– Нет. У него были устоявшиеся привычки. В восемь он спускался завтракать, а без четверти девять уходил из дому – даже по выходным. Я даже сказала мистеру Уильяму – такое ощущение, будто он ходит на работу. – А вы его не спрашивали? Может, у него была работа? – Нет, он сказал, что ищет работу. И еще говорил, что раньше работал в этих местах. – А вы не знаете, где именно он искал работу? Этого она не знала. – В округе есть масса мест, где можно найти такую работу. – А поместье Вестерхэм он не упоминал? Однако углубление в подробности вновь привело к торможению мыслительного процесса миссис Глисон. – Возможно, – после длинной паузы изрекла она. – И насколько я понимаю, у него была машина? – Да. Красная. – А вы не можете вспомнить марку? Или год выпуска?.. – Еще не успев договорить, Фетр поняла, что с таким же успехом могла попросить миссис Глисон вспомнить точное значение числа «пи». – Простите… Но, по-моему, она была несколько потрепанной. Мистер Уильям… Но Сорвин вдруг понял, что ему совершенно наплевать, о каком мистере Уильяме идет речь – двуногом или четверолапом. – А он не говорил о том, что раньше работал в поместье? Около восьми лет тому назад. Миссис Глисон покачала головой. Сорвин попробовал зайти с другой стороны: – Может, он рассказывал, откуда приехал? – Говорил, что с севера, – смущенно ответила она, словно извиняясь за то, что ей не удалось оправдать высокого звания любопытной сплетницы. Сорвин, чувствуя себя потерявшимся в бесконечных тупиках разговора, пытался нащупать какой-нибудь продуктивный ход. – Значит, каждое утро он уезжал. А когда возвращался? – В шесть часов. У меня всегда к шести часам готов чай. Я неизменно предупреждаю своих постояльцев о том, что если они едят по вечерам, то это должно происходить не позже шести вечера. Я ложусь в девять, а от поздних трапез у меня начинается несварение… – И он каждый день возвращался в шесть вечера? – Да. Кроме разве что одного случая… На мгновение Сорвину показалось, что она сейчас расплачется, но миссис Глисон, проявив огромное мужество, сдержала слезы. – А после ужина он куда-нибудь уходил? – продолжил Сорвин. – Обычно да. – Вы не знаете куда? – Наверное, в паб. Мистер Уильям обычно тоже так делал. Я не возражала – ведь надо же было ему чем-нибудь заняться. Лучше, чем весь вечер сидеть перед телевизором. На этот раз Фетр готова была поклясться, что речь идет о муже, но, поскольку это не имело отношения к их расследованию, она решила не уточнять. – А вы знаете, в какой именно паб он ходил? Миссис Глисон не знала, а рядом с ее домом находилось по меньшей мере полдюжины таких заведений. – И когда он обычно возвращался? – спросил Сорвин. Этого она тоже не знала. – Я уже спала. И он никогда меня не будил. Всегда проявлял предупредительность. – А какое у него было настроение? Может, он был мрачен? Раздосадован? Или подавлен? Она задумалась, но не надолго. – О нет. Ничего похожего. Напротив, он был вполне жизнерадостен. Больше спрашивать было не о чем, оставалось лишь произвести осмотр. – А теперь нам надо осмотреть его комнату, – пояснил Сорвин. – Да-да, конечно. Пойдемте, – с готовностью вскочила миссис Глисон. Остальные помещения дома оказались менее заставленными. Они поднялись по лестнице и повернули налево. Позади располагалась ванная, впереди кладовка, а справа – две запертые двери. – Это моя комната, – объявила миссис Глисон, выглянув из-за спины Сорвина и указывая на дальнюю дверь, словно предупреждая их о том, чтобы они даже не думали туда заходить. – А это комната, которую я сдаю. За дверью оказалась спартанского вида комната с односпальной кроватью, туалетным столиком, стоявшим у окна, и шкафом. Ее