Рюмка выпала из моих рук и со звоном разбилась, куда деть глаза я не знала, а что с собой делать, вообще, понятия не имела. — Как ты могла! — шарахнул тем временем дядя Боря по столу и тот подозрительно заскрипел, — Он твой отец! Был! Понимаешь?! Был! — Вот именно был! — заорала я, размазывая невыплаканные слезы по лицу, — Только перестал им быть, когда стрелял в меня, в свою родную дочь! Не я начала, понимаешь? Не я! — и заревела в голос. Казалось, такой адской боли я не испытывала никогда. Все эти годы я пряталась, отгораживалась стеной, не пропускала настоящие чувства в душу, но теперь, здесь, глядя в глаза его лучшего друга, я оплакивала его смерть, дурную, проклятую судьбу. И сил остановиться не было. Да и не хотелось. Ничего не хотелось. — Лен… слышишь…прости меня дурака старого…я ведь все знал, как там все было…просто, думал тебе все равно… а ведь он все равно был твоим отцом… При этих словах я разревелась еще больше, так больно, Господи, жалко, что от такой боли не умираешь. Раздался звонок в дверь, но мне было все равно, хоть вселенская катастрофа сейчас начнется. — Кого черти там принесли, — крестный, ворча, пошел открывать дверь. — А ты кто такой? — услышала я ошарашенный голос дяди Бори и через секунду перед моими глазами нарисовался хмурый и злой Викинг. — Я ее телохранитель, — пробурчал он, — От которого она убежала. — Хреновый телохранитель, — провозгласил крестный. — Не спорю, — зло ответил Вик. А я, глядя на Вика, почему-то, разревелась еще больше и еще горче. Никакие попытки успокоится не действовали, видимо, боль, накопленная годами, прорвалась нескончаемой горячей и бурлящей лавой. — Тебя кто-то обидел? — тихо спросил Вик и так на дядю Борю посмотрел, что даже через пелену слез я увидела угрозу в его глазах. — Я сама себя обидела, Вик, много лет назад, — и это было правдой. — Молодежь совсем распоясалась, — не остался в долгу дядя Боря и начал прожигать Вика взглядом, от которого я поежилась, — Ты откуда такой смелый взялся, фраерок? — Дядь Борь, — тихо позвала я крестного, — Он телохранитель Митяя. — Викинг? — удивился тот, — Не признал. Значит, теперь ее охраняешь? — спросил он, как ни в чем не бывало и тот кивнул. Я вытерла слезы, встала со стула и прошла в зал, оставляя мужчин пообщаться между собой. Держалась из последних сил, понимала, что сама расковыряла рану, придя к дяде Боре, но иначе никак. В комнате его почти ничего не поменялось — те же кресла, тот же диван, старенький телевизор, стеллажи с книгами. Я глубоко вздохнула, пытаясь успокоится, но почувствовала чей-то взгляд и как-то мне нехорошо стало…Повернулась налево и уперлась во взгляд карих глаз моего отца на портрете, таких выразительных, живых, он улыбался, а рядом с ним на фото стояла я, совсем еще девчонка, и доверительно прижималась к нему. Отец…папа…папочка… Я не заплакала, я завыла. За девять лет я не плакала по нему ни разу, мать, думая, что отец ее бросил, уничтожила все фотографии в нашем доме. Я же старалась не вспоминать его вообще. Теперь, видя его лицо, смеющееся и счастливое, сдержатся я уже не могла. То, что я дрянь — это я знала давно, но не осознавала это так четко, как сейчас. А еще поняла, именно в этот момент, что он никогда не будет рядом, не успокоит, не скажет, что любит…. То, что он стрелял в меня, пытался убить Антона и убил Лешку, пусть и чужими руками, вдруг стало неважным. Крестный прав, он все равно оставался моим отцом, неидеальным, жестоким. Но он вырастил меня, дал мне жизнь, а я забрала его жизнь. — Лена, Леночка, ну, хватит…Ну, поплакала и будет, зачем же так убиваться… — со мной рядом оказался дядя Боря и ласково, по-отечески поглаживал меня по волосам, — И я дурак старый тоже хорош, напомнил тебе… — Ты… прав, крестный… — все еще заходясь от рыданий, проговорила я, — Я даже не дрянь, я хуже. Любой бандюга лучше меня. — Это ты загнула, — возразил он. — Что происходит? — тихо и серьезно спросил Вик, стоя в дверном проеме в комнату. — У меня в аптечке где-то успокоительное было, я сейчас, — вдруг подорвался дядя Боря и метнулся в ванную комнату. — Елена Витальевна? — Никакая я не Елена Витальевна, Вик! Я дрянь. Я потеряла право так называться, когда убила его. — Кого? — так же спокойно спросил Вик. — Своего отца, — прошептала я трясущимися губами и уперлась взглядом в пол. Я ожидала презрения со стороны того, кто недавно спас мне жизнь, и я это презрение заслуживала. Для любого человека родитель — святое и неприкосновенное. Не удивлюсь, если он развернется и уйдет. Но вместо этого, Вик медленно подошел ко мне и опустился на колени рядом со мной. — Посмотри на меня, — попросил он и тон его был настолько теплым и ласковым, что я сначала ушам своим не поверила и подняла на него свои глаза. Он молчал и просто смотрел на меня и, как совсем недавно дядя