Кэррик припарковал такси на стоянке, похожей на причал. Бетон под ногами весь в трещинах и расщелинах. Маленькие двухместные лодки лежат на килях в импровизированном сухом доке неподалеку, ржавея, прорастая побегами райграса из своих корпусов и обветшалых палуб. Я прожила на пляже всю свою жизнь, но никогда раньше не чувствовала ничего подобного. Воздух здесь наполнен солью и влагой. — Рейс в шесть сорок. Я отнесу твои вещи в лодку, мисс. Как думаешь, с тобой все будет в порядке? Мне лучше вернуться в город, понимаешь? Благодаря свежему, порывистому ветерку, который дует над водой, я полностью проснулась, но мой мозг так сильно тормозит, что кажется, будто он вовсе отказывается работать, когда пытаюсь понять слова, исходящие изо рта Кэррика. Киваю, перекидывая ремень сумочки через голову. — Конечно. Спасибо. Лодочное сообщение с островом Козуэй скорее рыболовецкий траулер, чем паром. Мокрые пластиковые сиденья. Гладкая палуба, с металлическими пластинчатыми панелями, присверленными к полу. Ржавые поручни, выкрашенные так много раз, что в стальных полосах, поцарапанных здесь и там, видна радуга цветов — дерзкие насечки в декоре корабля, которые заставили меня улыбнуться. Старый капитан корабля довольно угрюмый, беззубый и недружелюбный. Он не произнес ни слова, когда я садилась в лодку, и все еще молчал, пока мы сидели, раскачиваясь взад и вперед на волнах, пока он, очевидно, ждал новых пассажиров, которые так и не пришли. Было уже около семи часов, когда капитан покинул свой пост и, включив двигатели, вышел из крошечной гавани. Порт-Криф исчез позади нас, сменившись полосой серо-стальной воды, покрытой белыми пиками. Поездка была короткой и неспокойной. Боже, мне было так плохо. Выворачивало наизнанку, до такой степени, что я подумывала о том, чтобы перегнуться через борт лодки и блевать. Впрочем, это была бы не очень хорошая идея. Жилистый парень, сидевший за рулем на носу лодки, то и дело бросал в мою сторону беглые взгляды, как будто ожидал от меня подвоха и был готов выкинуть меня за борт, если понадобится. На горизонте показался Козуэй — темное пятно. Остров не кажется очаровательной полоской земли, которая грациозно поднимается из океана, как изогнутый горб кита; это угловатый сгусток мышц, сухожилий и костей сжатого кулака, пробивающего себе путь к небу с вызовом, который, казалось, противоречит ленивому, спокойному образу жизни людей, которые обычно живут на его поверхности (так утверждает Google). Небо по-прежнему хмурое и обещает дождь, но, несмотря на это, я не могу не заметить в этом месте дикую красоту. На берегу из камней и песка, меня ждет пожилой мужчина по имени Хилари. Одетый в строгий костюм с темно-фиолетовым галстуком, он выглядит довольно неуместно в этом странном, диком, мистическом месте, но опять же уверена, что тоже выгляжу здесь неуместно. — Вижу, вы благополучно добрались, мисс Лэнг. — Он подхватил мой огромный чемодан, набитый до отказа одеждой и книгами, и легко понес его к забрызганному грязью «Лендроверу», припаркованному в двадцати футах от меня. — Похоже на то, — соглашаюсь я. Правда, не уверена, что говорю это всерьез. Часть меня чувствует себя потерянной, как будто вырезала кусок своего сердца и забыла взять его с собой на рейс из Калифорнии. — Ронан и дети уже в доме. Если хочешь, мы можем проехаться по острову, и я покажу, где что находиться, прежде чем мы отправимся туда. Ожидается, что ты приступишь к работе не раньше завтрашнего дня, так что сегодня твой день. Можешь поспать, если устала после перелета, или отправиться на прогулку, исследовать окрестности. Все в твоих руках. — Похоже, мысль об исследовании острова заставила его скучать. Выбираю