– Причем сэр Макс благополучно проспит момент подношения, и вся отрава достанется нам, – заметила Кекки. – Надо будет зайти на Сумеречный рынок, запастись противоядиями, на всякий случай сразу от всего. – Если еда будет отравлена, я это учую, – совершенно серьезно утешил ее Нумминорих. – И даже с высокой степенью точности определю по запаху яд. – Зря ты так, – сказал мне сэр Кофа. – Когда коллега допускает ошибку, следует объяснить человеческими словами, в чем именно она заключается. А не сразу на смех поднимать. Если человек, которого ты сделал посмешищем, имеет хоть каплю достоинства, он никогда, ни за какие сокровища Мира не согласится с твоей правотой, а значит, укоренится в собственной глупости. Ты такого эффекта хотел? Я отрицательно помотал головой. – Сам не знаю, чего на нее набросился. Наверное, беда в том, что она мне сразу понравилась. А когда симпатичный мне человек начинает нести несовместимую с моей жизнью хренотень, я воспринимаю это как своего рода предательство. Хотя человек совершенно не виноват, что я по какой-то причине назначил его «симпатичным». И, по идее, не должен нести за это какой-то дополнительной ответственности. Как ни крути, а я повел себя, как хрен знает что… С другой стороны, я в свое время приложил столько усилий, чтобы примирить с Тайным Сыском Бубуту, что теперь, равновесия ради, был просто обязан рассориться с новой начальницей Столичной полиции. Чтобы между нашими ведомствами сохранился традиционный конфликт. – В болоте я видел такое равновесие. И традиции вместе с ним, – огрызнулся Кофа. – Хочешь конфликта – ступай в оперу. А лично я желаю спокойно работать, не отвлекаясь на ерунду. Так что придумывай, как будешь мириться с леди Кайреной. Вряд ли это особенно сложно. По моим сведениям, она не слишком злопамятна. И любому драматическому сюжету предпочтет скучный, удобный, полезный для общего дела мир. – Просто соблазни ее, – подсказал Мелифаро. – Это самый простой и беспроигрышный вариант извиниться, я много раз проверял. – И подбей сбежать в Ташер, – подхватила Кекки. – С ее преемником, кто бы им ни стал, мы поступим так же. И со следующим. Если в Ташере со временем соберется целая толпа бывших начальников нашей полиции, все, как один, с разбитыми сердцами, это будет… ну, просто красиво. Вчера на Королевском приеме сэр Малдо чрезвычайно убедительно мне объяснил, что красота не нуждается в каких-то дополнительных смыслах, она сама – смысл. Сэр Кофа даже краешком рта не улыбнулся, хотя обычно подобные разговоры его забавляют. Напротив, помрачнел еще больше. Только тогда до меня дошло, насколько это важно для Кофы: заполучить на свое бывшее место, которое больше ста лет занимал некомпетентный скандалист, заново превративший полицию в посмешище, хорошую; ладно, хотя бы потенциально неплохую, открытую к сотрудничеству, готовую учиться и заранее благодарную за поддержку начальницу. И закрыть наконец этот мучительный для него вопрос. А тут и леди Кайрена внезапно выступила полной дурой, и я своими насмешками отбил у нее охоту ходить в Тайный Сыск за советами. Хорошо, если только на время. А вдруг навсегда? Могу представить, что она без присмотра натворит. Вернее, я-то как раз не могу. А сэр Кофа может. Он очень опытный человек. – Извините, – сказал я. – Надо было с самого начала сказать, что для вас это так серьезно. Я бы тогда в присутствии леди Кайрены вообще звука не произнес. Максимум – встал бы и вышел, чтобы не разорвало. Ничего, не берите в голову, все наладится. Даю слово, я с ней помирюсь. – Взрослые люди обычно не ждут команды, а сами соображают, когда следует заткнуться, – проворчал Кофа. – Хотя какой из тебя, в болото, взрослый человек… Ладно, договорились: ты приносишь извинения леди Кайрене. Если она их примет, с меня обед. – Ради обеда с вами я могу еще перед дюжиной человек извиниться, – обрадовался я. – На ваш выбор. Возможна