Мускулистый юноша протиснулся между Ральфом и Аннет, загораживая девушку и оттесняя неожиданного соперника. Довольно дерзко, и Фитцджеральд-младший начал злиться: — Отойди, Вулфрик из Вигли. Ты здесь не нужен. Юноша так же уважительно, но бесстрашно ответил: — Я помолвлен с этой девушкой, сэр. — Истинная правда, сэр, они собираются пожениться, — вставил Перкин. — Заткнись ты со своими крестьянскими бреднями, — презрительно бросил Ральф. — Плевать мне, замужем она за этим медведем или нет. Графского сквайра раздосадовало, как с ним говорят вилланы.[7] Еще они будут ему указывать. — Пойдем, Ральф, — предложил Мерфин. — Я есть хочу, а Бетти Бакстер торгует горячими пирогами. — Пирогами? — переспросил брат. — Я больше люблю яйца. Взял с подноса яйцо, выразительно погладил его, затем положил обратно и дотронулся до груди девушки. Она была твердой и имела форму яйца. — Что вы делаете? — возмущенно воскликнула Аннет, но не двинулась. Ральф легонько, с удовольствием стиснул грудь. — Проверяю товар. — Уберите руки. — Еще чего. В этот момент Вулфрик сильно оттолкнул соперника, и Фитцджеральд, никак не ожидая, что крестьянин посмеет прикоснуться к нему, оступился и упал. Кто-то рассмеялся, и удивление сквайра сменилось униженностью. Он в бешенстве вскочил. Меча при нем не было, но на поясе висел длинный кинжал. Однако недостойно набрасываться с оружием на безоружного виллана, можно потерять уважение в глазах рыцарей графа и других сквайров. Придется наказать Вулфрика кулаками. Вышедший из-за прилавка Перкин быстро заговорил: — Это нелепое недоразумение, сэр, он не хотел, мальчику очень жаль, уверяю вас… Аннет, однако, не испугалась. — Ребята, ребята! — Кажется, ей все это очень нравилось. Ральф не обратил на возгласы никакого внимания. Сделал шаг к Вулфрику, занес правый кулак и, когда тот поднял руки прикрыть лицо, вонзил левый кулак в живот. Вопреки ожиданиям мышцы у крестьянского парня оказались вовсе не рыхлыми, но Вулфрик все же скорчился, поморщился от боли и закрыл руками солнечное сплетение. Правым кулаком Ральф ударил виллана прямо в лицо, в скулу. Тут же заболела рука, но на душе стало легче. К его удивлению, Вулфрик не рухнул на землю, не застыл в ожидании, что его начнут пинать ногами, а вложил всю силу плеча в правый кулак. Ральфу показалось, что нос его взорвался кровью и болью. Сквайр заревел от гнева. Крестьянин кажется, сделал шаг назад, поняв весь ужас своего поступка, опустил руки и прижал их к туловищу ладонями внутрь. Но жалеть было поздно. Ральф бил крестьянина кулаками по лицу, по корпусу, удары так и сыпались, а Вулфрик, пытаясь ослабить их силу, лишь выставлял руки и пригибал голову. Фитцджеральд бил, бил, но вместе с тем не переставал удивляться, почему Вулфрик не убегает, и решил, что деревенщина предпочел синяки и ссадины унижению. Парень с характером, и это приводило Ральфа в еще большее бешенство. Сквайр бил все сильнее, еще и еще, его душила ярость и одновременно восторг. — Ради Бога, хватит. — Мерфин попытался успокоить брата, положив ладонь на плечо, но тот сбросил ее. Наконец руки Вулфрика повисли вдоль тела, он зашатался, закрыл глаза и упал. Его красивое лицо было залито кровью. Ральф принялся пинать соперника ногами. Тут к ним подошел плотный мужчина в кожаных штанах. — Ну все, сквайр, не убивай юношу, — твердо сказал он. Узнав городского констебля Джона, Ральф крикнул: — Он первым напал на меня! — Ладно, больше не нападет — правда, сэр? — коли валяется на земле с закрытыми глазами. — Джон встал перед Фитцджеральдом. — Лучше бы обойтись без расследования коронера. Вокруг Вулфрика собрались люди: Перкин, возбужденная Аннет, леди