– Нелл будет тебе очень рада, – явно стараясь сменить тему, промолвила Тереза. – К тому же у нас в гостях Елена со своим приятелем. – Господи, конечно! Я и забыл. – Хьюго замер, не развязав до конца шнурки на ботинках. – Елена! После стольких лет… – Она была больна. – Да, я помню. Рак груди. Бедняжка. – Она еще не окрепла окончательно, поэтому обращаться с ней надо с нежностью и любовью. – Несомненно, – с очень серьезным видом откликнулся Хьюго. Картина была восхитительной. Они смотрели на солнце, которое уже начало клониться к западу и теперь отбрасывало неровные лучи. Водная гладь простиралась до узкой темной полоски противоположного берега, которая затем плавно закруглялась слева и справа от них. Вода и берег были усеяны стаями водоплавающих птиц. А порывы ветра поднимали рябь, которая плясала по поверхности озера, создавая причудливые узоры. Грошонг выключил двигатель и вышел из машины. Елена и Айзенменгер последовали за ним. Снаружи было холодно, но воздух оказался настолько чист, а пейзаж настолько прекрасен, что все остальное уже не имело значения. Где-то слева от них закрякала утка. – Лет пять тому назад мы его углубили и выпустили в него форель. Так что теперь неплохо зарабатываем, продавая права на рыбную ловлю. – А каких оно размеров? – спросил Айзенменгер. – Два километра с востока на запад и километр с севера на юг. – Когда-то мы устраивали здесь пикники. Купались, хотя, насколько я помню, вода всегда была холодной. – Елена вздрогнула, хотя трудно было понять, вызвана ли эта дрожь воспоминанием о холодной воде или она действительно замерзла. – А пиратский корабль вы строили? – не удержавшись, спросил Айзенменгер. Грошонг либо не расслышал, либо предпочел не отвечать, и Елена наградила его таким взглядом, который мог бы испепелить цветущее дерево. – А разве тут не осталось дорожки, которая ведет прямо к замку? – спросила она. – Мы обычно ходили по ней пешком. – Да. Она ведет к северной террасе, а начинается вон там. – Управляющий указал вправо. – Но это длинный путь, да и дорожка сильно заросла. Айзенменгер заметил, как легкое облачко печали пробежало по лицу Елены, как будто пренебрежение этой дорожкой означало утрату счастливого прошлого. – Ну? – внезапно произнес Грошонг, и все снова забрались в «лендровер». Грошонг дал задний ход и, проехав так метров двадцать, нашел удобное место, чтобы развернуться. Затем он вновь набрал скорость, и Айзенменгер был вынужден снова вцепиться в спинку переднего сиденья. А когда Грошонг резко свернул в лес, Джону стало еще хуже. Папоротники и ветки хлестали уже не только по бокам машины, но и по ветровому стеклу. Езда становилась все более экстремальной. – Этой дорогой редко пользуются, – спокойно заметил Грошонг. Елена расслышала сзади слабый стон Айзенменгера. Однако минут через пять дорога расчистилась, и теперь Елена по крайней мере не сомневалась в том, что память ее не подвела и они не были первопроходцами. – А куда мы едем? – спросила она. Грошонг напоминал наездника, объезжающего на родео дикого жеребца. – К Стариковской Печали. – Прошу прощения? – Айзенменгер вскинул голову, несмотря на свои страдания. – К Стариковской Печали, – чуть громче повторил Грошонг. У Айзенменгера уже не было сил продолжать расспросы, но Елена добавила: – Это небольшая пустошь на самой границе поместья. Дорога вновь пошла вверх, делаясь все круче. И сквозь переплетения ветвей над головой стали заметны первые признаки сгущавшегося сумрака. Лес постепенно редел, образуя то рощи, то прогалины. У Айзенменгера заложило уши, и он начал делать глотательные движения. А потом они оказались на открытой местности, где возникло ощущение опасной незащищенности. Дорога доходила до середины пустоши и там обрывалась. Грошонг сбросил скорость и затормозил на самом краю