торжественная церемония покаянного лобызания подолов их лоохи. Дело стоит того. – Ты льстишь, как старый ленивый придворный, – почти помимо воли усмехнулся Кофа. – Для каждой жертвы припасен всего один, зато безотказно действующий прием. * * * Я переступил порог кабинета леди Кайрены Уматы с легким сердцем и в приподнятом настроении. Не то чтобы я всю жизнь мечтал перед кем-нибудь извиниться, оставаясь при этом уверенным в собственной правоте. Но поскольку делал это исключительно ради Кофиного спокойствия, предстоящий спектакль казался мне чем-то вроде спасательной операции. А спасательные операции я очень люблю. Они меня, можно сказать, заводят – не потому, что я от природы добрый, это, боюсь, все-таки вряд ли. Просто способность улаживать чужие дела мой изворотливый ум почему-то соглашается считать веским вещественным доказательством все еще сомнительного для него факта, что я не наслаждаюсь посмертными грезами о счастливой жизни в навсегда утраченном Мире, а по-настоящему тут есть. Положа руку на сердце, в этом нет никакой логики: спасение кого бы то ни было вполне может оказаться такой же естественной составляющей посмертных грез, как заверения моих близких и просто авторитетных специалистов вроде Правдивого Пророка, что я абсолютно, вне всяких сомнений, а временами даже несколько чересчур жив. Но уж если мой скептический ум по какой-то причине решил считать благотворительную деятельность достаточно веским доказательством моего бытия, кто я такой, чтобы отказываться от неописуемого наслаждения хотя бы пару часов в сутки не терзаться сомнениями. Бери, пока дают – вот мой девиз. Леди Кайрена Умата встретила меня таким ласковым взглядом, что впору было заподозрить: она каким-то непостижимым образом научилась подкладывать яд прямо в свои глаза. Но слова дурного, конечно же, не сказала. Наоборот, кротко осведомилась: – Чем могу быть полезна, сэр Макс? – Я пришел еще раз извиниться, – объявил я. – И заодно кое-что объяснить, просто чтобы впредь вам было легче иметь со мной дело. Прежде всего, я – псих. – Это не то чтобы совсем неожиданное для меня признание, – заметила леди Кайрена. Но глаза ее явственно потеплели. – К сожалению, в моем случае «псих» это не просто смешной чудак с нелепыми идеями и недостаточно приятными манерами, – мягко сказал я. – А колдун, еще не привыкший к собственному могуществу и не научившийся контролировать не только его проявления, но и собственные эмоции, непосредственно влияющие на процесс преобразования потаенных желаний мага в свершившийся факт. Это не делает мне большой чести, но пока оно так. В Смутные Времена таких, как я было очень много; строго говоря, именно по их милости и случился весь этот бардак. Со мной в этом смысле, конечно, полегче: во-первых, меня все-таки одна штука, а не две с лишним дюжины Орденов. А во-вторых, мне достались очень хорошие учителя, великие заклинатели демонов. Поэтому пользы от меня довольно много, а вреда – исчезающе мало. И в основном этот вред заключается в том, что я незаслуженно обижаю людей. Не потому, что могу, и меня никто не накажет, а просто чтобы не натворить чего-нибудь похуже. Лучше уж обругать, или выставить на посмешище, чем нечаянно взглядом убить. – А вы правда могли бы? – изумилась леди Кайрена. – Убить меня взглядом только потому, что я считаю шиншийские уладасы опасным развлечением? Вы настолько любите прыгать на уладасах? Или просто так сильно невзлюбили меня? – Ровно наоборот. То есть дело вообще не в уладасах; если мне припечет, закажу себе такой же, поставлю в гостиной и закрою вопрос. А убить вас я мог бы как раз потому, что вы мне сразу понравились. С тех, кто мне нравится, у меня строгий спрос. Как с самого себя. Словно все ваши слова и поступки каким-то образом становятся отчасти моими, и мне предстоит разделить с вами ответственность за этот кошмар… – Да в чем, собственно, кошмар-то? – страдальчески