Филиппа, зеваки. Ральф обмяк, нос болел зверски. Дышать он мог только ртом, в глотке стояла кровь. — Эта скотина сломала мне нос, — прогундосил сквайр. — Значит, его накажут. Подошли двое мужчин, похожие на Вулфрика. Отец и старший брат, подумал Ральф. Бросая сердитые взгляды на обидчика, они помогли Вулфрику встать на ноги. — Сквайр ударил первым, — заговорил толстый Перкин с хитрым лицом. — Но этот виллан толкнул меня! — вскипел Ральф. — Сквайр оскорбил его невесту. — Мало ли что сказал сквайр, — рассудил констебль. — Вулфрику следовало подумать, прежде чем поднимать руку на слугу графа Роланда. Боюсь, граф потребует сурового наказания. — Разве издали новый ордонанс, констебль Джон, в котором говорится, что людям в ливреях закон не писан? — еле слышно спросил Вулфрик. Люди одобрительно загудели. Молодые сквайры вели себя вызывающе и часто избегали наказания, поскольку носили ливреи какого-нибудь барона, что глубоко оскорбляло законопослушных торговцев и крестьян. — Я невестка графа и все видела, — вмешалась леди Филиппа. Она говорила негромко, мелодично, но уверенно, как человек, облеченный властью. — Мне грустно об этом говорить, но вина за случившееся лежит исключительно на Ральфе. Сквайр недопустимо повел себя по отношению к девушке. — Благодарю вас, миледи, — почтительно отозвался Джон Констебль. Обращаясь уже только к ней, он понизил голос: — Но думаю, графу не понравится, если крестьянский сын избегнет наказания. Филиппа задумчиво кивнула. — Нечего размусоливать. Посадите парня в колодки на двадцать четыре часа. В его возрасте это не повредит, но все будут знать, что справедливость восторжествовала. Граф останется доволен, ручаюсь вам. Джон медлил. Ральф видел, что ему не нравится получать приказы от кого-либо, кроме хозяина — аббата Кингсбриджа. Однако решение Филиппы, несомненно, удовлетворит все стороны. Победитель, конечно, предпочел бы, чтобы Вулфрика высекли, но начинал смутно подозревать, что повел себя совсем не по-геройски и, потребуй он более сурового наказания, пожалуй, выйдет еще хуже. Наконец Джон произнес: — Прекрасно, леди Филиппа, если вы берете на себя эту ответственность. — Беру. — Хорошо. Констебль взял Вулфрика за руку и увел. Тот уже пришел в себя и шагал твердо. За ним двинулись родные. Наверное, пока наказанный будет сидеть в колодках, они принесут ему воды и еды и будут отгонять всех, кому захочется забросать его камнями и грязью. Мерфин спросил: — Ты как? Лицо брата вспухло, как воспаленный мочевой пузырь. Он гундосил, перед глазами плыло, все болело. — Нормально. Лучше не бывает. — Хорошо бы монах посмотрел твой нос. — Нет. — Ральф не боялся драк, но терпеть не мог врачебные процедуры: всякие там кровопускания, банки, вскрытия нарывов. — Мне нужна только бутылка крепкого вина. Отведи меня в ближайшую таверну. — Ладно, — буркнул Мерфин, но не двинулся, а искоса посмотрел на брата. — Что с тобой? — спросил тот. — Ты правда не меняешься. Драчун пожал плечами: — А разве кто-нибудь меняется? 9 Книга Тимофея привела Годвина в восторг. История Кингсбриджского аббатства, как большинство подобных книг, начиналась с сотворения Богом земли и неба. Но основное внимание в ней уделялось эпохе аббата Филиппа двухсотлетней давности, когда построили собор. Это время монахи теперь считали золотым веком. Автор книги, брат Тимофей, утверждал, что легендарный Филипп исповедовал железную дисциплину, однако не был лишен сострадания. Годвин не совсем понимал, как такое может совмещаться в одном человеке. В среду ярмарочной недели, во время занятий перед службой шестого часа, Годвин сидел на высоком табурете в монастырской библиотеке; перед ним на пюпитре лежала