЕЛЕГРАФИРУЮ. ПИРС. Телеграмма доказывала, что родители и правда не притворялись. Должна признаться, увидев её, я почувствовала такое облегчение, что сама чуть не расплакалась. А главное, теперь я могла снова ненавидеть Гарри (ну или вроде того). Но чуть позже, отправившись вслед за Джулией в постель, я ещё из-за двери услышала её всхлипывания. И хотя она ужасно назойливая задавака, а никаких поводов думать, что Гарри умрёт, не было (в конце концов, все мы время от времени жалуемся на желудок), я поспешила войти и, обнаружив её на коленях возле кровати, присела рядом, обняв за трясущиеся плечи. — Ох, Джулия, какая же ты нелепая гусыня (нет, разумеется, ничего такого противного я не сказала). У Гарри всё будет хорошо. И он остался в Дандолке только потому, что нельзя же садиться в поезд больным. Представь, тебе пришлось бы делить купе с человеком, который вечно шмыгает носом, — и я громко шмыгнула носом (очень естественно, я ведь и впрямь прирождённая актриса). Но Джулия не засмеялась и даже не велела мне прекратить эти отвратительные звуки. Она просто утёрла слезы и ещё раз всхлипнула. — А почему бы тебе не прочесть за него декаду розария?[27] — предложила я и, будучи великодушной старшей сестрой, добавила: — Я тоже с тобой помолюсь, — хотя на самом деле хотела только как можно скорее прочитать ежедневную молитву и лечь спать. Джулия кивнула, достала из маленькой шкатулки на прикроватном столике свои чётки, и мы прочли за него декаду. Но должна признаться, что всё время, пока мы бормотали эти «Аве Мария», я непрестанно думала: «Раз уж Гарри несколько дней не будет, можно стащить его будильник». Надеюсь, это не смертный грех. Хотя есть у меня ощущение, что это он самый и есть. Думать о чём-то во время молитвы и без того не слишком-то хорошо, а уж замышлять кражу у собственного больного брата… Ужасная из меня сестра. Правда, дядя Пирс, кажется, был совершенно уверен, что с Гарри всё в порядке… В общем, в следующий раз, как пойду к исповеди, обязательно упомяну, что думала о неподобающих вещах, пока читала розарий: поглядим, что скажет священник. На следующий день ко времени моего ухода в школу от Гарри ещё не было известий, но мама объяснила, что этого и следовало ожидать, поскольку дядя Пирс собирался выйти на связь только в случае каких-либо изменений. Так что отсутствие новостей было на самом деле хорошей новостью. — Может, Гарри уже совсем поправился, — сказала она, — и сегодня днём приедет домой. Но я всё-таки надеялась, что он не приедет. Хотя бы потому, что это испортило бы весь мой часопохитительный план. По дороге в школу я посвятила Нору в детали. Она тоже сразу подумала о часах: — Удача нам улыбается! Я, однако, напомнила ей, что мама считает скорое возвращение Гарри весьма вероятным. Подходя к школе, мы ещё обсуждали, как долго обычно поправляются после желудочного гриппа, но, едва распахнув дверь, обнаружили, что внутри царит полнейший хаос. Кругом сломя голову носились ученицы, монашки и учителя, повсюду были грязные мокрые следы. — Что тут, скажите на милость, происходит? — воскликнула Нора, увидев торопливо проходящую мимо мать Антонину в насквозь промокшей на шесть дюймов от пола рясе. — Вон профессор Шилдс, — сказала я. — Уж она-то точно знает. Профессор Шилдс, подождите! Профессор Шилдс тащила огромную стопку книг и выглядела очень усталой, но ни на секунду не забывала о вежливости: — Да, Молли? — Что происходит? Всё в порядке? — Вы ведь слышали о профилактических работах на водопроводе? — вздохнула профессор Шилдс. На лицо ей упала прядь волос, которую она немедленно заправила за ухо. Знаешь, если причёска профессора Шилдс не идеальна, значит, дело и впрямь плохо. Сказать по правде, по сравнению с обычным состоянием её даже можно было назвать растрёпанной, а профессорская мантия и вовсе сбилась набок. О профилактике мы знали. Какие-то люди делают что-то замысловатое с трубами. На прошлой неделе в подвале стоял ужасный грохот, а одна из уборных была закрыта. — В общем, рабочие случайно повредили трубы, — объяснила профессор Шилдс. — Так что теперь у нас в одной части школы потоп, а в другой нет ни капли воды. И это весьма неудобно, особенно с учётом предстоящих экзаменов. — А как же наши уроки? — спросила Нора. — Возможно, придётся отправить всех вас, девочки, по домам. И не притворяйтесь, что не рады, — добавила она, заметив, что мы старательно делаем вид, будто нам всё равно. — Уж я-то на вашем месте точно была бы рада. — Сейчас, когда в школе разразился кризис, она казалась куда более человечной. В любом случае, сказала профессор Шилдс, нам лучше пройти в класс, так что мы с Норой поспешили к кабинету музыки, где наткнулись на Стеллу и нескольких других пансионерок, столпившихся вокруг доски объявлений. — Прямо с утра началось, — пожаловалась Стел ла. — Дейзи пошла в уборную, а смыть за собой не смогла. Потом и остальные потянулись, смотрим — а воды-то и нет. Я ещё никогда не была так рада оказаться приходящей ученицей. У нас дома, может, и шумно, но хотя бы с уборной всё в порядке. — Никому из нас даже умыться как следует не удалось, — добавила Дейзи. — Пришлось как-то вытираться сухими полотенцами. Я чувствую себя ужасной неряхой.