На всех читателей потрафить невозможно: Кто к пышным авторам одним расположен, Другой романами одними лишь пленен. Что будет, или нет мой труд во уваженьи. Сие я отдаю на ваше рассужденье; Купец охотнику товары продает, И книга в обществе читателя найдет… Пока Николай сидел и читал книгу перед рассевшимися на верхней палубе воспитанниками корпуса, уставившимися на него со всем доверением и вниманием, Михаил отошел в сторону и, облокотившись на борт, снова глядел на пасмурное небо, за серыми облаками которого никак не было видно заката, а сердце звало и не теряло надежды увидеть его… Это какую книгу Вы будете нам читать сей раз? – поинтересовался один из мальчиков у Николая, и тот ласково улыбнулся, взглянув на раскрытую перед собой страницу: Сказки русские, Тимофеева! Фу, – выдохнул другой мальчишка. А мы любим, – закивали другие. – Сказку, сказку! Да, усладите слух наш снова, – подхватили ребята и постарше, на что Михаил оглянулся: Те, кто пройдет весь путь, бравыми ребятами будут слыть. Будут ладно скроены, крепко сшиты. Российским флотом можно будет радоваться! – восхищенно подхватил Николай, перемигнувшись с Михаилом. – Будет хорошее пополнение, и время покажет, кто не посрамит бело-голубого флага! Многие отдадут жизни за честь родины, но многие ли будут слыть и бравыми среди своих? Как это? – удивились некоторые из совсем молодых мальчишек, и Николай продолжил: А вот для того книги и пишутся! Надо быть не только сильным, но и образованным. Вот, послушайте, что нам рассказывает хотя бы этот Тимофеев, а уж потом познаете и иных, и сами может что сочините. А Вы сочиняете? – поинтересовался белокурый воспитанник, прищурив свои глазки и ухмыльнувшись соседу, на что тот гордо ответил: Мой брат, – указал он рукой на Николая. – Мастер на все руки будет! И сочинит еще и не такое! И все мы, его братья не посрамим ни имени своего, ни родины! – подхватил и другой его, который был еще моложе. Ладно, Мишель, Петр, – улыбался им Николай, в душе радуясь за слова своих младших братьев, и принялся читать. – Любезный читатель! Причина, побудившая меня собрать сии сказки, есть следующая: известно, что много находится таких людей, которые, ложась спать, любят заниматься слушанием или читаемых каких-либо важных сочинений, или рассказывания былей и небылиц, а без сего никак не могут уснуть. Почему я, желая услужить охотникам до вымышленных вздоров, постарался собрать столько, сколько мог упомнить, и сказать оные в свет. За излишне почитаю напамятовать читателю, чтобы таковые рассказывания, мною издаваемые, были хотя мало правдоподобны, но они основаны на лжи и выдуманы для препровождения скучного и праздного времени; по пословице, сказка ложь, а песня быль. В заключение же прошу тебя, любезный читатель, заниматься чтением сих сказок, если ты охотник, а когда противной, то, пожалуй, оставь оные и не брани меня… Николай выразительно, с душою читал «Сказки русские» Петра Тимофеева, как и другие разные книги, которые он да еще некоторые взяли в это плавание с собою. Будучи полным уверенным в том, что на примерах сказок да на примерах выдающихся людей можно воспитать настоящих богатырей, Николай любил рассказывать и учить тем самым своих воспитанников. Михаил так же любил слушать чтение их общего друга и назначенного начальством корпуса «воспитателя», но как ни старался целиком и полностью отдавать внимание сюжету тех рассказов, душа звала в свои дебри мыслей да желаний… Опять грустишь? – встал с ним рядом Николай, когда уже была глубокая ночь, а на палубе – тихо. Да нет, – пожал плечами тот и вновь отвел взгляд на блеск воды за бортом. – Вспоминаю наши годы в корпусе. Поднимались в 6 утра и становились во фронт, чтоб дежурный офицер нас осматривал, опрятны ли, достойны ли. Потом в классы, а в 12 часов – шабаш. Пища