поморщилась леди Кайрена. – Ну да, я уже поняла, что вопросы определения степени безопасности аттракционов на городских улицах находятся вне моей компетенции. Если сэр Кофа Йох говорит, значит так и есть, можно не тратить время, перерывая своды законов, правил и уложений. Но что такого ужасного в том, что я ошиблась, определяя своих полномочия? Подобное порой случается и с более опытными людьми. – Просто с моей точки зрения, вы посягнули на священное право каждого человека – самостоятельно делать выбор, ошибаться и рисковать. Шиншийские уладасы на улицах – мелочь, связанная с ними опасность почти смехотворна, но когда и учиться, если не на таких мелочах? Решившись попрыгать, робкий человек учится мужеству; отказываясь от акробатических трюков ради спокойствия увязавшейся за ним бабки, беспечный храбрец учится беречь своих близких; уговаривая внука повеселиться с друзьями, та же самая бабка учится предоставлять полную свободу действий тем, кого любит всем сердцем, а это уже высочайший уровень житейского мастерства. И так далее, сколько людей, столько вариантов; подозреваю, самые интересные мне пока даже в голову не пришли. Казалось бы, какие-то дурацкие уладасы, ерунда, глупое развлечение, которое уже послезавтра выйдет из моды, а сколько сильных переживаний и бесценного опыта можно от них получить! Леди Кайрена Умата растерянно моргнула. Похоже, подобные рассуждения, которые мне самому кажутся почти невыносимой банальностью, она слышала в первый раз. – Думаете, все вокруг обязаны разделять вашу… эээ… небесспорную точку зрения? – наконец спросила она. – Разумеется, не обязаны. Но от тех, кто мне нравится, я жду, что мы будем согласны друг с другом хотя бы в самых простых, фундаментальных вопросах. Я знаю, что это неправильно – заранее связывать с людьми какие-то ожидания, а потом сердиться, что они их не оправдали. Теоретически – знаю. Но практика у меня от теории пока здорово отстает. – Ладно. По крайней мере, вы сами это осознаете, – вздохнула леди Кайрена. Похоже, бедняжка изо всех сил пыталась меня понять или хотя бы просто великодушно извинить, но дело шло туго. – Осознаю, – смиренно согласился я. – И кстати, по сходной причине я вчера совершил непростительную ошибку: не стал отменять приглашение, когда понял, что очень поздно вернусь домой. Выглядит как вопиющее пренебрежение, а на самом деле я обошелся с вами, как с одним из близких друзей, которые с удовольствием проводят там время в мое отсутствие. Еще и радуются, что в кои-то веки так хорошо, спокойно, уютно, и никто с разговорами не пристает. Просто как-то не учел, что объективно мы с вами едва знакомы, а потому следует проявлять обычную в подобных случаях предупредительность. Такие банальные вещи я часто понимаю с большим опозданием, потому что, как уже вам сказал, я псих. У меня в голове Темные Магистры знают что творится. Впрочем, вру, они тоже знают далеко не все. – Да, с этой точки зрения я ваше поведение, конечно же, не рассматривала, – удивленно призналась леди Кайрена. И наконец-то улыбнулась, не просто с явственным облегчением, а почти по-настоящему тепло. – Вам оно наверняка показалось очень обидным. Я сам ни за что не стал бы такое терпеть. Поэтому если захотите меня отравить, я к вашим услугам. Съем весь причитающийся мне яд, не поморщившись. Слова поперек не скажу. Только, пожалуйста, не подкладывайте его в куманские сладости, они для меня слишком приторные. И в джубатыкскую пьянь, по возможности, не подливайте. Терпеть ее не могу. Она рассмеялась. Это означало, что моя миссия выполнена. Я честно отработал будущий Кофин обед. Но я – человек широкой души, великий мастер перегибания палок. В смысле не просто не могу вовремя остановиться, а даже не считаю это необходимым. Гулять так гулять. Поэтому добавил: – И если вы все-таки захотите еще раз взглянуть на кошек, только скажите. Ради возможности