короткую экскурсию, перед тем как поехать домой. Сон не был моим приоритетом после того, как дремала всю дорогу из аэропорта на заднем сиденье такси Кэррика, но долгое время в дороге меня вымотали. Полежать на кровати, читая и расслабляясь в тишине, сейчас звучит идеально. Хилари показал мне, где находится местный продуктовый магазин, почта, банк. Отвез меня из того, что он называл церковным кварталом, на другой конец острова — в общей сложности двадцать минут на машине — в город под названием Ричмонд, чтобы показать мне там красивое, широкое озеро. После этого объявил, что пора возвращаться в большой дом. — Большой дом? — Так его все называют, дом Флетчера. Он принадлежал семье на протяжении многих поколений. Старые ирландские деньги. В викторианские времена здесь работало много людей с острова. Повара, обслуживающий персонал и другие работники. Там уже давно никто не жил. Думаю, жители все еще в шоке, когда видят босса, разъезжающего на своем мотоцикле. Хм. Значит, Ронан — наследник старых денег. Это многое объясняло. От него буквально исходило чувство собственного достоинства, которое выходило за рамки его должности директора «Флетчер Корпорэйшн». Он не был высокомерным Нью-Йоркским воротилой, как подозревала мама. Он был богатым ирландским землевладельцем в третьем поколении. И где, черт возьми, он вообще раздобыл здесь мотоцикл? Я нервничаю из-за встречи с ним. Нервничаю странным девчачьим образом, что было абсолютно безумно. Он вел себя отвратительно со мной во время моего собеседования. Умудрился обнажить меня и каким-то образом заставить чувствовать себя никчемной за пятнадцать минут, и все же его внешность и уверенность выбили меня из колеи. Я не должна была позволить этому случиться, но каждый раз, когда вспоминаю, как он входил в свой кабинет и садился за свой стол передо мной, была беспомощна. Полгода мне придется жить с ним в одном доме. Шесть месяцев — долгий срок. Я либо безнадежно влюблюсь в этого мудака к середине апреля, либо возненавижу его больше, чем кого-либо на свете. Когда Хилари поворачивает «Лендровер» на длинную, прямую дорогу и внезапно перед нами возникает «большой дом», я понимаю, почему все его так называют. Это здание не дом, а особняк. Огромное чудовище из песчаника высотой в три этажа, с восемью колоннами, по четыре с каждой стороны от массивного входа, подпирающее широкую перемычку, протянувшуюся от одного конца здания до другого. Я насчитала в общей сложности восемь окон на каждом этаже. И сколько же это комнат? Здание громадное. Вполне логично, что в старину семье Флетчеров пришлось нанять половину острова, чтобы управлять этим местом. — Серьезно? — Я не могу сдержать комментарий, уставившись на дом, который становится все больше и больше, по мере того, как «Лендровер» мчится по подъездной дорожке. — Это все для Ронана, меня, тебя и двух маленьких детей? Мы же потеряемся в половине случаев. Хилари тихо смеется. — Вообще-то, без меня. Сегодня вечером я возвращаюсь в Нью-Йорк. Ронан попросил меня присмотреть за делами в городе и доложить, если что-то пойдет не так. Итак, Хилари был не просто водителем. Почему-то это меня не удивило. У него такая манера держаться и говорить, что заставило меня думать, что он очень образован. Странно, что именно он пришел встретить меня на пляже, но опять же Ронан Флетчер, очевидно, не возражал сделать все немного по-другому. — Если тебе что-нибудь понадобится, ты всегда можешь мне позвонить. Вот. — Он сунул руку в карман и вытащил маленький черный кожаный бумажник. — Там внутри есть несколько визитных карточек. Возьми одну, — говорит он, протягивая мне бумажник. Я так и делаю. Затем захлопнув бумажник, возвращаю