— Неужели поняла, наконец? — с неугасающей яростью в глазах, спросил он и обернулся ко мне всем корпусом, — Объясни мне, как ты могла? Как рука поднялась на собственного отца? Как еще можешь дышать после этого? Я знала, всегда знала, что рано или поздно наказание за самый смертельный грех наступит. Есть ли смысл сопротивляться, если я заслужила, если есть за что меня ненавидеть? Если я сама себя за это презираю. Что говорить, если нет оправдания на самом деле? Мысли текут медленно, нехотя, все вокруг слышится словно через вату. А вместо реальности, перед глазами мелькают картины прошлого — одна за другой. Память, пройдя сквозь годы, уже не четко воспроизводит облик отца. Но память вредная штука — она с упорством возвращает меня в тот день, когда отец стрелял в меня. Как так получилось, что мы оба, оба перешагнули ту черту, которую перешагивать нельзя никогда? Сейчас, через девять лет — это можно назвать безумием, но оправдать все равно не получится. Промахнулся ли он тогда намерено? Или же все-таки его рука не дрогнула, или же он просто хотел убрать меня с дороги, но не убить? Теперь на эти вопросы никто не ответит. А меня…Я заклеймила себя меткой отцеубийцы самолично. И какая разница теперь, кто меня судит, если я сама себе судья, в первую очередь, если не смогу, да и не захочу оправдаться ни перед чьим судом? Лука смотрит на меня с яростью в глазах, ждет от меня объяснений. Каких, зачем? — Не дрогнула, — отвечаю я на его вопрос, закрываю глаза и опускаю голову. И жду, когда личный палач занесет над моей головой свой меч. Но ничего не происходит. Подняв голову и разлепив веки, вижу, что Лука смотрит на меня с ужасом, а по его щекам текут слезы, которые он вряд ли замечает. Он сразу стал несколько моложе и хочется прижать этого мальчишку и утешить. Пришлось собраться, засунуть бабскую жалость куда подальше и подумать о другом мальчишке, который сойдет с ума от горя, если его мать не вернется домой живой. Вот этой мысли и стоит держатся, не отпускать. Только в сказках человек может положить голову на плаху, если его съедает чувство вины. В жизни все не так — злодеи часто остаются безнаказанными. Все события и чувства намного сложнее. Если подумать, то Лука выглядит намного благороднее меня, пытаясь отомстить за смерть близкого ему человека, а у меня вряд ли дрогнет рука, если представится возможность устранить его и тем самым вернуться к семье. И кто я после этого? Хочется думать, что не кровожадный зверь, загнанный в угол. — Это сложный выбор? — тихо спрашивает меня Лука, так тихо, что подумала, что ослышалась. — Что? — Выбрать между отцом и мужем было сложно? В его глазах больше нет ярости и он действительно очень хорошо осведомлен, он ждет ответа и, возможно, сейчас мне стоит оправдываться всеми возможными путями, но лучшее оправдание — это правда. — Я не успела этого понять, если бы поняла, никогда бы его не сделала и погибли бы оба, в лучшем случае. В худшем, один убил бы другого, и я ненавидела бы убийцу до конца своей жизни. Ненавидеть же себя гораздо проще. У меня не было этого самого выбора, все решил случай. Произнеся эти слова, я замерла, не потому что ждала реакции Луки, а потому что ответ на мой внутренний вопрос, который я задавала себе все эти годы, пришел сам собой, в экстремальной ситуации, но и это не было оправданием. — Ты ждешь, что я еще что-то скажу, буду защищать себя, — продолжила я, — Нет, не буду, мне нет оправдания. Я это знаю. Какие бы слова я сейчас не произносила, все сводится к одному простому понятию — мой грех не смоется ничем. — Твой грех смывается очень просто, — с леденящим душу спокойствием, произнес он, — Кровью. Неправильно, ох, как неправильно я повела разговор, но что же я могла сказать ему, кроме правды? Лука тяжело поднялся, плечи его поникли, по походке было видно, что он измотан, не меньше моего. Но что дальше? Что мне ждать от озлобленного парня? — Убийца в Нанте — твоих рук дело? Лука резко обернулся и удивленно уставился на меня. — Раз знаешь про киллера и жива, значит ты его грохнула? Я вздрогнула от холода, который пробежался у меня по спине. Киллер убит, а последний кто с ним разговаривал был Антон. Хотя, зачем лгать самой себе — я знала, что мой муж с ним сделал. Он практически бросил мне это признание в лицо, когда я допытывалась, почему мы не возвращаемся во Францию. Я отрицательно покачала головой, а Лука усмехнулся. — Понятно, твой муж. Знаешь, когда я вынашивал план мести, годами, мои идеи