обстановка резко контрастировала с убранством остальных помещений. Миссис Глисон попыталась войти внутрь, но Сорвин остановил ее. – Я предпочел бы, чтобы вы этого не делали. Та остановилась и обернулась с возмущенным видом. Но прежде чем она успела открыть рот, Сорвин пояснил: – К сожалению, мы вынуждены настаивать на том, чтобы в комнату заходило как можно меньше людей до тех пор, пока мы ее как следует не осмотрим. Однако она была явно раздосадована, и ее недовольство только усугубилось, когда Сорвин спросил: – Надеюсь, вы туда не заходили? – Конечно нет! Я не вмешиваюсь в личную жизнь своих постояльцев. Он улыбнулся. – Ну конечно. Я в этом не сомневаюсь. И Сорвин проскользнул внутрь в сопровождении Фетр, натягивавшей на руки одноразовые перчатки. Миссис Глисон оставалось лишь отступить в коридор, и Фетр, закрывая за собой дверь, ободряюще ей улыбнулась. Почти с минуту хозяйка молча смотрела на покрытую краской дверь, затем развернулась и, качая головой, двинулась обратно к лестнице, бормоча что-то себе под нос. В это время через кошачий лаз в дом вошел мистер Уильям, и она кинулась ему навстречу, но тот холодно проигнорировал ее старания. Кукушка в часах оповестила о том, что пробило три часа. Сорвин вздохнул, неосознанно повторяя манеру миссис Глисон. – У меня дежавю. Некогда у меня была точно такая же тетушка. – А мне она нравится. Она умеет постоять за себя. Сорвин не стал утруждать себя ответом и вместо этого вновь принялся осматривать комнату. – Думаю, это не займет у нас много времени. – Похоже, он оставил не много следов своего присутствия здесь. Фетр передала Сорвину перчатки, и они принялись просеивать песок жизни в поисках золотых крупиц. Им мало что удалось обнаружить, однако и среди этого немногого оказались поистине бесценные находки. Уильям Мойниган вел в доме миссис Глисон жизнь аскета. Ни книг, ни журналов и минимум предметов личного обихода. С огромной радостью они обнаружили на туалетном столике расческу, которая тут же была помещена в стерильный мешок. Затем они стянули с небрежно застеленной кровати одеяла и простыни, однако под ними ничего не обнаружилось, равно как и под самой кроватью, куда не преминула заглянуть Фетр. В одном из ящиков стола оказалось три пары темно-серых носков, две белых майки и три пары белых трусов, в следующем лежал толстый темно-зеленый свитер, в последнем же обнаружились водительские права, чековая книжка и потертый кожаный бумажник с одной-единственной банковской карточкой. Все эти документы тоже были разложены по стерильным пакетам и заклеены. Затем Фетр и Сорвин переместились к шкафу, где их взорам предстали две чистые, но неглаженые рубашки, брюки и чемодан, который они извлекли наружу. Открыв его, они нашли внутри толстый помятый конверт, который не был надписан. Сорвин взял его в руки и, подойдя к кровати, вытряхнул на нее содержимое. Внутри оказалась целая пачка банкнот, перевязанных эластичной лентой. Часы. И фотография. Пока Фетр пересчитывала банкноты, Сорвин занялся изучением часов, а затем фотографии. – Пятьсот тридцать фунтов. Правда, есть несколько старых купюр, которые уже не в ходу. Сорвин слушал ее вполуха. Золотые дамские часики были явно дорогими. Сзади на крышке виднелась надпись «Пенелопе от Клода на память». И Сорвину это что-то напомнило. Он переключил внимание на фотографию, старую и замусоленную, на которой, впрочем, вполне отчетливо была видна пожилая пара, сидевшая на садовой скамейке. Снимок был сделан летом. Худой мужчина широко и приветливо улыбался, женщина с округлым лицом, прорезанным смешливыми морщинками, держала его за руку. И снова Сорвину показалось, что ему это что-то напоминает.