— Ты, может, и не тронешь, а вот Лазарь…. Да, у меня фантазии не хватит на то, что он сможет со мной сделать. Но жить, так как я живу в последние месяцы, я не хочу. Я дипломированный врач, я спасаю жизни… — А я забираю, это ты хочешь сказать, — продолжил он за нее, не отрывая от нее взгляда, вытащил пачку сигарет из кармана брюк, достал сигарету и закурил, — Я не буду оправдываться, все так, просто подумай о том, что те люди, или нелюди… Он замолк, нервно затянулся и резким движением руки провел по голове. Он не знал, что ей говорить, что объяснять. Может и правда, что она ему просто не подходит. С таким как он должна быть женщина не с такими моральными принципами, или вовсе без оных. Но он не мог ее отпустить, просто расстаться, хотя бы не попытавшись. Она въелась в его мозг, в его кровь, с тех пор как увидел ее у Лазаря. Он никогда не скажет ей, но он готов все бросить к ее ногам лишь бы не ушла. Слышала бы его мысли братва — жестокий бандит готов вилять хвостиком при виде нее и приносить тапочки в зубах, если она попросит. Но вместо всего этого он стоит сейчас как полный идиот и двух слов связать не может. И самое паршивое в этой ситуации, что даже объяснять что-то не имеет никакого смысла, уж себе-то он давным-давно разучился лгать: он — бандит и убийца, антигерой и это та правда, которую ничем не изменишь, ничем не смоешь, даже брось он сейчас все, прошлое его не скинуть со счетов. — Дим… — окликнула его Оксанка и тот, вернувшись в реальность, только грустно улыбнулся. — Нет таких слов, Ксана, чтобы объяснить тебе, почему я оказался в такой ситуации и почему я такой. Но я очень хочу, чтобы ты была со мной, несмотря ни на что. Если ты захочешь уйти, я, конечно, насильно держать тебя не буду, но и отказываться от тебя не собираюсь. Я не исчезну из твоей жизни только потому, что ты этого захочешь. Оксана услышала то, что просила — правду, но почему-то эта правда ее разозлила. Что это за «не исчезну из твоей жизни»? Кто его будет спрашивать, черт возьми, если она не захочет его в свою жизнь пускать? Но потом одернула сама себя — а кто спросит ее? Уж не запамятовала ли она с кем связалась? — Если ты о деньгах, которые дал на операцию матери, то я все верну. Не сразу, но верну, — зло бросила она ему, прекрасно понимая, что он про это даже не заикался. Просто захотелось сделать ему больно, чтобы было плохо, так же, как и ей. И она достигла успеха — желваки на скулах Митяя заиграли, глаза сверкнули льдом и он снова превратился в того незнакомого бандита, которого она встретила у Лазаря. Митяй еле сдержался, чтобы не прижать ее к стенке и не потребовать взять свои слова обратно. — Я разве напомнил тебе про деньги? — с тихой яростью произнес он, и от его интонации голоса Ксанку вдруг затрясло. Страх, про который она забыла, вернулся к ней, она четко осознала, кто перед ней стоит, и чем это для нее может закончиться. — Ну, милая, продолжай, что замолчала, обоснуй свои слова. — Так разговаривать будешь со своими уродами, — тихо процедила она. Этого Митяй уже не вынес и, больно схватив ее за плечи, прижал к стенке кухни. — Так вот кто они — уроды. И я к этому списку отношусь? Нет? А что ж ты пошла к этим уродам, когда тебя приперло? — Отпусти! — крикнула она, но он даже не шелохнулся. — Ты не на панель пошла, слишком противно. А сунулась лечить тех самых уродов, про которых говорила. И, кстати, бабки-то приличные. Но для тебя, ведь, не это главное. Признайся, ведь хотелось иногда не просто отказаться лечить, а сделать так чтобы агония продлилась, и тот самый урод умер у тебя под скальпелем? — Нет! — заорала она, чувствуя, что скатывается в истерику, настолько его слова ранили ее, — Нет, не хотела! А ты, ты, сволочь, которая не умеет принимать отказов! — Здесь ты совершенно права, — усмехнулся он и отпустил ее, — Не строй из себя святую невинность, Оксана, ты оказалась в компании бандюг не от хорошей жизни, но силком тебя сюда никто не притаскивал. И если ты умная баба, то понимаешь, что вход сюда рубль, а выход…его просто нет. — Это ты мне сейчас историю своей жизни поясняешь? — грубо бросила она. — Я рассказываю тебе о твоей сегодняшней жизни. Неожиданно для нее, Митяй