загладить свой давешний промах я все дела отменю. Мне сказали, вы им понравились, а это большая редкость. Армстронг и Элла не любят чужих. Они, строго говоря, и своих-то не очень. Ну так, под настроение, через раз. – Спасибо, – сказала леди Кайрена. – Кошки у вас и правда роскошные. Я не хотела сразу от них уходить, просто неловко было оставаться в доме, где я ни с кем не знакома. Так уж меня воспитали. К тому же я рассердилась, что вы забыли о своем приглашении. Не подумала, что ваше отсутствие может оказаться прямым следствием дружеской симпатии. Такая недогадливость вполне простительна: все-таки вы – мой первый знакомый безумец. Прежде судьба меня берегла. – Или, наоборот, была недостаточно щедрой на дорогие подарки, – подсказал я. – Вам все всегда сходит с рук, да? – вдруг спросила леди Кайрена. – Вам еще и не такое прощают, верно? И я начинаю понимать, почему: на вас легко сердиться заочно, но совершенно невозможно с глазу на глаз. Быть человеком, который всем вокруг нравится, чрезвычайно выгодная позиция. Я с детства развиваю и воспитываю в себе эту способность, а у вас она, похоже, врожденная. Даже стараться не надо. Вы могли бы сделать блестящую карьеру при Королевском дворе. – Я в курсе, – кивнул я. – Мне многие говорили. Но на такое я пойти не могу: придворным платят гораздо меньше, чем Тайным сыщикам; при этом служебная дисциплина при Королевском дворе железная, вот в чем беда. – Так вы любите деньги? – рассмеялась леди Кайрена. – Ну хвала Магистрам, хоть что-то человеческое в вас есть! – Скорее, не люблю дисциплину. Уж не знаю, что может быть более человеческим, чем естественная потребность целыми днями пинать балду. А что касается моей способности нравиться людям, вы совершенно правы: нельзя так беззастенчиво пользоваться своим обаянием. Но исправить это легко. Я закрыл лицо руками, как делаю всякий раз, когда хочу прогуляться по улицам Ехо неузнанным. На самом деле это довольно тяжелый в исполнении трюк: нужно произносить в уме целых два заклинания – отменяющее прежний облик и формирующее новый – и одновременно этот самый новый облик детально воображать. С последним у меня до сих пор проблемы: я плохо контролирую собственное воображение, и в результате почти всякий раз получается какой-нибудь жуткий урод. То ли мое чувство комического так резвится, то ли в глубине души я совсем не хочу нравиться людям. А наоборот, желаю их устрашать. Но слабость, правильно примененная по назначению, становится силой. Вот и сейчас, когда я отнял руки от лица, леди Кайрена Умата посмотрела на меня с нескрываемым ужасом. И смущенно пробормотала: – Я вовсе не хотела сказать, будто в вашей способности нравиться людям есть что-то плохое. Извините, если это прозвучало именно так. Скажите, а вы не могли бы вернуть свое лицо на место? А то мне… ну, понимаете, просто неловко будет показаться с вами на улице. Меня все-таки многие в городе знают. И заранее страшно подумать, какие сплетни обо мне поползут. * * * Ясно, что, объявляя себя «психом», я несколько преувеличивал. Этот простой, но на удивление эффективный дипломатический прием я обычно с огромным успехом применяю, когда хочу сохранить за собой привилегию вести себя, как того пожелает моя левая пятка, не слишком заботясь об удобствах окружающих. Правда, следует признать, что мой метод подходит не всем. Прежде, чем во всеуслышание объявлять себя психом, желательно принести максимум пользы обществу, в процессе заработать ужасную репутацию и отрастить обаятельную улыбку. Ну или просто не утратить ее в ходе работы над первыми двумя пунктами; это гораздо трудней, но вполне достижимо: я же как-то смог. Однако, положа руку на сердце, когда я называю себя «психом», я грешу против истины несколько меньше, чем мне бы того хотелось. Я и правда довольно нелепо устроен, даже на свой собственный взгляд. Это не особо мешает наслаждаться жизнью, но только