На этот раз я вспомнил свою гарвардскую молодость и сделал с ней то, что в этой древней академии обычно происходит между старшекурсниками и новыми студентами. Она молчала со слезами на глазах, когда вдруг где-то относительно недалеко послышались взрывы. – Что это, мистер президент? – Побежали поскорее отсюда! – Дайте я оденусь… – Берите одежду с собой. Мы побежали по черной лестнице, ведущей в подвал. Мне сразу стало ясно, что по нашу душу пришли то ли тёрчинцы, то ли – что еще хуже – югороссы. В любом случае лучше мне было отсюда побыстрее уйти. Я втащил ее в какое-то складское помещение и сказал: – Жди здесь! Сам же зашел в соседнюю комнату, оказавшуюся угольным складом. Схватив лопату, я вернулся туда, где оставил эту дуру, и изо всех сил ударил ее по голове. Она упала бездыханная. Я спрятал свою одежду под углем, затем напялил балахон Джоан – он на меня, как ни странно, хоть и с трудом, но налез. Женщина она была высокая, а платье было ей очень даже велико – я подозреваю, что она его специально надела, чтобы не вызывать во мне похоть. Не помогло… Сверху послышался шум. Я вновь подхватил лопату и побежал этажом выше – не хватало еще, чтобы мое бегство обнаружили раньше времени. Но на площадке черной лестницы, дверь с которой на первый этаж была закрыта, оказался лишь мой верный Колин. Жаль, но ты, дружище, оказался здесь напрасно. Я без лишних слов саданул его лопатой по голове, затем сбежал вниз, натянул пониже чепец этой дуры, добежал до выхода к общежитию прислуги и не спеша продефилировал мимо здания, виляя бедрами, к выходу из сада для слуг. Мне показалось, что я увидел какие-то тени в саду, но меня они то ли не заметили, то ли не обратили на меня внимания. В двух кварталах располагался трактир с дешевой ночлежкой. Перед ним находилась коновязь, обычно охраняемая, но сейчас там никого не было – испугались, наверное. Одна кобыла была под женским седлом, что меня весьма удивило – коней, как правило, расседлывали, да и женщины в подобные заведения обычно не заглядывали. Но для меня, пока я притворялся дамой, это было то что надо. Я отвязал кобылу, взгромоздился на нее, как положено, боком, и она потрусила по дороге. Сначала я чуть не свалился, но потом приноровился. Уходить я решил через Лорел и Балтимор на Гавр-де-Грейс и далее на Филадельфию – только это давало мне шанс выбраться из проклятого Мэриленда и оказаться на севере. Заставу у выхода из города я обошел по известной мне тропе, а затем продолжил путь. Моей первой целью был дом вдовы Мак-Мертри, в полумиле от Вашингтона. К ней я иногда наведывался, когда у меня не было других женщин. А сейчас там можно было перекусить и немного отдохнуть. Увидев меня, вдова заохала и провела меня в гостиную, где усадила в кресло, и только после этого спросила: – Джордж, а почему ты в женском платье? – Пришлось бежать. Там пришли эти… тёрчинцы. Рут, прости, очень уж есть хочется. – Подожди, я мигом приготовлю тебе завтрак. Я блаженно расслабился, но неожиданно почувствовал сильный удар по голове и потерял сознание. 1 сентября (20 августа) 1878 года. Вашингтон. Район городской тюрьмы Штабс-капитан армии Югороссии Николай Арсеньевич Бесоев «Хоар, скотина, от нас утек, а потому второй раз за день проколоться – это будет просто стыдно!» – подумал я, обозревая в бинокль здание тюрьмы. Ее требовалось захватить, причем так, чтобы содержащиеся в ней узники остались целыми и невредимыми. С Капитолием у нас получилось намного проще, чем я думал. Охрана попросту побросала оружие и застыла с поднятыми руками, сенаторы тоже не оказали никакого сопротивления, увидев, как те, кто пришел их охранять – точнее, проследить за ними, – спешно бросают оружие и жалобно блеют о пощаде. В Палате представителей люди в синих мундирах точно так же сдались, как только мы зашли, но двое законотворцев стали громко возмущаться, а один даже достал пистолет – представьте себе, здесь разрешено приносить оружие в зал заседаний… Но, когда эта сладкая парочка быстро очутилась на полу со слегка попорченными физиономиями, другие сделали надлежащие выводы, и желающих спорить с нами больше не нашлось. А мы проследовали дальше в сторону узилища. Отряд, присланный генералом Турчаниновым для захвата Капитолия, был рассчитан на серьезное сопротивление, и я без зазрения совести переподчинил себе взвод аннаполисской милиции – эти ребята воевали с самого начала Второй Реконструкции и оказались весьма и весьма толковыми. А мне нужны были люди, которые не просто помогут захватить тюрьму, но и удержать ее. Во-первых, эвакуация заключенных займет какое-то время, и многим придется оказывать первую помощь на местах – а это весьма удобный момент для возможного контрудара. Кроме того, помимо политических, в тюрьме содержатся и уголовники. А этих отпускать на волю ни к чему – потом замаешься их отлавливать по новой. Местная каталажка была похожа