ему, но не раньше, чем замечаю фотографию, вставленную в прозрачное пластиковое окошко внутри: Хилари и Ронан, оба в потных футболках, покрытые грязью, запрокинув головы, оба смеются над каким-то неизвестным весельем, в которое я никогда не буду посвящена. Было странно видеть смеющегося Ронана; он выглядит совсем другим человеком. В доме нас никто не встречает. Не знаю, чего ожидала от интерьера — может быть, чего-то похожего на выцветший, стареющий особняк, с креслами с откидными спинками, шезлонгом, уютно устроившимся в эркере, тяжелыми, плотными шторами из богатой парчи, скрепленными сзади золотыми прихватками с кисточками. Чего я никак не ожидала, так это расцвета современной роскоши. Прохладный полированный мраморный пол. Дорогие на вид телевизоры с плоским экраном и секционные диваны, такие большие, что на них могли бы поместиться сразу семь или восемь человек. Все вокруг пахнет новизной и выглядит так, словно привезено из «Поттери-Барна» (прим. перев.: Pottery Barn — сеть американских магазинов, продающих высококлассную мебель) или «Мэйсиз» (прим. перев.: Macy’s — одна из крупнейших и старейших сетей розничной торговли в США. Универмаг Macy’s на 34-й улице в Манхэттене считается одной из самых притягательных для туристов достопримечательностей Нью-Йорка наряду со статуей Свободы и зданием Эмпайр-стейт-билдинг), от стеклянных ваз диковинной формы до толстых ворсистых ковров под ногами и мехового покрывала, аккуратно разложенного на спинке мягкого кремового кресла. — Не волнуйся. Все настоящее. — Голос Ронана Флетчера эхом разносится по похожей на пещеру гостиной, отражаясь от стен, так что мне требуется мгновение, чтобы определить его точное местоположение. Стоя в дверном проеме у окна, он одет в простую черную футболку и пару черных джинсов. Ноги босые, что почему-то заставило меня покраснеть. Что, черт возьми, со мной не так? Его темные волосы были гладко зачесаны назад, когда мы виделись в последний раз, но теперь они откинуты назад с его лица густыми волнами, за которые любая девушка убила бы. — Я отнесу вещи в вашу комнату, мисс Лэнг. — Рука Хилари на моем плече почти заставила меня подпрыгнуть; я совершенно забыла, что здесь. — О, не беспокойся. — Я пытаюсь вырвать у него ручку моего багажа, но он оказывается слишком проворен. — Это не проблема. Мне все равно надо идти собирать вещи. Уверен, что Ронан хочет перекинуться с тобой парой слов. — Совершенно, верно. Спасибо, Хилари. Офелия, подойди и присядь. Давай пройдемся по нескольким домашним правилам, хорошо? Невозмутимый, как всегда, Ронан неторопливо входит в комнату и садиться на диван, закинув одну руку на спинку дивана. Его тело уже не такое напряженное, как тогда, в Нью-Йорке, но в нем все еще чувствуется сдержанность, которая заставляет его казаться отстраненным и далеким от всего окружающего. Не могу точно сказать почему, но эта отчужденность одновременно настолько ошеломляющая и настолько невероятно тонкая, что у меня кружится голова. Я подхожу и сажусь по другую сторону дивана, усевшись на краешек, согнув колени, положив руки на бедра и выпрямив спину, как шомпол. — Выглядишь слишком напряженной, — говорит он. — Не стесняйся. Теперь это твой дом, Офелия. По крайней мере, на ближайшие шесть месяцев. Расслабься. Иначе тебе здесь будет очень плохо, а я этого не хочу. Он прав, но мне потребуется больше пяти минут, чтобы начать закидывать ноги на мебель и расхаживать в спортивных штанах. Тем не менее, откидываюсь на спинку сиденья, стараясь не быть такой напряженной. — Ты говорил, что существуют правила дома? — Всего одно или два. Простые, очевидные вещи, которые, уверен, даже не нужно озвучивать. Однако, для