Боря, поглаживал меня по волосам. — Ты расскажешь мне, что тогда произошло? — Зачем? — Тебе станет легче. — А тебе станет противно со мной общаться, если не уже. — Не станет. Я тоже не святой, я смогу понять. — Понять можно все, простить нельзя… Вик обнял меня, неожиданно, резко и в то же время нежно, а я, уткнувшись в его мощную грудь, ощутила спокойствие. Так мы и стояли — на коленях и обнявшись, пока не зашел крестный и при виде нас не встал, как вкопанный, я отпрянула от Вика, как ошпаренная. — Да, ну ё! Предупреждать же надо! — и вышел из зала, — Молодежь, вы тут пообщайтесь, а я пойду, прогуляюсь пару часиков! — крикнул он уже из коридора. Я подорвалась со всех ног, крича: — Крестный, ты все не так понял! — но ответом мне была захлопывающаяся дверь. Вернувшись в зал, накинулась на Викинга. — Ты чего молчал? Мог бы тоже сказать ему. Что он теперь о нас думает? — А если я не хочу? — вдруг спросил Вик серьезным тоном. — Чего не хочешь? — опешила я. — Опровергать его предположения. — Ты с ума сошел? Вик невесело улыбнулся, подошел ко мне и взял за руки. — Уже давно, когда в дом твой зашел и тебя увидел, в глаза твои зеленые посмотрел. А я ведь осуждал твоего мужа, Лена, за то, что он резню устроил из-за бабы, тогда в девяностые. А теперь понимаю, что и сам бы так сделал. Веришь? — Нет, — ошарашенно ответила я и головой замотала, — Замолчи! Это все не так. Ты все придумал. Я вырвала руки и медленно отошла от него подальше. Я видела, замечала его взгляды, но всерьез не воспринимала. И как мне реагировать на его слова теперь? Да еще в такой ситуации, когда мой собственный муж запер меня в клетке вместе с ним. Вик стоял с минуту, не шелохнувшись и смотрел на меня, не мигая, потом сделал шаг, а я отпрянула, и сама же себя отругала. Дура, ничего ведь он тебе не сделает, если сама не захочешь! — Я не придумал. Я говорю, как есть, но не бойся, девочка, это тебя ни к чему не обязывает. Ты ничего мне не должна, это я тебе должен. — Нет, — я опять помотала головой, не в силах ничего сказать и честно не зная, как себя теперь вести — как мужчина он мне, конечно, нравился, но это ничего не значило, абсолютно ничего, а как человека, возможного друга, я его терять не хотела, — Ты не должен. — Должен, еще как должен, — нежно улыбнулся мне он, — И не только за то, что вместо меня под пули встала. Должен, потому что ты за человека меня приняла, не отшатнулась, за зверя не посчитала, не командовала мной, как собакой, хотя и могла себе такое позволить. За то, что заставила поверить, что я не такой уж и урод, — улыбка медленно перерастала в усмешку, пока он говорил, а я ужаснулась, начиная понимать, что похоже я единственная кто к нему по- человечески отнесся. — Вик, я…. — Друзья? — он протянул мне руку, вопросительно на меня глядя, и я ни секунды не сомневаясь, вложила в его руку свою. Он тут же воспользовался положением и притянул меня к себе. — Вик, — настороженно проговорила я. — Не бойся, не трону. Просто хочу сказать тебе спасибо за все. Знаешь, когда за тобой от больницы шел, злился. Думал, сейчас посмотрю, куда ты пошла, а потом все тебе выскажу. А когда тебя плачущую увидел — душа перевернулась. — Не поверил Ксанке, значит, — вздохнула я. — Я же не идиот. — И ты вовсе не урод, — вставила я, — Никогда себя так больше не называй. — Не надо меня успокаивать, я не девочка, — рассмеялся он. — Тебе идет, когда ты улыбаешься, — не угомонилась я, — Лицо совсем мальчишеское становится и доброе. Он опять рассмеялся и отпустил меня из объятий. А мне, в который раз стало неловко, не знала, куда себя деть. — Лен, перестань, сказал же, мое признание тебя ни к чему не обязывает, — видимо мой новоиспеченный друг обладал отменной проницательностью. Я отвела от него глаза и снова наткнулась на портрет отца. — Лена, — осторожно позвал меня Викинг, видя, что я стою, как вкопанная и даже дышать перестала, — Лена, не надо, не смотри. Он быстро подошел ко мне и развернул к себе. — Зачем душу себе рвешь? Думаешь, заслужила наказание? — Да. — Девочка моя, бедная, — произнес он с нежностью и покачал головой, — Расскажи мне. Я не хотела, боялась, что после рассказа увижу осуждение и отвращение, но я не имела права молчать, теперь, когда начала считать его другом, когда сама же призналась в том, что натворила. Я рассказала все, про Лешку, про тот вечер, когда отец приехал к нам со своими архаровцами. Как стрелял в меня, как смеялся над моей болью, после признания, что это он отправил Лешку в Чечню и как убивал на моих глазах Антона. Викинг мочал долго после моего рассказа, а я ждала вердикта. Почему-то, мне стало очень важно его мнение. Когда он поднял на меня свои глаза, я вздрогнула, в них была ярость. Я сжалась в комочек, поняла, что только что оттолкнула от его от себя. Может, оно и к лучшему? Может…