— Леонард, — отозвался клон. Но Айше не был нужен Леонард. Как не нужны были и Тед, Майло, Такеши, Сергей и Джозеф. Дойдя до конца шеренги, она ещё раз оглядела стоявших перед ней клонов. Посмотрела на остальных, собравшихся в стороне. Скользнула взглядом по НоваТеку ’39. И, горько вздохнув, покачала головой. — Не то, — сказала она. — Даже здесь — всё не то. Она повернулась, собираясь уходить. Мать-Настоятельница открыла рот, пытаясь уговорить Айшу остаться, продать ей хоть что-нибудь. И тогда НоваТека ’39 прорвало. Он вышел вперёд, не дожидаясь команды Матери-Настоятельницы, не слушая собственную голову и того, что подсказывала ему программа, заложенная в генах. Глядя прямо на Айшу, он выпалил то, что давно вертелось у него на языке: — Адам. Айша застыла на месте. Она медленно повернулась, подошла к НоваТеку ’39, оглядела его с головы до ног. — Повтори, — потребовала она. — Адам, — сказал НоваТек ’39. — Если бы я был на том приёме, меня бы звали Адам. — Простите, мисс Гелларт, — попыталась оправдаться Мать-Настоятельница. — Проблемная модель, смесь Джона Торренса, Лао Тонга и Сонни Мао. Тройки вообще редко хорошими получаются, а если ещё и два азиата… — Торренс, Тонг и Мао, — повторила Айша. — А ведь и правда. Кто бы мог подумать… Она снова отвернулась, зашагала к выходу. На полпути остановилась и крикнула НоваТеку ’39: — Ну, и? Чего встал-то? — Мисс Гелларт?.. — Просто Айша, — сказала она. — Зови меня просто Айша, Адам. И, улыбнувшись, добавила: — Ты куплен. 3 Шофёр Айши вёз их объездными путями, подальше от камер и посторонних глаз. Они долго петляли по городу, на последнем участке передвигаясь исключительно дворами, быстро проехали какой-то безлюдный парк и почти сразу же свернули в элитный район. До её особняка добрались уже глубокой ночью. Шофёр высадил их, помог Айше перетащить вещи в дом, и сразу же уехал, подняв в воздух облако давно опавших листьев. Они кружились в морозном воздухе, словно танцуя в лунном свете, и всем своим видом нагоняли чёрную тоску. Всё это — дорога, особняк, листья, — срезонировало с ассоциативной памятью НоваТека ’39, и та услужливо подсказала образ. Особняк Айши был как логово чудовища из сказки: тёмный, обособленный, словно существующий вне сезонов и вне времени. Внутри ощущение только усилилось. Обстановка, расположение мебели, картины — всё словно бы кричало: «осень «39». Будто бы время в этом доме действительно остановилось. Айша оставила его в гостиной. Она разожгла камин, включила медиасистему и пошла в одну из соседних ванных комнат, оставив НоваТека ’39 её дожидаться. Он долго сидел на диване, слушал «The Eurasian Orchestra», краем глаза смотрел один из ранних фильмов Катаржинского, шедший без звука на большом голоэкране под потолком, и чувствовал себя абсолютно в своей стихии. Она вышла к нему уже без одежды. Остановилась перед ним, покрутилась, позволяя ему рассмотреть её всю без остатка: её линии, изгибы, входы и нейроинтерфейсы. Позволяя понять, где электроника, а где — живая плоть. — Ну, — сказала она, — пора тебя опробовать. Она достала контраст-капсулу из маленькой коробочки на журнальном столике, проглотила её, запила шампанским. Пока она шла к нему, НоваТек ’39 мог наблюдать, как наркотик начинает на неё действовать, как её из без того ярко-зелёные глаза становятся ещё ярче. Она опустилась перед ним на колени, расстегнула ремень, сняла с него всё, что мешало. Пригляделась и удовлетворённо кивнула. — Годится, — сказала она. И когда медиасистема заиграла «Norwegian Wood», Айша принялась приводить НоваТека ’39 в рабочее состояние. 4 Доктор Такамото приходил каждое утро. Ровно в девять он появлялся в комнате для осмотров и ставил свой чемоданчик на стол. Айша терпеливо ждала, пока он достанет из чемоданчика приборы, разложит их и включит; пока сделает запись в журнале посещений; пока обработает свои руки, рабочие инструменты и нейроинтерфейсы Айши спецсоставом. И каждое утро, пока НоваТек ’39 спал в соседней комнате, доктор Такамото подключался к Айше и прогонял одни и те же тесты. А затем смотрел на неё и отрицательно качал головой. Потом он уходил, оставляя Айшу проводить ещё один день наедине с НоваТеком ’39. Вдвоём, в застывшем сезоне. Они почти не разговаривали — ни днём, ни ночью. Но это было и не нужно. Оба они знали, как полагается проводить дни осенью ’39: НоваТек — благодаря заводским настройкам, Айша — благодаря врождённому чувству стиля, усиленному нейроимплантами и вспомогательными устройствами. Они смотрели Катаржинского и Пешкеля, слушали «The Eurasian Orchestra» и «Битлз»; ели то, что полагалось; двигались так, как полагалось; говорили нужные слова с нужным произношением — так, как полагалось. Ночью Айша неизменно принимала контраст-капсулу, и они занимались сексом — так, как