ясности, будет лучше просто убрать их с дороги, и тогда мы оба сможем двигаться дальше. Согласна? Раньше я не замечала ямочек на его щеках. Наверное, потому что он ни разу не улыбнулся во время нашей встречи в Нью-Йорке. Теперь, когда в уголках его рта появился легкий намек на веселье, они почти видны. Коннор унаследовал эту черту от своего отца. Просто с ума сойти, как они похожи. — Во-первых, — говорит он, подняв указательный палец. — Я хотел поблагодарить тебя. Знаю… что нелегко находиться рядом со мной, Офелия, и также знаю, что не был очень хорошим человеком… — Кажется, он нащупывает оставшуюся часть фразы. Ему требуется некоторое время, прежде чем он продолжает. — Я был не очень любезен во время собеседования. — Да, ты был настоящим придурком. — Слова срываются с моих губ прежде, чем я успеваю их остановить. Вот дерьмо. Откуда, черт возьми, это взялось? Слишком поздно зажать рот рукой и заткнуться. Невозможно загнать эти слова обратно в рот, где им и место. Да что со мной такое? Брови Ронана медленно приподнимаются, его взгляд прожигает дыру в моей щеке. Не могу смотреть на него. Во всяком случае, не напрямую. Искоса бросаю на него страдальческий взгляд. Мужчина выглядит слегка ошеломленным. — Вау. Никто не был так откровенен со мной с тех пор, как умерла Магда, — говорит он. — Мне очень жаль. Это было слишком. Мне не следовало… — Нет, нет, ты права. Я был придурком. Вел себя очень резко. За это я приношу свои извинения. У меня больше нет привычки быть милым с людьми. И, наверное, должен был попросить кого-нибудь другого взять у тебя интервью. — Его голос насыщенный и мягкий, как теплый кофе. Акцент, который я пыталась распознать, когда мы впервые встретились, теперь, здесь, на острове, где, казалось, почти все обитатели были ирландцами по происхождению, стал немного более осмысленным. Его почти не слышно, но несколько слов, которые он произнес, были слегка окрашены легким акцентом. Слушать, как говорит Ронан — неожиданное удовольствие, которое заставило мои пальцы поджаться в туфлях. — Сомневаюсь, что ты позволил бы кому-то другому принять такое важное решение за тебя, — говорю я. — Ты не производишь впечатления человека, который доверил бы заботу о своих детях кому попало. Ронан долго смотрит на меня. — Ты права. И поэтому я здесь, извиняюсь, а ты здесь, так далеко от дома. Незнакомка в чужой стране. — Мужчина поворачивается и смотрит в окно рядом с собой, не сводя глаз с чего-то вдалеке. — Полагаю, это подводит меня к самому важному правилу, которого я хотел бы, чтобы ты придерживалась. Здесь, на острове, ты никого не знаешь. Наверное, было бы заманчиво попытаться завести друзей. Друзей-мужчин. Может быть, найти кто-то особенного, с кем можно провести время. Романтически, — добавляет он в конце, как будто его точка зрения не была достаточно ясной. Но я услышала его громко и отчетливо и уже ерзаю на месте. — Ронан, поверь мне. Я не собираюсь спускаться по водосточной трубе, чтобы попасть на первую базу с местным жителем. Я здесь, чтобы присматривать за детьми. Это все. У меня нет никакого интереса встречаться с людьми, мужчинами или кем-то еще. Он одаривает меня неловкой улыбкой с плотно сжатыми губами. — Уверен, что это правда. Но, как я уже сказал. Лучше всего просто вытащить все это на свет божий, и тогда мы сможем двигаться дальше. Я не хочу, чтобы кто-то посторонний приходил в дом, ясно? И определенно не хочу, чтобы у тебя в комнате были гости. Не хочу, чтобы возникла ситуация, когда Коннор или Эми могут найти незнакомого человека, бродящего в нижнем белье, хорошо? Мои щеки покраснели. Смесь возмущения и смущения пронзила меня, испепеляя прямо под кожей. Кажется, что