менялись одна за другой. Первая, конечно же, просто убить тебя. Но потом мне показалось, что наказание несоизмеримо с преступлением. Ты должна мучится. С другой стороны, Синица виноват в его гибели не меньше тебя, поэтому самым лучшим будет убивать тебя медленно, а потом присылать тебя твоему мужу по кусочкам. Как ты на это смотришь? Лука выжидал, а я же, несмотря на то, что содрогалась от описанных им сцен, все равно знала, теперь знала, что ничего из этого он не сделает. Не сделает, потому что не сможет, не смог просто убить меня, а уж большего сделать… В детстве, когда мне было лет восемь, я представляла, что со мной рядом всегда находится ангел-хранитель. Каждое утро я вставала и первым делом смотрела в окно в моей комнате, мне казалось, что солнечные лучики, обнимающие меня — это его крылья. Я разговаривала с ним. В подростковом возрасте я забыла о своих детских мечтах. Позже, гораздо позже, место ангела-хранителя занял образ Алексея в моих снах. Сейчас мне очень не хватало своего личного ангела. Я проснулась рано, от жуткого сна, где за мной гнался человек с ножом, лица которого я не видела… Лука ушел из моей комнаты-тюрьмы сразу, как только рассказал мне почти все способы моего наказания. И я моментально отключилась, легла на старый скрипящий диван, подтянув коленки к животу. В доме было жарко натоплено, но я все равно дрожала от холода, то ли это нервное, то ли было жарко не настолько, чтобы разгуливать в одних трусах и тоненькой блузке. Я успела кое- как пальцами рук расчесать свои непослушные волосы, как дверь открылась и ко мне вошел подельник Луки. Насторожено глядя на него, я с силой запахнула на себе порванную блузку. Он не обратил на меня ни малейшего внимания, вошел с подносом, прошел и поставил его на шаткий стул, и также молча удалился, не забыв запереть дверь на замок. На подносе была яичница и стакан кофе. Надо же, меня решили накормить. Есть не хотелось, но я заставила себя, неизвестно, когда я в следующий раз поем, а силы мне нужны, как никогда. Минут через двадцать явился Лука с пакетом в руках, как и в прошлый раз. — Возьми, это тебе, — произнес он и протянул мне. Меня так и подмывало с сарказмом спросить его, не новое ли это белье, но я благоразумно промолчала. Глупо дразнить человека, находящегося на грани. Я открыла пакет и с приятным удивлением посмотрела на Луку. — Спасибо, — пробормотала я и достала из пакета спортивный костюм темно-синего цвета. Надо же, он не заставил меня ходить в чем мать родила. Я все больше и больше терялась, не зная, как относится к своему похитителю. Его настроение менялось внезапно, от юга к северу, от тепла к холоду, от адекватности к полному безумию. Что же значил для него мой отец? Что сделал для него? Как много я не знаю о своем отце. Все мое детство, да и юность он скрывал от меня кем являлся на самом деле. Скрывал очень многое и даже моя мать не знала, что он работал на Бересова. Я до сих пор не уверена в том, что он не участвовал в работорговле людьми. На самом деле я просто не знала своего отца как личность, он просто был моим отцом, совершенно другим человеком со мной — в детстве заботливым и любящим родителем. Но его сердце не екнуло, когда он послал на верную смерть мою первую любовь, не дрогнула рука, когда пытался убрать моего мужа. Холодный расчет — вот что всегда руководило им и, о Боже, как же поздно я это поняла. Догадалась бы раньше, может быть все было по-другому, может, он остался бы жив и мне не пришлось бы смотреть моей матери в глаза и лгать. Не пришлось жить с разъедающим душу чувством вины. Но факт остается фактом, кем бы ни был мой отец, как бы не пытался в очередной раз растоптать мою жизнь, он так или иначе остается моим отцом и то, что сделала я, как минимум, называется предательством и отцеубийством. Я наскоро оделась в спортивный костюм, совершенно не стесняясь присутствия Луки. — Вечером у нас будут гости, — произнес он, глядя на меня. — И кто же? — как можно спокойнее осведомилась я, боясь снова вызвать его раздражение. — Узнаешь. Потом, — ухмыльнулся он и вышел из комнаты. Я со стоном опустилась на скрипучий диван. Как я устала ото всего этого! Хочу домой и больше не играть в эти чертовы мужские игры, которым нет конца. Тошка, любимый, что же мне делать? Как вырваться отсюда? Я только сейчас полностью осознала, что Антон скорее всего сходит с ума от безысходности и бессилия, а ведь ему совершенно нельзя сейчас нервничать. А мой сын? Как он, что ему