до тех пор, пока имеешь дело с такими же непредсказуемыми психами, как ты сам – до краев переполненными веселой силой, в любой момент готовыми удивить, озадачить, выбить из колеи, обрадовать, напугать, рассмешить. Поскольку мое окружение в этом смысле практически идеально, я привык считать себя человеком чрезвычайно общительным. И напрочь забыл, насколько быстро на самом деле устаю от нормальных людей, какими бы славными они ни были. Поэтому и влип с леди Кайреной – пригласил ее в гости, даже не заподозрив, какая это будет тяжелая работа. Уж лучше бы подрядился в речном порту мешки грузить. Причем поначалу-то все было отлично. Я вообще люблю разговаривать с незнакомцами, особенно когда они незнакомки. Расспрашивать и отвечать на вопросы, удивлять, тормошить и смешить – все это мне очень нравится. Но отравить мне удовольствие легче легкого: достаточно превратить живой разговор в мертвую болтовню. То есть не вкладываться в него всем сердцем, а вежливо отвечать на мои усилия приличествующими случаю репликами, которые, в зависимости от подготовленности собеседника, могут оказаться и забавными, и остроумными, и полными интересной информации, но по ощущению – все равно, что иллюзорная еда, которой прежде питалась наша Базилио. Ни вкуса, ни запаха, ни тепла, ни влаги, ни намека на насыщение, хоть целый воз ее проглоти. Леди Кекки Туотли называет такого рода беседы «щебетом» и говорит, на них не следует раздражаться, это просто отдельный разговорный жанр со своими правилами и особенностями; сама-то она великий мастер необязательной светской болтовни и умеет добывать из нее полезную информацию, в том числе неизвестную ее собеседникам – из совокупности мельком упомянутых фактов. А я – слабак. Нескольких минут достаточно, чтобы я, ощутив тщетность своих усилий, утратил вдохновение и сник. А через час уже можно начинать обдумывать завещание и потихоньку готовиться к похоронам. Впрочем, я не настолько исполнен самопожертвования, чтобы доводить до такой крайности. В смысле обычно сбегаю от милого, приятного собеседника задолго до того, как у меня успевает как следует потемнеть в глазах. Но сбегать от леди Кайрены после того, как сам, по собственной воле привел ее домой, попросил принести напитки и завел разговор, было бы форменным свинством. Сам виноват, не предусмотрел подобного поворота. До сих пор она казалась мне замечательной собеседницей; собственно, таковой и была, но у меня в гостиной не то от смущения, не то просто по привычке внезапно перешла в режим «светский прием» и принялась изрекать вежливые банальности, а на мои попытки оживить беседу захватывающими историями о старых добрых временах неизменно отвечала: «Потрясающе», и: «У вас удивительная жизнь, сэр Макс», но за этими репликами не было ни глубокого интереса, ни искреннего внимания, только напряженное старание вести себя подобающе и не попасть впросак. Отсутствие живого отклика собеседника я чувствую очень остро, как жажду и голод, и страдаю ничуть не меньше, чем страдал бы от обезвоживания, пересекая пустыню, так что в этом смысле меня, к сожалению, не проведешь. Неудивительно, что уже через полчаса я начал прикидывать, очень ли сильно гостья обидится, если я вот прямо сейчас, наскоро попрощавшись, сигану в окно. Правильный ответ: «Да, очень». С примечанием: «Кофа мне не простит». Ситуация осложнялась тем, что мы с леди Кайреной сидели в гостиной одни – сказал бы мне кто, что вечером в моем доме может оказаться настолько безлюдно, я бы только пальцем у виска покрутил. По большому счету, я удачливый человек, грех жаловаться. Но иногда до смешного невезучий в мелочах. Вот и в тот вечер все мои домашние куда-то разбежались, даже своих гостей в заложниках не оставили. На месте было только зверье, причем Дримарондо, который теоретически мог бы камня на камне не оставить от нашей вымученной беседы, начав излагать свои оригинальные