ласково взял ее лицо в свои ладони, с теплом и каким-то сочувствием посмотрел ей в глаза. — Я не буду тебе ничего больше говорить, если ты хотела, чтобы я помог тебе выбраться из всего этого, то не получится, — Оксанка похолодела от его проницательности, но продолжала молчать, — Максимум, что могу, так это договориться, что ты больше не будешь оперировать бандюг Лазаря. Но пойми, девочка, он все равно повернет ситуацию так, что тебе просто не останется никакого выхода. Да и, в конце концов, ничего в этом страшного нет, ты выполняешь свою работу, ту же что и в больнице, просто за более достойное вознаграждение. Правда, все правда, ту которую не хотелось слышать, ту которую отгоняла все это долгое время, надеясь на какое-то непонятное чудо. — Господи, как же я вас всех ненавижу! — протянула она вперемешку со всхлипом, эмоции уже били через край, и невозможно было остановиться. Она откинула руки Митяя со своего лица, и хотела было убежать, но он не дал этого сделать, снова прижав ее к стене весом своего тела. Она замолотила по его груди маленькими кулачками, требуя, чтобы он освободил ее, но Митяй терпел это, чуть ли не впервые в жизни осознавая, что ему больно не от того, что она сейчас молотит по нему, как по боксерской груше, а от того, что сейчас плохо ей. Если бы перед ним был бы другой человек, не она, даже если бы это была женщина, он не стал бы терпеть, а быстро пресек бы это. Но не с ней, с ней он просто не может и не хочет быть жестоким. Она выдохлась минут через семь и просто зашлась в рыданиях, закрыв свое лицо ладонями. — Ксана… — Я успокоюсь… сейчас…,- проговорила она сквозь слезы, вытирая их со своих щек, — Я сильная. Я переживу… — О, Господи, — простонал он и, взяв ее лицо в свои руки, нежно поцеловал. Упрашивая и одновременно приказывая, прося и поддерживая, все, что угодно, лишь бы его девочка не плакала. Постепенно нежный поцелуй стал страстным и требовательным, он прижимался к ней всем телом, чувствуя, как она дрожит, но уже не от испуга. Понимая, что бессовестно пользуется ее слабостью, и посылая свою не к месту проснувшуюся совесть к чертям. Она глухо застонала, и он приподнял ее за бедра, получая наслаждение от того, что ее ноги обвились вокруг его торса. Он на мгновенье оторвался от нее, перевести дух, настолько эмоции захватили его, что он просто сам себя не узнавал. — Если ты сейчас остановишься — я тебя убью, — хрипло проговорила она, глядя на него с нарастающим желанием в глазах. — Не надейся, — серьезно ответил он, хотя в глазах плясали веселые искорки. Митяй крепче обхватил ее за бедра и, продолжая целовать, понес ее на второй этаж, в спальню. Что-то случилось с ним, но то, что он чувствовал, не было простым удовлетворением желания. Он целовал ее, будто пил из чудодейственного источника, и, казалось, если сейчас остановится, не сможет дальше дышать. Он смотрел на нее, пока укладывал на кровать, раздевая ее и раздеваясь сам, не мог насмотреться на ее тело, принадлежавшее богине. Не было того уголка на теле Ксаны, где не побывали его губы. И все это время он не закрывал глаз, смотря на нее, извивающуюся от его ласк, зовущую. На какой-то момент он вспомнил ту, которая также стонала в его объятьях, а наутро попыталась убить, и тут же отмахнулся. Его Ксана не может быть такой. А его Ксана звала его, дрожа и извиваясь на простынях цвета оливок, разметав волосы по подушке, закрыв глаза. — Дим… Димочка, пожалуйста… В его голове что-то взорвалось в тот момент, когда он услышал ее голос полный страсти и мольбы. И не смог ей отказать. Он вошел нежно, давая ей время привыкнуть к нему, но кто бы знал, как это тяжело далось ему. Оксане было мало, катастрофически мало того, что он давал, жалел ее, она чувствовала, что он сдерживается, поэтому обняв его, перевернулась вместе с ним, заставляя опрокинутся его на спину. — Нет, милая, — услышала она его сиплый от желания голос, — Руководить сегодня у тебя не получится… Он сел вместе с ней и с легкостью приподняв ее, перенес, усадив на колени. Оксанка ощутила, как его возбужденное тело прижалось к ее спине. Он обнял ее сзади, нежно беря каждую грудь в руки и целуя шею. — Раскройся мне, девочка… Его рука