сказали? Господи, но даже это не так важно сейчас, главное выбраться отсюда живой. — Кто же ты, Лука? — простонала я, — Почему так жаждешь отомстить за чужого, по сути, человека? — Ты так и не поняла, кто я? — услышала я его голос возле себя и вздрогнула. Ушла в свои мысли и даже не слышала, как он вошел, получается потеряла бдительность, а это делать крайне опасно. В нерешительности смотрю на него и надеюсь, что он все-таки ответит на мой вопрос. — Синицина, правда на поверхности. Виталя — мой отец, сестренка. Сердце пропускает глухой удар, потом еще один и еще… Я отрицательно машу головой. Этого просто не может быть, мы же не в индийском, мать его, кино! — Брат? Нет! Ты лжешь! Он бы… — я замолкаю на полуслове. — Сказал бы тебе? — продолжает мою мысль Лука, в словах слышна горечь и обида, — Насколько я понял, он ничего никому не говорил. Никогда. Когда я еще подростком просил его… познакомить меня с тобой… Он всегда резко отказывал мне, отказывал так, что я чувствовал себя ничтожеством, недостойным внимания его законной семьи! — его голос сорвался на крик. О, да, мой отец умел отшить так, что в этот момент ощущаешь себя насекомым, не больше. — Боже, этого не может быть, — сиплю я, оттого, что голос неожиданно сел, — Так не бывает, индийская мелодрама какая- то. — Мелодрама? — зарычал Лука и с силой схватил меня за плечи, — Нет, детка, больше смахивает на ужасный триллер, вот на что походила моя жизнь. — Так ты мстишь мне не за его смерть, а за мое «законное» детство? — Не городи чушь! — вскрикивает он, — Да, у меня не было полноценной семьи, но отец всегда помогал мне с матерью, если бы не он, мы бы сдохли с голода, а так мама смогла мне оплатить институт и одевался я не хуже других. Он любил меня, по-своему любил, и в отличие от тебя, я всегда знал, чем он занимается. Со мной он был достаточно честен. Он пророчил мне хорошее обеспеченное будущее, а потом ты всадила в его лоб девять грамм свинца! — Ну, убей меня! Убей! — сорвалась я на крик, — Чего ты ждешь, братик?! — Дрянь! — Лука звонко влепил мне пощечину и начал трясти, — Дрянь! Ненавижу тебя! Ненавижу! Неожиданно, он сжал меня в своих объятьях, с силой, так что я подумала, что он мне кости переломает. — Ненавижу… — хрипло пробормотал он. Его грудь ходила ходуном, и он еле сдерживался, чтобы не разрыдаться, у меня же сердце кровью обливалось. Я неуверенно подняла руки, положила ему на плечи, легонько прижимая его к себе, успокаивая. — Почему… — раздался его всхлип, — Почему ты выбрала не его? Что я могла ответить взрослому, молодому парню, переживавшему в глубине души детское горе? Что я могла ответить себе? Ничего. — Лука, — позвала я его, со всем состраданием, на которое была способна. Он неожиданно замер и в следующую секунду отшвырнул меня от себя, так, что я, не удержавшись на ногах, приземлилась на пятую точку в полуметре от него. Его глаза полыхали яростью, губы сжались в тонкую полоску. — Может быть у меня кишка тонка причинить тебе боль, — со сталью в голосе произнес он, — Но не все такие сентиментальные, как я. У тебя еще много врагов, детка. Жди гостей. Вечер неумолимо приближался, а я так и не смогла прийти в себя от новости, что сообщил мне Лука. Брат. В это практически не верилось, больно сильно смахивало на мелодраму. Но прокручивая в голове все слова Луки, сравнивая его внешность с внешностью отца — приходилось верить. Брат, который меня ненавидит. Нет, не совсем так. У Луки нет ненависти ко мне, обида, злость, может, презрение. И маниакальное желание меня убить. Может, все- таки ненависть? Сижу тут, в ромашку гадаю, вместо того, чтобы выбираться отсюда. Только как? Лука постоянно начеку. И если раньше, в подобных передрягах мне помогало мое женское очарование, то здесь дохлый номер. Антон, Митяй, Вик — все они здесь кажутся мне миражом из прошлой жизни. Здесь существуют только я, Лука и огромное чувство вины. Ожидание убивает, заставляет метаться, затупляет сознание. Его обещание — может, это и есть конец? И я, наконец-то, узнаю всю правду. А на кой она мне? Единственное, что хочу, чего еще способна желать — вернуться домой, к сыну, к мужу. К мужу особенно. Отхожу его чем потяжелее, за очередную моральную встряску. Хотя, о чем это я. На этот раз виновата я. Киллер, приезд в Россию, Антон, снова залезший по самые уши в криминал — это все моя заслуга, на этот раз. Все потому, что девять лет назад я потеряла человечность, убив собственного отца. Ожидание неминуемой расплаты наводит