полагалось. Айше всё это нравилось. Время от времени — особенно ночью, когда после второго или третьего раза они лежали в постели и курили в потолок, сбрасывая пепел прямо на пол, — ей становилось действительно, по-настоящему хорошо. Но утром неизменно приходил доктор Такамото и прогонял одни и те же тесты, с одним и тем же конечным результатом. НоваТек ’39 подстраивался под Айшу, как мог. Она строго-настрого запретила ему звать себя НоваТеком или клоном — и он стал Адамом. Когда он спросил у неё, вести ли ему себя из-за этого как-то иначе, она сказала, что все его действия — это и так действия Адама, и менять ничего не нужно. И он старался действовать, как Адам, говорить, как Адам, размышлять, как Адам. В конце концов, он даже стал думать о себе, как об Адаме. Он видел, что Айша от этого в восторге, и знал, что делает всё правильно. Но каждое утро, пока он спал в соседней комнате, доктор Такамото подключался к Айше. И отрицательно качал головой. 5 — Ничего не выходит, — сказала ему Айша. Адам покосился на неё, затем протянул руку и затушил «шинигамку» в пепельнице. — Не получается что? — спросил он. — Да ничего не получается, — Айша запустила руки в волосы и глубоко, медленно вздохнула. — Ты не получаешься. Не работает это. — А что должно было сработать? — Блок должен был сняться, — Айша ткнула себя пальцем в лоб. — И всё стало бы как прежде… Пока я его ещё не встретила. Тебя, то есть. — До магазина? — Адам провёл пальцами по её животу. — Ты жалеешь, что купила меня? — Да я не об этом, — она опустила руку и стряхнула ладонь Адама со своего живота. — Я о настоящем Адаме. Которого я встретила на той пьянке «Vogue». Мы действительно встретились там… — её взгляд стал отсутствующим, губы задрожали. — Мы и виделись-то всего минут двадцать, поговорили, посмеялись. Меня влекло к нему, его — ко мне, так часто бывает… Но в тот раз как-то ярче всё было, понимаешь? Будто я что-то приняла… То есть, я и так приняла, но как будто бы приняла что-то такое, чего раньше не принимала. Я там с Бобби Ло была, с ним и ушла… А зря. Надо было остаться, надо было с ним уйти. Теперь этот нейроблок сраный, — она резко села на кровати, подтянула к себе блузку и стала одеваться. — Так доктор Такамото… — Он пытается снять нейроблок, — Айша, выгнувшись на спине, натянула трусики. — Сказал, что у меня в башке незаконченный гештальт, оборванный эмоциональный цикл, поэтому новая прошивка и не ставится. Все уже вскоре 41-ый будут загружать, а у меня всё ещё 39-ый, и как ни бейся — даже сороковка не встаёт. — А если полностью поменять всё? — Адам тоже привстал, оглядываясь в поисках своей одежды. — Ну, с нуля перепрошить. — Дурак, что ли? А сохранёнки? Кому я нужна буду со свежей головой? У любой шестнадцатилетки больше образов и гештальтов будет, чем у меня. И так на выставки уже несколько месяцев не зовут, а со свежей начинкой я только и смогу, что глазами хлопать. Она вскочила на ноги и подошла к настенному зеркалу. Пробежала пальцами по стеклянным баночкам, выбрала одну, открутила крышку. — Это молочко было популярно в самом конце сезона, — сказала Айша. — Поэтому мне и не особенно нравится. Большая часть образов уже из сороковки к ней крепилась. Мидчи Несс его пользовала для съёмок «Мистера Пляжа». А для меня это — какая-то новинка, и не разобраться, хорошо это, или плохо… Цвет, вроде, приятный после себя оставляет, но они все такие… Она бросила пузырёк и обернулась к Адаму. — Вот и с тобой так же. Ты — целый сезон, без возможности прошивок. Ты не поймёшь, чем плох новый Катаржинский, потому что создан тогда, когда его все ещё любили. Такамото говорит, что это должно помочь — трахаться с тобой, трахаться с Адамом… Будто бы в ту ночь мы ушли оттуда вдвоём. Завершить этот сезон, закрыть тему… Получить свой гештальт. А там и сороковка встанет, а может, сразу и 41-ый. Только это не работает. Мы просто трахаемся. — А мне твоя кожа и без этого молочка нравится, — Адам встал к постели, подошёл к Айше, провёл рукой по её щеке. — И трахаться мне с тобой нравится. Может, тебе надо просто больше времени? — Сколько ещё? — грустно улыбнулась Айша. — Я и так целый сезон пропустила. Пошли слухи. Если к открытию сорок первого не успею — всё, на сорок втором меня и не вспомнят. Я себе карьеру сделала на том, что была всегда впереди, а теперь отстаю, каждый день с тобой отстаю… Адам смотрел на неё и думал, что не хочет, чтобы она менялась. Но и смотреть на неё такой, как сейчас, было больно. — Тебе надо развеяться, — сказал он. — Может, выберемся куда-нибудь? Поедим на корте, пройдёмся… Потом можно в кино забежать будет. Айша вздохнула, вытерла ладонью глаза. — Может быть, и правда стоит развеяться. Что там идёт сейчас? — В «Синематографе» показывают ретроспективу Катаржинского…