— Ты! — обратился к ней Самец. — Хватит… — Чего? А вот это видела? — Он погрозил ей кулаком. — Пей и не возникай. Пришлось Тылкиной сделать глоток. — Еще! — приказал Самец. Тылкина подчинилась. Вновь закашлялась, едва не поперхнувшись. Пролила портвейн на пол. Авто выхватил из ее рук бутылку, отвесил подзатыльник. — Ну ее, Самец, — недовольно проворчал он. — Только добро переводить… — И то верно, — согласился Самец. — Она здесь для другого! И он захохотал, подмигивая Рите. Авто подхватил этот смех. Рита криво усмехнулась, чуть кивнув головой — ей было хорошо, — и даже сама Тылкина попыталась улыбнуться, но не смогла — она уже «поплыла» от выпитого. Самец это заметил. Облапил девчонку, прижал к себе. Заговорил, едва не касаясь жирными губами ее лица: — Тебе кайфово, Тылкина?.. Вижу, что кайфово. А кто это сделал, а? Молчишь. Молчи, молчи… Это Самец тебя угостил. Я, я, я… Вот он я, смотри Тылкина. Да ты уже «плывешь»!.. Тылкина вяло кивнула. Она чувствовала себя пьяной — ей было хорошо и спокойно. Когда хочется пить, надо пить. Это люди правильно придумали. И никого не нужно стесняться. Вон мать же не стесняется. И отец не стесняется. Значит, все правильно. А Самец молодец. И Рита молодец. Даже Авто молодец. Куда же он лезет? Ему же неудобно. Погоди, Авто, миленький, я сама… — Во дает! — восхищенно заметил Самец, когда Тылкина сделала неуклюжую попытку задрать короткую юбку. — Молодец, Рита, хорошую девочку ты нам дала. Смотри, смотри, что она делает!.. — Пошли вы все!.. — лениво выругалась Рита. Она отвернулась от ребят, которые начали раздевать не сопротивляющуюся Тылкину, взяла вторую бутылку. Попробовала открыть — не получилось. — Самец, — попросила Рита, — помоги. — Счас! — отозвался возбужденный Самец. Он с силой прижал голову Тылкиной к своему животу и вдруг закричал грозно: — За щеку! Я кому сказал — за щеку!.. Вот так! Так!.. — Затем обернулся к Рите. — Чего тебе? — Открой. — Подожди. Авто, дай огня… Авто, я тебе говорю. Брось ты ее, сикуху. У ней же задница немытая!.. Вот же человек! Упрямый!.. Авто, пристроившись к Тылкиной сзади, поднял голову, кивнул и дал Самцу зажигалку. Тот быстро пережег пробку, откупорил и передал бутылку Рите. Та вновь отвернулась, отхлебнула из горлышка… Ей вдруг стало все равно. Словом — полный кайф! Пространство подвала, освещенное тусклыми редкими лампочками, вдруг расширилось, стало иным, светлым, очищающим, гудение канализационных и водопроводных труб превратилось в гармоничный ритм, и этот ритм завораживал, увлекал; захотелось вдруг кружиться — и Рита кружилась, захотелось им подпевать — Рита подпевала, захотелось смеяться — и Рита смеялась, захотелось кому-то сделать больно — и Рита взмахнула полупустой бутылкой над головой Тылкиной… — Ты что?! — Самец едва успел перехватить ее руку. — Пошел ты!.. — Набухалась? — весело оскалился Авто. — И ты пошел!.. Ребята заржали. Тылкина, зажатая между ними, повторяла в такт все движения, которыми они ее двигали. Услышав смех, она попыталась поднять голову, взглянула на Риту пьяными глазами, но Самец тотчас крепко прижал ее. — Не отрывайся, сука. Работай!.. А потом как отрезало. Рита очнулась, словно после долгого кошмара. Она была рядом с кинотеатром «Будапешт», и впереди маячили три фигуры. Кто это? Самец? Авто? Тылкина?.. Нет, это были другие. Чужие… «Добычу» — то есть отобранную куртку — удалось толкнуть всего за пятьдесят штук, но ребята не отчаивались. В Юрином кошельке оказалось немало денег (он как раз сегодня получил зарплату и хотел ее истратить на знакомую). — На «пойло» хватит! — объявил Приступа, небрежно пересчитав новенькие купюры. — Зачем нам дрянь пить, — возразил Суслик. — Давай, мужики, «Российскую корону» возьмем! — А что это? — Во! Водка что надо. Класс! В горлышко магнит вмонтирован… — Чего?! — поразился Карнаухов. — Какой еще магнит? — Обыкновенный. Когда водка льется через горлышко, то намагничивается, а потом — сивушные масла пропадают. Говорят, евреи придумали… — Врешь! — закричал Карнаухов. — А че? — вдруг возразил Приступа. — Евреи — народ башковитый. Вполне могли придумать. — И я это говорю! — Ладно, — сдался наконец главарь. — Уговорили, сволочи… Пойло оказалось еще то! Хорошо, что еще шли — пили на ходу, из горла, передавая теплые бутылки друг ДРУГУ, — а то бы свалились где-нибудь в кустах, как пить дать, свалились бы… Суслик, быстро опьянев, вновь орал какие-то похабные куплеты, но довольно быстро охрип, повторяя одно и то же: Опять весна, Опять грачи, Опять не даст, Опять молчи… Когда он бормотнул это дикое четверостишие в …надцатый раз подряд, Карнаухов не выдержал, дотянулся и треснул дружка по затылку. Тот поперхнулся очередным «опять» и наконец замолчал. — Так-то лучше, — заметил Карнаухов. — Гы-гы-гы! — поддержал его Приступа. А через минуту они вышли — хотя правильнее было бы сказать «выбрели», потому что последнюю сотню шагов приятели действительно брели, напрягая оставшиеся силы, — к освещенной площадке перед кинотеатром «Будапешт». И сразу же увидели ее. Риту… Хлынов сделал круг по улицам Лианозова, пересек Алтуфьевку и, заметив возле кинотеатра несколько фигур, притормозил. Внезапно поднялось давление и учащенно забилось сердце. Мир отчетливо поделился на две части: красное и черное. Хлынов понял, что наконец нашел то, что безуспешно искал целый вечер. Он остановил машину и заглушил мотор. Со стороны все происходящее напоминало театральное представление. Смесь театра теней и театра абсурда. Люди, которых видел перед собой Хлынов, на самом деле людьми не являлись. Это были самые настоящие тени. Вот женская тень. Или девичья, какая разница. А вот — тени мужские. Уродливые, качающиеся… И то, что происходило между этими тенями, могло происходить только в театре абсурда. А как бы вы это назвали? Почему девушка идет им навстречу? Она что, ничего на свете не боится? Почему не прячется в тень, не пережидает? Или она — их знакомая?.. Нет, какая, к лешему, знакомая! На знакомую не бросаются с таким сладострастным животным криком.