панику, невозможно думать. Только ждать. Возможно, так оно и вернее. Узнать, кто еще желает моей смерти, может, тогда включится мозг, отупевший от страха и заточения. Помощи ждать нельзя, нельзя надеяться, ведь никто не знает кто такой Лука. Ни Митяй, ни Вик не знают даже его имени. Только кличку, которой я сама окрестила Луку. Антон в больнице, даже не представляю, что он сейчас чувствует. Вик, вероятнее всего, рыщет по всему городу в поисках меня. А может, я тешу себя глупой надеждой и все давным-давно на меня плюнули. Нет, только не Антон. Но что он сейчас может? Что они все могут, даже не зная кто враг? Остается верить — все-таки им что-нибудь известно. Если вернусь живой, заставлю Антона вернуться во Францию, во что бы то ни стало. Хватит с меня пресловутой Родины. Меня здесь все время убить норовят, не специально, так ненароком. Боже, что ж так холодно- то. Потрогала лоб дрожащей рукой и поздравила себя с температурой. Даже смешно стало — ясно представила себе, что погибаю не от бандитской пули, а от запущенной простуды. Теперь понятна начинающаяся апатия — всегда, когда болею, отношусь к происходящему с возрастающим равнодушием. Надеюсь, в этот раз пресловутое чувство самосохранения окажется сильнее болезненной апатии. Дверь скрипнула и ввалился Лука, я отвела от него взгляд, специально, не хотелось видеть никого, тем более его. — Пришел пытать? — с показным пренебрежением в голосе поинтересовалась я. — Нет, — в тон ответил мне он, — Последний раз на тебя, живую, посмотреть. — Ну, смотри, — ответила с поднимающейся в душе злостью, — Чтоб ты ослеп, придурок. Ты кто такой, вообще, чтобы меня судить, палач недоделанный? — последние слова я уже шипела и с яростью в глазах окинула Луку с головы до ног. Лука, видимо не ожидал от меня столь откровенного отпора и поэтому стоял с открытым ртом и, не мигая, смотрел на меня. — Папочку я у него отняла, — продолжала я, понимая, что меня понесло, но остановится уже не могла, да и не желала, — Бедненький какой, «недолюбили» его. Так со мной тоже не особо цацкались! Или ты думаешь, что привилегированная школа и дорогие шмотки — это все, что нужно ребенку? Наш отец, дорогой мой брат, или кто ты там, сначала убил моего парня, мою первую любовь, не собственными руками, но все же. И не покривился, я тебе скажу. А все из-за тех же денег, к слову сказать грязных, на которые меня и одевал. Только вот меня не спросил — нужны ли мне были эти тряпки, готова ли я заплатить за них жизнью дорогого мне человека. Потом, решил тем же путем решить проблемы с моим мужем. Ни перед чем не хотел останавливаться, даже рука не дрогнула и сердце не екнуло, когда в меня стрелял. Опять же — за деньги, за свой бизнес гнусный. — Он в тебя стрелял? — как-то ошалело переспросил Лука. — А что, в твоем досье на меня, падшую, такого нет? Ну, как же, разве это можно брать в расчет. Подумаешь, чуть не укокошил собственного ребенка, экая невидаль. Как там говорится — я тебя породил, я тебя и убью? — Ты правду говоришь? — Самую, что есть настоящую. Впрочем, зачем мне тебе что-то доказывать? При желании, ты сам это можешь узнать. Только тебе ведь оно не надо. Зачем видеть во мне человека, ведь тогда весь ореол мстящего ангела спадет. Правда, ангел ты наш, не согрешивший ни разу? Лука не успел ничего сказать или сделать — дверь снова отворилась и передо мной, как черт из табакерки, предстал Азид, собственной персоной. Картина маслом — приплыли. Вот значит про какого врага говорил Лука. Тогда все ясно. Азид давно точит свой зуб на моего мужа и его приятеля Митяя, все благодаря тому, что те уперли у него из-под носа акции завода, а если к этому приплюсовать тот факт, что при последней нашей с ним встрече я, ну, не совсем я, а Вик укокошил несколько его парней, то получается, что теперь и ко мне у него далеко не теплые чувства и вполне вежливого приема, как в прошлый раз, от него ждать не приходится. — Доброго тебе вечера, Лука, — благодушно произнес Азид с заметным кавказским акцентом, — И долгих лет жизни, за такой подарок, — указал он на меня. Да, подарочек тот еще, если бы не Лука, то Азид бы меня вряд ли когда снова увидел. — И вам, здравствуйте, Елена Витальевна. Правда, пожелания здоровья вам теперь не пригодятся. Я похолодела, хотя и была к чему-то подобному готова. Наверное, нельзя подготовиться к собственной смерти, как ни старайся. И как мне теперь выбираться из этой передряги ума не приложу. — Это почему же? — все-таки уточнила я.