обрыва. – О да, – прошептала Елена с восхищенным и в то же время печальным видом. – Конечно. Теперь я вспомнила. И даже Айзенменгер понял, что она чувствует. Они стояли на склоне гряды холмов, окружавших поместье с севера, и перед ними расстилалась вся его территория. Озеро у подножия холма казалось серебряным зеркалом, обрамленным коричнево-зеленым зимним лесом. Вдали вздымался замок, освещаемый лучами желтого солнца, а от него тянулись длинные серые щупальца теней. Солнечный свет подчеркивал и дополнял все оттенки цвета, заставляя мерцать камни, оживляя дремлющий лес и заставляя блестеть поверхность озера. Грошонг, не говоря ни слова, вышел из машины и остановился возле капота. Елена и Айзенменгер встали рядом с ним, и на долгое время между ними воцарилось молчание. – Ваша мать очень любила это место, – промолвил наконец Грошонг, и Елена бросила на него быстрый взгляд. – Я не знала этого, – ответила она. – Я помню, что мы часто приходили сюда во время прогулок, но я никогда не думала… Внезапно она вздрогнула, и Айзенменгер, который постоянно следил за состоянием Елены, обнял ее за плечи. Грошонг опустил голову – он стоял у самой кроличьей норы, однако она, судя по всему, не представляла особого интереса. – А почему это место называется Стариковской Печалью? – спросил Айзенменгер. Грошонг вновь принял свой обычный невозмутимый вид. – Видите тот холм? – осведомился он, указывая налево, где посреди пологой ложбины виднелось небольшое возвышение. – Говорят, там находится его могила. Грошонг двинулся по направлению к ней, и Елена с Айзенменгером последовали за ним. На краю ложбины он остановился. – Его звали Эбенизер Барлоу. Он жил здесь, а в то время это было не просто. Немного овощей, несколько овец. А потом он женился на девушке, которая была гораздо младше его, – а такие вещи к добру не приводят. – Его тон недвусмысленно свидетельствовал о том, что он не одобряет фривольности и абсолютно уверен, что ее последствия неизменно оказываются плачевны. – Она забеременела от другого мужчины и бросила его, забрав все, что у него было. А старик повесился вот на этом дереве. – И он указал на мертвый остов дерева, который высился над ложбиной и могильным холмом. Все это звучало довольно грустно, но Грошонг продолжил с какой-то мрачной веселостью: – Говорят, он повесился на колючей проволоке. – Ну… – Так говорят, – пожал плечами Грошонг. Однако если он и пытался разрядить атмосферу, ему это не удалось – при всей своей красоте это место теперь казалось проклятым. – Может, поедем? – спросила Елена. – Я что-то замерзла. – Привет, Нелл! Нелл не ответила. Глаза у нее расширились, рот открылся, и она сделала глубокий вдох, – вид у нее стал абсолютно ошарашенный. Потом она вскрикнула, лицо ее просияло, и она бросилась навстречу брату. – Хьюго! Он обхватил ее руками. – Сюрприз! – прошептал он ей на ухо и отстранился, продолжая держать сестру за плечи. – Как ты, Нелл? Я уже видел Тома. Он стал таким капризным мальчуганом! – О, Хьюго! Как я рада тебя видеть! Рождество было ужасно скучным. – Ну, тогда надо попробовать сделать Новый год повеселее. – Ты надолго? – На пять дней, – улыбнулся он. – Всего на пять? Он рассмеялся. – Нелл, у меня пациенты. Они ждут меня. – А мы? – с грустью улыбнулась она. – А я? Он снова рассмеялся. Левой рукой он продолжал держать сестру за плечо, а указательным пальцем правой провел по ее щеке. – У тебя есть мама и папа. – А если этого недостаточно? – чуть ли ни со слезами на глазах спросила она. – Ну же, ну же. Вполне достаточно. Она прильнула к его груди, и ее последующие слова были приглушены слезами: – Я скучаю по тебе, Хьюго. Он осторожно отстранился и заглянул в ее мокрое от слез лицо. – И я скучаю по тебе, Нелл. Поэтому давай возьмем лучшее от тех пяти дней, которые у нас есть.