Глава третья Им было весело. Им было все нипочем. — А я щас спою! — заорал Суслик. — Гы-гы-гы! — подхватил здоровенный амбал Приступа. — Пой, — разрешил Карнаухов. — Может, не надо… — осторожно подал свой голос и Ваня. Его маленький рост, скромный вид, а главное — очки, никак не вписывались в обстановку — в компанию пьяных подростков. Нет, Ваня был явно из других. Все остальные, как на подбор, рослые, горластые, нахальные, кровь с молоком и кулаки с пивную кружку. А Ваня… — Иди отсюда, — послал его прямолинейный Карнаухов. — Куда? — не понял одноклассника Ваня. Суслик подсказал, куда именно. — Гы-гы-гы! — вновь захохотал Приступа. Ваня пожал плечами. Честно говоря, давно уже надо было свалить, но он все тянул, все чего-то ждал, на что-то надеялся… Может быть, на обещанных Карнауховым девочек? — Нет, не будет тебе, Ваня, сегодня девочек! Наколол тебя твой лучший друг — почему лучший? С каких это пор? — выманил все деньги, пропил их со товарищи, и все, и никому ты, Ваня, не нужен. Эх, Ваня, Ваня… Поняв это, Ваня тихо отступил в темноту и вдруг побежал в сторону дома, да так шустро, словно за ним гнались собаки. — Куда это он? — удивился Приступа. — А ну его, — махнул рукой Карнаухов. Действительно, черт с ним. Дал денег на портвейн, и ладно… Стоп! И вдруг в голове главаря возникла мысль. — Погоди! — остановил приятелей Карнаухов. — Мужики, а сколько там мы сегодня приняли на грудь? Кто помнит?.. «Мужики» напряглись, вспоминая… Редкие прохожие, издали завидев чуть покачивающиеся фигуры подростков, решительно сворачивали в сторону, стараясь обойти их стороной. — Шесть! — выкрикнул первым Суслик. — Нет, восемь! Или семь!.. Суслик, он и есть Суслик, ну что с бедняги взять! Торопыга. Промокашка. Пустозвон. И долбо… — Заткнись, — посоветовал ему Карнаухов. Суслик тотчас заткнулся, причем сделал это без обиженной физиономии. Потому как Карнаухов. А против Карнаухова нс попрешь. У него, у Карнаухова, на все вопросы один ответ — нож в левом потайном кармане. Почему в левом? Потому что левша… Главарь уставился на Приступу. Спросил требовательно: — Ну? — Много, — выдавил из себя здоровяк. — А чего такого? — снова влез Суслик. — Ты чего, Карнаух?.. — Ничего. Захотел и сказал. Имею право! — Карнаухов начал заводиться. И, действительно, чего это он вдруг вспомнил про выпивку. Выпили и выпили. Все! Заметано! Теперь — гулять… — Ты петь хотел? — спросил он у Суслика. — Ну! — Так пой, мать твою!.. — Это мы запросто!.. Суслик выбежал на освещенную редкими фонарями улицу и придурковато заорал: Ты не пей из унитаза-а-а, Там бациллы и зараза-а-а! Дерни ручку, воду слей, Пену сдуй, потом уж пей! Эхо волнами прокатилось по черным окнам высотных домов, где-то открыли балконную дверь, высунулось чье-то заспанное лицо, но никто ничего не сказал — кто же будет со шпаной связываться! — Молодец! — похвалил Суслика главарь. — А ты? — обернулся он к Приступе. — Ты чего молчишь, амбал?.. — Гы-гы-гы! — заржал Приступа. — Ну? — грозно спросил Карнаухов. — Чего? — Пой, сука, пока не удавили!.. — Гы-гы… — Приступа вдруг замолчал, понимая, что Карнаухов не шутит. — Да ты чего, Карнаух? Я же не знаю, я же не Суслик… — Порежу на фиг! — Карнаухов выхватил нож, взмахнул коротко. Он уже ничего не соображал — накачанная алкоголем кровь ударила в голову, и теперь хотелось только одного — бить, кромсать, мочить всех, кто посмеет его, Карнаухова, грозу всего Лианозова, ослушаться. Бить! Кромсать!.. Приступа едва успел отклониться в сторону, пропуская мимо резкий выпад главаря. _ — Ты че?! — заорал плаксиво Приступа. — Совсем крыша поехала?.. — Урою! — Карнаух… — Заткнись, падла! — Да хорош тебе, — попытался вступиться за приятеля Суслик. Он даже сделал шаг вперед и протянул руку, надеясь успокоить разбушевавшегося ни с того ни с сего главаря, но тот взмахнул ножом возле самого лица Суслика… — Не подходи! — Псих! — Урою, суки! Всех урою!.. Карнаухов продолжал махать ножом, но постепенно его движения становились все замедленнее — вспышка необузданного гнева проходила. В последнее время с ним все чаще происходило нечто подобное. Карнаухов заводился просто так, без видимой причины. Заводился и тотчас впадал в такое состояние, что ему было уже все равно, кто перед ним и в каком количестве, будь то милиция или свои ребята. Род психоза. Скорее всего так оно и было. Карнаухов даже догадывался, из-за чего это происходит. В последнее время у него перестали клеиться отношения с девчонками. Не с какой-нибудь конкретной — у Карнаухова никогда не было постоянной девчонки, такой, про которую можно было бы сказать «моя», — нет, с девчонками вообще. С некоторых пор они стали обходить его, как прокаженного. И это было уж совсем непонятно! Красотой Карнаухова природа — и родители, конечно же! — не обидела. Рослый, черты лица грубые, но правильные. Шрам, правда, на руке, ну да черт с ним, со шрамом. Они, говорят, украшают мужчин… Мужчин, наверное, украшают, а Карнаухова — шиш! Словом, бежали от него девчонки как черт от ладана. И он чувствовал это. Чувствовал, но ничего поделать не мог. Оттого и пил в последнее время. Пил много, иногда по литру водки выпивал за один раз и почти не пьянел. И все чаще вспоминал последние слова отца. — Жизнь, Леха, она, сука, такая… она как тельняшечка. Полоска черная, полоска белая, — говорил отец, когда они отмечали День Победы (Карнаухов-старший признавал только два праздника: 9 Мая и Новый год, остальных просто не замечал). — Я не в том смысле, что сегодня тебе хорошо, а завтра обязательно будет хреново… Нет! — Он с силой бил кулаком по столу и долго виртуозно ругался. Затем, неожиданно умолкнув, выдерживал долгую паузу, словно хотел, чтобы сын надолго запомнил его слова. — И кто это только придумал!.. Вот если ты пьешь, к примеру, то в чем-то другом обязательно тебе промашка будет. Понимаешь?.. Ни черта ты тогда не понял, Карнаухов! Отец ведь в самую суть смотрел. В корень! Нет теперь отца, и спросить не у кого. Закопали отца на Митинском после того, как сунули ему в пьяной драке шило в бок, да так, гады, ловко ударили, что не прожил он после удара и полчаса… Вышел пыл из Карнаухова. Весь вышел. Все. Опустилась рука с ножом. И в глазах вроде как просветлело. Огляделся главарь. Рядом — ребятки его верные. Суслик и Приступа. Вроде еще кто-то был. Ваня, что ли? Нет? Да и хрен с ним… А потом так захотелось выпить — мочи нет. И показалось ребятам, куда угодно побежали бы, в самое дальнее и гнусное мес то. За бутылкой дрянного хереса. С радостью помчались бы…