простая, здоровая, да белье все меняли два раза в неделю. Конечно же, мальчишкам сейчас, вот так вот раз, и привыкай к морскому устою, к опасностям. Теперь стали плакать, что жизнь в корпусе райская была. Ничего, привыкнут, – улыбнулся Николай. – Знаешь, я думаю, расскажу им о капитане Василии Лукине – давнем друге моего отца. Наслышаны, – закивал Михаил одобрительно. – О таком богатыре стоит миру поведать! С его жизненных примеров многому можно научиться. Но какой он силой обладает! Я вот завидую. Ну тебе уж завидовать-то, – хихикнул Николай. – Силы и у тебя не отнять! Вот с древней Руси к нам не дошли имена и подлинные истории тех богатырей. А ведь люди той поры обладали исключительной силой и ловкостью, чем Россия может гордиться. Ну что ж, значит у нас есть еще одна задача – донести до мира имена тех богатырей, которые есть сейчас, чтобы увековечить их имена и дать пример, – без капли сомнения в своих словах сказал Михаил. Про дядю Лукина я уж точно расскажу! – уверенно выдал Николай и облокотился на борт. – Никогда не забуду тот день, когда этот весельчак приехал к нам в дом. Я был еще малышом, держал в руках томик Вольтера, и тут ко мне протягивается его громадная ручища, он представляется. Я был поражен и восхищен! Он сказал: давай дружить! А какие игрушки у тебя есть? Я ему показал свою деревянную лошадку, барабан, а он вынул из кармана серебряный рубль, свернул его чашечкой и протянул мне, сказав: это будет ведерко для твоего боевого коня! Храни на память! Я был еще больше восхищен. И тогда он предложил мне увидеть Кронштадт. Он подбрасывал меня развеселившегося к потолку и ловил, как пушинку. Веселья мне столько никогда не было! Тут вошли мои родители. И дядя Лукин сказал: Смотрите, Николай высоты не боится! На грот мачте не заробеет, голова не закружится… Быть тебе моряком, Коля! Так ты и выбрал этот путь? – с восхищение слушал рассказ Михаил. Да, у меня появилась цель, желание. И я от них не отступлюсь! – закивал Николай. Побольше бы таких людей! А ты как выбрал море? А я любил кататься на лошади и поднимать все тяжелое. Отец хотел, чтобы я пошел, как он и мой дед, в лейб-гвардию Преображенского полка. Но однажды я посетил один корабль с моим дядей, Пашковым… Он тоже служил в Преображенском с моим отцом, – усмехнулся Михаил. – Мир порой так мал… Так мой отец с матерью познакомился, полюбили… А когда я увидел, что вытворять могут моряки, увидел в коротком плавании с дядей море, то мою душу оторвать от стремления стать моряком никто не смог, да и усилий особых не прилагали. В конце-концов одобрили и зачислили в корпус. Да, – вздохнул глубоко Николай, довольный судьбой. – В море много богатырей. Без силы здесь нельзя. Дядя Лукин у нас разглядел на секретере бронзовый бюст Мотескье и протянул мне, чтобы проверить в силе, в которой я его уверял. И все глядели, как мои детские дрожащие ручонки поднимают над головкой этот бюст несколько раз. Так, уезжая, Лукин наказал мне: про Монтескье не забывай! Каждый день упражняйся с бюстом. Верхом на лошади катайся – на настоящей, плавай каждый день по часу. Здоровяком станешь! И уже к осени я окреп, научился плавать и ловко ездил верхом. И вот, по воле рока ты и стал богатырем, как Лукин, – подмигнул Михаил и обнял его, прослезившегося за плечи. – Отец гордится тобой. Да, – закивал тот. – Как надел погоны мичмана, так отцу и доложил, что высокое начальство обратило свое благосклонное внимание на наши глубокие познания, да назначило нас воспитателем Морского корпуса с присвоением звания подпоручика с правом преподавать в трех классах: морской эволюции, морской практики и высшей теории морского искусства!