открытая книга. Это было его любимое место в аббатстве: просторное, очень светлое, с высокими окнами; в запертом шкафу почти сотня книг. Обычно здесь стояла полная тишина, но сегодня доносился приглушенный гул ярмарки — тысячи людей продавали, покупали, торговались, ссорились; всё перекрывали выкрики торговцев, любителей петушиных боев и травли медведей. В конце книги позднейшие авторы прослеживали родословную потомков строителей собора вплоть до нынешнего дня. Годвин с радостью — и искренним удивлением — нашел подтверждение уверениям матери о том, что ее предками были Том Строитель и его дочь Марта. Интересно, какие фамильные черты они переняли от Тома. Каменщик должен быть ловким дельцом, и дед Годвина, а также дядя Эдмунд обладали этим качеством. Да и двоюродная сестра Керис тоже, кажется, не промах. Может, Том смотрел на мир такими же зелеными глазами с золотыми пятнышками, как и все они. Годвин узнал также кое-что о пасынке Тома Строителя Джеке, архитекторе Кингсбриджского собора, который женился на леди Алине и стал родоначальником династии графов Ширингов. Он был предком возлюбленного Керис Мерфина Фитцджеральда. Похоже на правду: молодого Мерфина уже можно назвать выдающимся плотником. В Книге Тимофея упоминались даже рыжие волосы Джека, которые унаследовали сэр Джеральд и Мерфин. Ральф, правда, нет. Больше всего Годвина заинтересовала глава, где говорилось о женщинах. Судя по всему, во времена аббата Филиппа в Кингсбридже не было монахинь. Женщинам строго-настрого запрещалось входить на территорию аббатства. Автор, цитируя Филиппа, уверял, что по возможности монаху вообще не стоит смотреть на женщин, ради его же блага. Филипп не одобрял общие монастыри, считая, что преимущества совместного хозяйства меркнут по сравнению с возможностями Дьявола искушать людей. В таких монастырях, добавлял он, разделение братьев и сестер должно быть максимально строгим. Годвина ободрила авторитетная поддержка его давно сложившегося мнения. В мужском обществе оксфордского Кингсбриджского колледжа он чувствовал себя хорошо. Университетскими преподавателями, как и студентами, были мужчины, без исключения. Он почти не разговаривал с женщинами семь лет, а по городу ходил с опущенными глазами, умудряясь их даже не видеть. А вот когда вернулся в аббатство, монахини стали ему мешать. Правда, у них имелась своя крытая аркада, трапезная, кухня и другие строения, но Годвин постоянно встречал их то в церкви, то в госпитале, то еще в каких-нибудь местах общего пользования. И сейчас хорошенькая молодая монахиня по имени Мэр, сидя всего в нескольких футах от него, справлялась по иллюстрированной книге насчет каких-то лекарственных трав. Еще хуже было встречать городских девушек в обтягивающих одеждах, с модными прическами, когда щеголихи свободно разгуливали по аббатству с разнообразными поручениями, приносили на кухню продукты или наведывались в госпиталь. Конечно, по сравнению с высокими принципами Филиппа аббатство пало. Вот ведь лишнее доказательство, что с Антонием монастырскую жизнь охватила какая-то всеобщая дряблость. Но возможно, ему удастся это исправить. Прозвонил колокол на службу шестого часа, и ризничий закрыл книгу. Сестра Мэр, тоже захлопнув свой справочник, премило улыбнулась ему красными губами. Монах отвернулся и торопливо вышел. Погода налаживалась: еще шел дождь, но пробивалось солнце. По небу неслись рваные облака, и витражи собора то вспыхивали, то мрачнели. Мысли Годвина тоже метались, отвлекая от молитвы. Он думал о том, как лучше использовать Книгу Тимофея, чтобы вдохнуть в аббатство новую жизнь, и решил поднять этот вопрос на ежедневном братском заседании капитула.