– Он там работал? Блум кивнул. – Что делал? – Да все. Рубил сухостой, делал изгороди, чистил дорожки. – Значит, Малькольм Грошонг был с ним знаком? Блум рассмеялся. – Еще бы! Мойниган практически был его заместителем. Сорвин почувствовал, как в душе у него начинает теплиться интерес к этой истории, и внезапно подумал, что мистер Грошонг заслуживает самого пристального внимания. – А почему он уехал? Блум докурил сигарету и уже достал следующую. – Какая-то размолвка. Он никогда мне не рассказывал. – И тем не менее он снова вернулся после всех этих лет, – переварив полученные сведения, заметил Сорвин. – Да. – Он общался с Малькольмом Грошонгом? Может, он хотел снова вернуть свою прежнюю работу? – Не знаю. – Блум пожал плечами. – А что он говорил? – Что-то о каких-то незаконченных делах, – с видом полного неведения ответил хозяин бунгало. С Грошонгом? – А в каком именно коттедже он жил? – Кажется, в коттедже ветеринара, – подумав, откликнулся Блум. – На Мелбери-роуд. Теперь его уже нет. На его месте Хикманы возвели какие-то мастерские. Что-то вроде художественных промыслов. – Так когда вы его видели в последний раз? – Дня два тому назад, – сказал Блум, ухмыльнувшись и вновь пожав плечами. – В Мелбери. Он там останавливался. – Конкретно, где и когда? Блум глубоко вздохнул. – В «Короне» два дня назад. Сорвин не стал подвергать это сомнению и вместо этого спросил: – А он не говорил вам, где живет? Он и не надеялся на положительный ответ, тем приятнее было его услышать. – На Уилсон-стрит. Он мне показывал. – Номер дома? – Кажется, четырнадцать. Дом с синей дверью. Отвратительная отделка. Сорвин внезапно ощутил невероятный душевный подъем; да, он все еще бултыхался в трясине сомнений, однако она мельчала с каждой минутой. – А вы не знаете, у Мойнигана есть какие-нибудь родственники? – Кажется, где-то есть сестра. Хотя лично я никогда ее не видел, – не слишком уверенно добавил Блум. – Может, она живет в Лестере? Но этого Блум не знал. – Он не носил никаких украшений? Серьги, перстни, пирсинг? – Не видел, – с удивленным видом ответил Блум. Отрицательных ответов с каждой минутой становилось все больше. – А машина у него была красного цвета? – Да, – улыбнулся Блум. – Развалюха. Сто лет на ней ездил. Сорвин снова насторожился. – Сто лет? То есть вы хотите сказать, что он ездил на ней и тогда, когда жил здесь? – Да. Над ним все потешались. Она уже тогда была развалюхой. И как только ему удалось проездить на ней так долго? И тем не менее Грошонг не узнал ее… – Спасибо, мистер Блум, вы мне очень помогли, – вставая, промолвил Сорвин. – Не за что. – И все же, если я еще раз увижу, что вы обращаетесь с кем-нибудь так, как с тем беднягой, вы и моргнуть не успеете, как окажетесь за решеткой, – улыбнулся он. – За нанесение телесных повреждений. Блум помрачнел, и Сорвин заметил, как у него начали сжиматься кулаки. – Я бы на вашем месте воздержался, – заметил он, выждал несколько мгновений и покинул бунгало. Он не оглядываясь пересек двор, спиной чувствуя, как Блум провожает его взглядом. Дойдя до мастерской, Сорвин остановился и решил купить газету. – Вы полицейский? – спросил у него старик, когда тот протянул ему деньги. – Ну и что? – Я видел, как вы вмешались, когда он пинал Альберта. – Да, я его остановил. Того человека зовут Альберт? Похоже, мистер Блум его не слишком-то жалует. – Он его на дух не выносит. Набрасывается на него при всяком удобном случае. Сорвин улыбнулся. – Ничего, я уже поставил ему на вид, так что теперь он подумает, прежде чем бросаться на кого-нибудь с кулаками. – Сомневаюсь, – ответил старик, передавая ему сдачу. – Он мечтает о том, чтобы Альберт сдох, и неоднократно говорил об этом. – Почему? Что ему сделал этот бедняга, что он его так ненавидит? – Альберт – его отец. И Блум предполагает, что он убил его мать. Мелбери был маленьким, плотно застроенным городком. Он не являлся туристической курортной достопримечательностью, где люди фотографируются на память, и все же в нем было что-то завораживающее, некий намек на историческое прошлое, которого у него на самом деле не имелось. В нем было множество извилистых улочек, домов с дубовыми балками, чайных и сувенирных лавок; на окраине виднелись холмы и древняя церковь. В городке был даже свой собственный поразительно раскованный и общительный глашатай. В это время года улочки и магазинчики пустовали, но нетрудно было догадаться, что весной и летом здесь не протолкнуться от приезжих. Общую атмосферу нарушали лишь строительные конторы, риелторы и работавшие допоздна магазины – они напоминали приезжим о том, что это все тот же ужасный современный мир, а не фантазия Джейн Остин. Елена и Айзенменгер час с небольшим побродили по городу, посетили все достопримечательности, а потом зашли в чистенькую чайную перекусить. Пища оказалась вполне сносной, хотя Айзенменгер не мог избавиться от воспоминаний о лекциях по микробиологии, на которых преподаватель объяснял им, что ядовитым бактериям невыгодно придавать пище неприятный вкус. Исчерпав все удовольствия, которые мог предложить им Мелбери, Елена и Айзенменгер решили вернуться в замок и воспользоваться предложением Терезы совершить экскурсию по территории поместья. Дорога заняла у них не больше четверти часа, и когда они въехали во двор, то увидели, что там только что остановилась машина Малькольма Грошонга. – Мне сказали, что вы хотите осмотреть поместье, – окликнул он их, когда они выходили из машины. Судя по его тону, эта затея его не слишком привлекала. – Если вы заняты… – Нет, – ответил он с видом ребенка, уличенного в совершении чего-то недозволенного. Айзенменгер бросил взгляд на Елену, но она смотрела на Грошонга. – Спасибо, это так любезно с вашей стороны, – сказала она. Грошонг издал странный звук – что-то среднее между вздохом и кряхтением – и указал на свою машину.