… А в марте он уже и умер… Тобой можно восхищаться. На твои плечи легли заботы содержать мать, братьев, сестер… Друзья еще долго стояли на палубе и беседовали, вспоминая прекрасные моменты недалекого прошлого. Души рвались назад, к тому, что уже не вернешь, плакали по тем, кого уже нет, но крепкая сила духа сдаваться не давала и не даст, они знали. Они точно знали, что любая неприятность – как буря. Ее бояться не стоит. Она просто должна быть. Должна пройти. Они привыкали уже с детства видеть ее без боязни и хладнокровно встречать ее: «Таким образом, с самой юности, мореходец вменяет в ничто ужасы природы, и силою привычки он так же беззаботно пускается в море, как вы ложитесь в вашу постелю.» 20 *** Белое и черное, черное, белое, – напевала Варя, увлеченно вышивая на белом полотне черными нитками. Она сидела в гостиной совершенно одна. Вокруг царила обеденная тишина, и только часы в углу тикали. Вышивая свою картину, Варя пела и не услышала, как на порог вошел Илларион Константинович. Варвара Игоревна, – нежно произнес он. Их взгляды встретились, и улыбки поприветствовали друг друга. Я рада, что Вы пришли, – молвила Варя, остановившись вышивать. Я не мог не навестить Вас перед тем, как день венчания настанет, – кивнул он и отошел к окну, куда стал смотреть. – Почему Вы пели столь мрачно и всего эти два слова? Ах, Илларион Константинович, – хихикнула расслабленно Варя. – Я всего лишь прочла накануне книгу Voltaire, Le blanc et le noir.* О, – протянул он задумчиво. – Сей господин умен и ловок в изречениях. Многое у него прочитать довелось и мне. Да. Есть, чем восхититься. Однако, в данной книге Вы наверняка не смогли не заметить метание между ангелом и бесом, да что то, что кажется, порой является истинным миражем. От такого вполне можно предоставиться разуму и понять себя лучше. Не так ли? Совершенно, – согласилась Варя, погладив еще незаконченную вышивку. Что Вы вышиваете? – поинтересовался Илларион Константинович и медленно подошел, представ перед ней. Корабль, – пожала плечами она, не поднимая к нему глаз от полотна. Я разумею более, чем Вам, может, кажется, милая Варвара Игоревна, – ласково улыбнулся он. – Еще не поздно жизнь направить к исполнению своих мечтаний. Может быть Вы зря отказали Михаилу Алексеевичу? Вы все пытаетесь отказаться от меня? – взглянула несмело в его глаза Варя. – От чего Вы задаете подобные вопросы? Я не желаю, чтобы Вы раскаялись. Вы ведь понимаете, что коли сие случится, не будет сладко никому. Душа счастья просит, покоя, а не обмана. Прошу, не обманите себя. Это больнее. Я не обману, – уверенно выдала она и, отложив вышивку, поднялась перед его глазами. – Вы любите меня? Иль Вы столь благородны, что решили всего лишь спасти наше положение? У Вас огненный характер, – еле сдерживал улыбку Илларион Константинович. – Меня пленили Вы именно им. Такого очарования из горделивого взгляда, таких высказываний из пухленьких манящих губ, которые наполняются сладостью от нежности певучего голоса, я не встречал никогда. Мне лестны Ваши слова, – смущенно глядела Варя и улыбнулась. – Однако, страшиться не стоит, якобы я неверностью души могу наполниться. Меня воспитывали быть ответственной супругой. Я благодарен Вашим воспитателям, – кивнул ей довольный жених. День венчания приблизился с молниеносной скоростью потеплевших осенних дней. Варя отодвигала всяческие мысли, какие только подступали к ней. Она стремилась поскорее выйти замуж, поскорее отправиться в путь новой жизни, чтобы забыть все, что было худое и неприятное, чтобы помочь папеньке, чтобы имя их не было осквернено да не пошло никаких недостойных слухов. Именно этого Варя боялась, но знала, что сейчас она на верном пути и ничто не помешает изменить сего решения. Еще только пропели петухи, как Варя, уже проснувшись и одевшись для венчания, заслышала доносившийся с коридора шум. Я посмотрю, – замахала ей подруга, сидевшая возле и наблюдавшая, как девицы наряжают Варю в подвенечное платье.