уверенно опустилась ниже, захватывая в плен самое сокровенное. Волны удовольствия пронзали ее с каждой минутой, у нее практически не осталось сил, и она почти повисла на его руках, казалось, он мучает ее очень долго. — Устала, милая? Она не успела ответить, волна мощного оргазма сотрясла ее. Он бережно уложил ее на спину и мощным толчком вошел в нее. Ксана закричала, все еще содрогаясь в конвульсиях удовольствия. Когда она открыла глаза и туманным взглядом посмотрела на Митяя, то увидела, как его мышцы на руках напряглись, дыхание рваными толчками вырывается из его груди. Последним мощным толчком он вошел в нее полностью, и вспышка унесла его, последнее, что промелькнуло у него в сознании, что ничего подобного за тридцать с лишним лет у него и в помине не было. Значит, чутье его не обмануло и она действительно его женщина. Открывая глаза и блуждая по ней взглядом, он уже знал, что не позволит ей уйти. И дело не в качественном сексе. Он впервые в жизни занимался любовью. Викинг ехал быстро, превышая разрешенную скорость в два раза. Он понимал, что придется рассказать Синице все, что произошло с ней несколько часов назад. И, может быть, Синица сможет объяснить ему, что происходит? Не зря говорят, кто владеет информацией- владеет миром. Зная он полный расклад, то сможет ее защитить, уберечь. Но знает ли Антон, кто желает ей зла? Что за «привет с того света»? И так ли уж та пуля, которую она чуть не получила в первый день знакомства с ним, была предупреждением Антону? Нет, хотели бы убить, сделали бы это сегодня. Он также понимал, вернее сказать, знал, что сейчас состоится мужской разговор, Синица далеко не дурак и короткого визита вполне хватило, чтобы понять, как Вик относится к ней. До больницы он доехал достаточно быстро и решительно поднялся в палату, где лежал Антон. Синица встретил его хмурым взглядом. Наскоро поздоровавшись, Викинг принялся рассказывать события, с каждым словом все больше и больше злясь на самого себя. Не защитил, не уберег дорогую для него женщину, а ведь она не просто любимая, а еще и охраняемый объект, получается, что лажанулся, не справился со своей работой. К концу рассказа, Антон смотрел на него убийственным взглядом, и Викинг принимал этот взгляд — заслужил. А оправдываться… Чем он мог оправдаться? Что здоровый бугай, профессионал, которым он себя считал, не справился со своей работой? Все слова казались глупыми, да и толку теперь. — Мне нужна информация, Синица, я не смогу защитить ее, если не пойму откуда ветер дует. — Ты думаешь я много понимаю? — процедил сквозь зубы Антон, — Я привез ее сюда, в Россию, думая, что здесь у меня больше шансов спасти ей жизнь. Ее заказали, Вик, — пояснил он, ловя удивленный взгляд телохранителя. Еще час он рассказывал Викингу все, что происходило во Франции, и какие ниточки он попытался дернуть здесь, чтобы понять, кто же заказал его жену. — Абракадабра какая-то получается, бред полный, — отозвался Вик после минутного молчания. — За завод дележ понятно, она-то тут причем? — Есть мысли, тот упырь, которому я успел руки длинные пообломать, кое-что рассказал. И из этого следует только одно: завод к ней никакого отношения не имеет, когда я туда сунулся попугать хотели, причем, киллер не из Азидовских пацанов, а другой бригады. Про Строгановскую братву слышал что-нибудь? Вик коротко кивнул, а про себя удивился, неужто Хмурый на лакомый кусочек позарился, не побоялся? — Так вот, наемный киллер от них, не свой, а приглашенный. И шугануть они тогда даже не меня хотели, мы же только прилетели и меня Митяй только-только в курс дела ввел. Киллер-то не стал во всю эту кашу лезть, оно ему не надо было, сказано ему было шмальнуть в окно и ни в кого не попасть. — Не может такого быть, — уверенно закачал головой Викинг, — Я тогда вместе с ней в комнате был и прекрасно помню, как все было. Она у окна маячила, долго не отходила и какое-то ее чутье отвело резко в сторону, иначе бы мы с тобой компот уже пили, поверь мне. Антон поднял тяжелый взгляд на Вика, но тот не дрогнул и глаз не отвел. — Как она? — Плохо. Я снотворное ей дал. Но мне вернутся надо. Ее сейчас одну лучше не оставлять. — Не оставляй, Слава, только