— Спокойно, Никита, — положил ему руку на плечо Акимов. — Спокойно, Никита, — повторил за другом Семен. — Дело в том, что сразу после выстрелов девочки, сидевшие в машине и ждавшие соучастников, поспешно уехали с места преступления. А Хлынов поехал за ними. — Зачем? — спросил Акимов. Никита сидел как оглушенный. Ему казалось, что все это навязчивый бред сумасшедшего. «Соучастники», «место преступления»… Какое отношение ко всему этому имеет его дочь?! Татьяна, Танька… Когда же я упустил тебя, а? — Последнее время с Хлыновым творятся странные вещи, — продолжал тем временем Семен. — По всему, он стал неадекватно агрессивен. — В чем это выражается? — спросил Акимов. Семен немного помолчал и каким-то безжизненным голосом ответил: — На его совести уже не один труп. Никите стало страшно. — Какие трупы? — спросил он. — Молодых девушек, — ответил Семен. — Совсем девочек. — А почему же вы не арестовали его сразу же? — выкрикнул Никита. Семен снова помолчал, а. потом, всем телом повернувшись к Котову, мягко ответил: — Потому что мы не получали такого приказа, Никита. Котов с силой потянул себя за волосы. — Черт знает что, — только и смог проговорить он. На некоторое время в салоне воцарилась тишина. Звук мотора вдруг показался Никите невыносимым, и он нарушил молчание. — И где же теперь моя дочь? — спросил он снова. — Мы едем туда, Никита, — обнял его за плечо Семен. Котов взглянул на Акимова. Старый друг молчал, уставившись в одну точку. Две девчонки, и обе в полной отключке. Это знак, решил Хлынов. Действительно, что это я так скучно провожу время? У меня на руках материал, которому позавидовал бы любой маркиз де Сад, и было бы глупо лишать себя такого удовольствия. Он легко подхватил бесчувственную Веронику на руки и понес ее к зданию. Здесь, у входа в дом, Чума очнулась и первое, что сделала, — зубами вцепилась ему в руку. Он непроизвольно вскрикнул и чуть не разжал свои руки. Но в следующую минуту одними пальцами обхватил шею Вероники и приподнял ее как пушинку. Она пыталась бить его руками, здоровой ногой, но не доставала — держа ее на вытянутой руке, он забавлялся, наблюдая, как девчонка пытается достать его, тщетно стараясь дотянуться до его тела. — Отлично, отлично, — насмешливо к приговаривал он при этом. — Просто молодец. Какие классные экземпляры я приобрел, любо-дорого посмотреть. И каждая хороша по-своему. Очень, очень приятно. — Сука! — хрипела Чума. — Тварь паскудная, сволочь, я все равно убью тебя, все равно, гад, я тебе кишки вырву! Он хохотал, как ребенок. — Здорово, просто здорово! — восторгался он. — Как там в кино про Буратино Карабас-Барабас говорил? «Это просто праздник какой-то!» И, довольный, он подхватил свою добычу крепче и понес в дом. Когда с Вероникой на руках он вошел в комнату пыток, Татьяна уже очнулась. Она со страхом смотрела, как он вносит Чуму, как приковывает ее самыми настоящими цепями к столбу, как чуть ли не подпрыгивает от охватившего его возбуждения. Закончив приковывать Веронику, Хлынов отошел, встал между обеими девочками и весело посмотрел на дело рук своих. — Ну те-с, девочки, — потер он возбужденно ладони. — Начнем, благословясь? Он подошел к Тане, нагнулся и чуть сдвинул кресло, на котором она сидела. Оно оказалось на колесиках, и он покатил его к столбу, у которого метала молнии Вероника. — Сволочь, — твердила Вероника как заведенная. — Сволочь, сволочь, сволочь!!! У Тани от испуга язык отнялся. Она молчала, стараясь не разозлить Хлынова. Хлынов подкатил кресло вплотную к столбу. — Конечно, сволочь, — приговаривал он при этом. — Конечно, сволочь, кто же еще? — Я тебе глаза все выцарапаю, — обещала ему Чума, вне себя от ярости. — Да? — оценивающе смотрел на нее Хлынов. — Ну что ж… Пора прекращать всю эту мутотень и начинать настоящее дело. Он посмотрел на Таню и подмигнул ей: — Верно, девушка? Улыбаясь постыдной подобострастной улыбкой, Таня кивнула ему, не в силах отвести от него взгляда — так кролики смотрят в пасть удаву. — Вот и хорошо, — похвалил ее Хлынов. — Молодец, девочка. Ты мне нравишься. Он взял со стола длинный нож, больше похожий на огромное шило, и подал его Тане, предварительно развязав ей одну руку. — Держи, — поощрительно улыбался он девочке. — Возьми этот нож и засади его этой дурехе в живот. — А-а-а… — в горле Татьяны стоял комок, и ей никак не удавалось его проглотить. — Ну? — настаивал Хлынов. — Что же ты? Таня покачала головой. — Я… не могу, — выдавила она с трудом. — Не можешь?! — удивился Хлынов. — Но это же так просто! Он приставил нож к животу Вероники и слегка надавил. Два крика слились воедино: Вероники — от боли, унижения и ненависти и Татьяны — от страха и отчаяния. — Видишь? — ноздри Хлынова трепетали. — Видишь, как это просто? — Не надо, — заплакала Таня, — умоляю вас, не надо, пожалуйста, прошу вас! — Заткнись! — закричала на нее Чума. — Ты что, не видишь — он только и ждет, чтоб мы плакали?! Заткнись, Танюха, не плачь, это же сволочь, понимаешь, сволочь, как тот, о котором я тебе рассказывала, помнишь? Что хочешь, что хочешь делай, только не плачь, не умоляй, не унижайся, а то еще хуже будет, эта сука только и ждет, чтоб мы плакали! Не дождешься, блядина! Понял меня?! Не дождешься?! Некоторое время Хлынов молчал, с восхищением глядя на Веронику. — Ишь, раскраснелась, — почти нежно проговорил он. — Волнуется-то как, а? Нет, хорошая моя, ножичек нам здесь не понадобится. Ты, чего доброго, сама нырнешь под него, когда смерти захочешь, а что, с тебя станется, отчаянная ты головушка, ох и отчаянная. Нет, ножичек мы уберем. От греха, так сказать. Он протянул Тане плоскогубцы. — Держи. И запомни одно: все, что я тебе приказываю, ты должна исполнять незамедлительно и точно. Что отказываешься делать с ней — делаю с тобой. Поняла? — Пожалуйста, прошу вас, — ее словно заклинило, словно она забыла все слова в русском языке. — Держи, тварь! — рявкнул он, и Таня испуганно схватила инструмент. И он продолжил: — Ну вот. Молодец. А теперь — помнишь свой сосочек? А? Помнишь? Таня молчала. — Ну?! — Помню, — торопливо проговорила девочка. — Ну вот, — кивнул он. — А теперь сделай своей подруге то же самое. И он сжал ее руку в своей и поднес инструмент к телу Вероники. — Ну, что же ты? — подбадривал он ее. — Смелей, ну? — Не могу, — шептала Таня. — Не могу, лучше убейте.