и даже отчасти шокирующие взгляды на угуландскую поэзию периода окончания Эпохи Орденов, при виде гостьи вероломно удалился якобы в свой кабинет проверять студенческие сочинения, а на самом деле, конечно, в направлении кухни, где господину профессору в любое время суток готовы выдать дополнительную сахарную кость. Друппи, простая душа, убедившись, что ни я, ни леди Кайрена не готовы вот прямо сейчас начать кувыркаться с ним на ковре и играть в догонялки в полутьме коридоров, немного помаялся, а потом устремился за своим другом. Я не держу обиды: на его месте и сам бы так поступил. В гостиной остались только Армстронг и Элла, которым леди Кайрена явно понравилась: из нее получилась хорошая, теплая, спокойная подушка для двух любителей подремать между восьмым и девятым обедами. Но в качестве собеседников кошки, к сожалению, не настолько блистательны, чтобы с легким сердцем переложить на них обязанность развлекать гостью. У них на все реплики один ответ – громкий самодовольный «муррррр». Дело кончилось тем, что я послал зов сэру Кофе. Вкратце объяснил ситуацию: «Помирился до такой степени, что леди сидит у меня в гостях, поэтому выручайте, я практически при смерти, больше не могу щебетать». Кофа, конечно, высказался в духе: «От этого, не поверишь, не умирают», – но был милосерден и принял меры. В смысле буквально четверть часа спустя ввалился в гостиную в сопровождении моей любимой соседки, хозяйки единственного в городе трактира традиционной урдерской кухни и по совместительству наваждения, вернее, овеществившегося сновидения одного очень старого дерева. Даже жаль, что происхождение леди Лари тайна, в том числе, от нее самой, потому что это, конечно, прекрасный, исчерпывающий ответ на мучающий всех городских сплетниц вопрос: кем надо быть, чтобы похитить сердце сэра Кофы Йоха? А вот кем. С леди Лари пришел ее племянник, чудесный мальчишка, очень способный художник, ну или талантливая девчонка-художница: Иш – то одно, то другое, по очереди. Алгоритм его нечаянных превращений пока не смогла высчитать даже леди Тайяра, ясно только, что ни одно из состояний не длится дольше дюжины дней подряд. Впрочем, сейчас важно не это, а то, что группа поддержки сразу, с порога затребовала доску для игры в «Злик-и-Злак»; разложив ее на столе, они наперебой начали объяснять правила леди Кайрене, которая, конечно, смущенно бормотала: «Ой, нет, я не справлюсь, давайте сперва просто посмотрю», – но сама заранее понимала, что обречена. Я перевел дух. Голова, утомленная бессмысленностью бытия, еще гудела, но гул уже стал вполне выносимым и понемногу сходил на нет. Для полного счастья мне, конечно, не помешало бы четверть часа посидеть одному на крыше, и я как раз начал прикидывать, под каким бы предлогом туда смыться; проблемой, собственно, было выбрать из доброй сотни прекрасных предлогов какой-то один, но до выбора не дошло, потому что в моей голове раздался голос леди Сотофы Ханемер, и она сказала: «Нужна твоя помощь, мальчик. Нынче вечером я сварила такую скверную камру, что никто кроме тебя не согласится ее пить. А выливать жалко, мы, кеттарийцы, сам знаешь, прижимистый народ». С леди Сотофой Ханемер такая проблема: ради встречи с ней я брошу все. Даже если в этот момент буду висеть над пропастью в тщетной попытке спастись от злокозненного врага, придется мне усилием воли временно отменить и врага и пропасть, и топать к леди Сотофе. А повисеть можно и завтра, если вдруг окажется, что без этого по какой-то причине не обойтись. Впрочем, следует отдать должное леди Сотофе, она этим не злоупотребляет. Еще ни разу не вызывала меня в совсем уж неудобный момент. Иметь дело с могущественными колдунами в этом смысле вообще одно удовольствие: у них прекрасное чувство времени, а желание быть неудобными и делать назло прошло задолго до моего рождения. Предположительно, до позапрошлого. В общем, давным-давно.