помни, она- моя жена. — Я помню, — со скрежетом в зубах ответил Викинг. — А мне кажется забывать начал. Но ты вспомни еще одну вещь, Слава, мы, конечно, друзьями не были, но я тебе однажды спас жизнь, следовательно, за тобой должок, я попросил тебя охранять ее. Но я не просил тебя спать с ней, — ледяной тон Антона не предвещал ничего хорошего. — Я не спал с ней, — чуть ли не прорычал Вик, — И давай закроем эту тему. Я помню, что она твоя жена. И как ты верно напомнил мне только что, долг я свой отдам, жизнь за нее свою положу, если нужно будет. Но я тебе так скажу, Синица, я ничего не делаю специально, соблазнять напуганную женщину не в моих правилах, но если она сама, слышишь, сама захочет быть со мной, то не обессудь. Бледное лицо Антона в мгновенье стало серого оттенка. Он тяжело дышал, он далеко не был уверен, что его Ленка «не захочет сама», в последние месяцы, особенно, как только они приехали сюда, он только и делал, что орал на нее, не ночевал дома и вел себя по-свински, а в последний ее приезд сюда в больницу, вообще, выгнал ее взашей, вероятно убедив, что она ему не нужна, он это, к сожалению, умел и сейчас после того, как какая-то тварь прикасалась к ней своими грязными руками, ей так нужна поддержка, но он не сможет ничем помочь. — Я тебя понял, Вик, — твердым голосом произнес Антон, — Но и ты меня пойми и не огорчайся на мои последующие слова: мне не важно, захочет моя девочка тебя сама или нет, кто из вас первым переступит черту мне плевать, потому что свою жену я не трону, а вот ты… Вик был зол, но понимал, что Синица прав, он на его месте поступил бы также. — Я пойму, если ты переспишь с ней, — продолжил Антон, — Но с той поры тогда ходи и оглядывайся. Викинг ничего не ответил и молча вышел из палаты, уже окончательно убедившись, если Лена выберет его когда-нибудь, то Синица просто не позволит им быть вместе, убьет его, а ее увезет куда-нибудь и спрячет от посторонних глаз. Садясь в машину, он невесело усмехнулся — ведь она права. Они сейчас оба говорили о ней как о вещи, заранее распланировали как она может поступить и что каждый в этом случае сделает. Но он не думал о ней как о вещи, для него она была даже не просто женщиной, а чем-то сверх понятия «женщина». Да, отчасти это произошло оттого, что она встала за него под пули, но только отчасти. Дело не в нем, она шла на крайние меры и ради своего мужа, она могла поступится всем, чем только могла ради человека, который ей был дорог. Многие назовут это глупостью, он же называл это мужеством. Он не встречал подобного давно, наоборот, за прожитые годы он видел много трусости и предательства и среди женщин, и среди мужчин, но самоотверженности почти никогда. Вик прибавил скорость, она скоро проснется и он должен быть рядом с ней, поддержать, как сможет, успокоить, чего бы это ни стоило. Антон скомкал простынь под рукой и со всей силой сжал. От бессилия ему хотелось кричать в голос. Почему не сказал ей, что она нужна ему? Почему не сказал, что любит и больше всего на свете боится потерять? Чертов характер! Ведь в самом начале отношений именно так он ее удержал, давая понять, что нужна, необходима, как воздух. Что сейчас помешало сделать это? Просто сказать, показать свой страх, а не оттолкнуть. Успокоился, идиот, за все эти годы, что она твоя, никуда не денется. Да, защищал ее от киллера, даже от Викинга хотелось спрятать, но как свое, как вещь. И что самое страшное, она это видела. А он не понимал, только сейчас лежа, не имея ничего, кроме возможности думать, понял, наконец-то, что привык, забывал хоть иногда говорить ей о любви. А ведь любил до сих пор безумно, даже это он понял, осознал только сейчас. Поддавшись сиюминутному порыву, пошарил по больничной тумбочке рукой в поисках телефона — взял, набрал номер и долго слушал гудки, но дождался, она сняла трубку: — Да, — просипел ее сонный голос. — Родная, любимая… — Антон? — в ее голосе звучало удивление, действительно, было чему удивляться — когда он последний раз так ее называл, он и сам не помнит. — Послушай меня, девочка моя, в последнее время я наговорил тебе много лишнего, и не сказал самого главного — я люблю тебя, слышишь, люблю как прежде.