я вся горю. — Я не настолько легкодоступна, — огрызаюсь в ответ. — И бы не стала просто приглашать парня к себе в комнату, чтобы перепихнуться, если ты на это намекаешь. Ронан качает головой, глядя на свои колени. — Я ни на что не намекаю. Просто излагаю правила. Мне жаль, если ты находишь это оскорбительным, Офелия, но мои дети очень важны для меня. — Я понимаю. Но… — И еще я прошу, чтобы ты никогда не отпускала их на берег одних. Уроки плавания в Нью-Йорке казались ненужными. Глупо, знаю. Я планирую разобраться с этим делом, как можно скорее записать их на занятия, но пока, если они будут снаружи, не выпускай ни одного из них из виду. Понятно? Хочется защищаться дальше — это безумие, если он думает, что я буду бросаться на случайных мужчин — но понимаю, что вступать с ним в спор ни к чему хорошему не приведет. — Да. Я буду очень внимательна с ними, даю слово. — Хорошо. Дальше. Библиотека на верхнем этаже в твоем распоряжении. В подвале есть домашний кинотеатр, который можно использовать для просмотра фильмов с детьми. Можешь использовать его в личных целях по вечерам, как только дети отправятся спать, но с ними нужно держать ухо востро. Эми обычно довольно хорошо ложится спать и остается в кровати, но Коннор — сова. Он встанет и будет бродить среди ночи, если ему это сойдет с рук. — Хорошо. Это не проблема. Я могу справиться с этим. Мой разум все еще потрясен перспективой целой библиотеки наверху вместе с кинотеатром внизу, чтобы осознать большую часть других особенностей дома, которые Ронан продолжает объяснять мне. Я кое-что поняла о гостевых комнатах. Бассейн с плавательными дорожками, тоже внизу, в котором детям разрешается играть под присмотром, так как он всего четыре фута глубиной. — Единственное место в доме, куда нельзя заходить — это мой кабинет, — говорит Ронан. — У меня там много секретных документов. Я мог бы буквально сесть в тюрьму, если бы посторонние люди увидели их. Очень важно, чтобы Коннор и Эми никогда не заходили в мой кабинет, Офелия. Никогда. Не при каких обстоятельствах. Обещай мне прямо сейчас, что ты никогда не впустишь их внутрь. Ронан весь напрягся, во взгляде свирепость, когда он говорит о своем кабинете. Его тон резкий и жесткий. Так грустно, что парень так отчаянно пытается запереться в своем кабинете подальше от своих детей. Хотя в Калифорнии у меня было много таких родителей. В финансовом квартале Манхэттен-Бич работает огромное количество инвестиционных банкиров, и у многих из них было очень мало времени для своих сыновей и дочерей. В случае Ронана нежелание проводить время с детьми, должно быть, во многом связана с потерей жены. Я не видела фотографии Магды, но было бы странно, если бы ее дети не несли в себе частичку ее самой в том, как они выглядели, как звучали их голоса, или в том, что они говорили. Должно быть, ему трудно даже иногда смотреть на них, даже сейчас. — Обещаю, что не впущу их в кабинет. Никогда, — говоря я. — Только через мой труп. Ронан вздрогнул — вспышка нехарактерных эмоций, которая заставила меня съежиться. Мне следовало бы уже научиться думать, прежде чем открывать рот. Понятия не имею, как умерла его жена. Это мог быть несчастный случай или какая-то ужасная, роковая ошибка, которая стоила ей жизни, и вот теперь я насмехаюсь над мертвым телом. Боже. Еще слишком рано. — Дети очень хорошо себя ведут большую часть времени, — говорит Ронан. — Если сказать им, что-то не делать, они обычно подчиняются. Тебе не придется часто их ругать. Если все же придется наказать их за капризы, я нашел самый эффективный способ сделать это — заставить их сесть и написать мне письмо, объяснив, в чем проблема и почему они ведут себя плохо.