на подобного рода казенные дома, в какой бы стране и в каком бы времени они ни находились. Мрачное трехэтажное здание с окнами, забранными крепкими решетками. Конечно, забор с колючей проволокой и сигнализацией, равно как и КСП, здесь отсутствовали напрочь. Поэтому можно было свободно подойти к стенам этой юдоли скорби. На часах стояли военнослужащие какого-то цветного полка. Они, как мы поняли, были изрядно напуганы стрельбой на окраинах Вашингтона и больше думали о том, как побыстрее сбежать куда подалее, чем о несении караульной службы. Но не брать их в расчет было бы непростительной ошибкой. Именно с перепугу многие совершают совершенно непредсказуемые поступки. А мне совсем не хотелось, чтобы в отряде появились «трехсотые», и уж тем более «двухсотые». Впрочем, с часовыми мы сможем разобраться сравнительно легко. Самую же большую сложность предстояла работа внутри тюрьмы. Мне сообщили, что здешние вертухаи достаточно хорошо подготовлены и неплохо вооружены. Если они окажут сопротивление, то их придется гасить всерьез, при этом стараясь не подстрелить кого-нибудь из арестантов. – Начинаем на счет три! – передал я по рации. В бинокль я увидел, как мои орлы незаметно подобрались ко входу в тюрьму. Черные часовые их не заметили. А если бы и заметили, то это было бы последнее, что они увидели бы в жизни. Два снайпера держали их на прицеле. Только мне не хотелось лишний раз проливать кровь. Хватит, в прошлую гражданскую войну обе стороны делали это не жалеючи. – Один! Два! Три! – скомандовал я. Часовые не успели даже глазом моргнуть – внезапно появившиеся перед ними люди в пятнистых камуфляжках мгновенно заставили их выпасть из реальности. Один из бойцов подскочил к дверям тюрьмы и шустро прикрепил к ней заряд, который должен был вынести эту самую дверь. Грохнул взрыв, дверь разлетелась в щепки. Потом в дверной проем влетела светошумовая граната. Я привычно закрыл глаза и зажал руками уши. Хотя от меня до тюрьмы было метров сто, но взрыв грохнул так, что у меня потом долго еще звенело в ушах. Рванувшись, как спринтер, я в мгновение ока добежал до раскуроченных дверей каталажки и нырнул вовнутрь. В руках у меня был пистолет-пулемет ПП-2000 – хорошая штука, именно то что нужно для действия в замкнутых пространствах. На полу у лестничной площадки ошалело ворочался человек в некоем подобии формы. Скорее всего, это был один из тюремных служителей. – Ключи от камер у тебя? – грозно воскликнул я, схватил за шиворот вертухая и рывком поставил его на ноги. – Ты что, язык проглотил?! Охранник, ослепленный и оглушенный взрывом светошумовой гранаты, так и не смог навести резкость. Отправив его пинком в угол, я стал осторожно подниматься по ступенькам на второй этаж. Как я слышал, именно там и содержались узники, арестованные за непочтительное отношение к президенту Хоару либо имевшие наглость родиться на Юге. Бах-бабах! – грохнуло где-то наверху. Пули лязгнули о чугунную ограду лестничного пролета. Краем глаза я заметил мелькнувшую на площадке тень и ответил оппоненту короткой очередью. Видимо, я попал – тень взмахнула руками и стала оседать, оставляя на оштукатуренной стене кровавую полосу. – Всем быть внимательными! – передал я по рации. – Страхуйте друг друга. Осторожно поднявшись на второй этаж, я выставил за угол «кочергу» – согнутый буквой «Г» стержень, к короткому концу которого было прикреплено зеркальце. Внимательно осмотрев коридор, я заметил, что слева от входа у стены притаились двое вооруженных мужчин в форме тюремных служителей. «Надо их гасить, причем наглухо», – подумал я. Достал из кармана разгрузки гранату РГД-5, выдернул чеку и, нагнувшись, швырнул ее за угол в направлении вертухаев. Граната со стуком покатилась по полу, потом хлопнул взрыватель, отбрасывая предохранительную скобу… Громыхнуло неслабо. Коридор окутался белесым дымом. Видимо, вертухаев серьезно зацепило осколками – кто-то из них истошно завопил. Второй молчал, из чего я сделал вывод, что он в полном ауте или отправился в Страну вечной охоты. Высунув за угол «кочергу», я убедился, что охранники нейтрализованы. Других вертухаев в пределе видимости обнаружено не было. Держа оружие на изготовку, быстро запрыгнул на этаж. Взгляд вправо, взгляд влево – чисто! Как я и предполагал, один вертухай был убит наповал, второму же осколки располосовали брюхо. Он уже не орал, а лишь жалостливо скулил. – Жить хочешь? – спросил я у раненого, пинком отправив в конец коридора выпавший из его рук кольт. Конечно, я немного лукавил – даже если бы ему очень хотелось жить, то в этом я ничем не смог бы ему помочь. На мой взгляд, с таким ранением даже в наше время выжить было бы весьма проблематично. – Не убивайте, – тихо пробормотал вертухай. – Я сделаю все, что вы мне скажете. – Где ключи от камер? – Они на поясе у Линкольна, – раненый кивком показал на труп своего напарника. «Интересная фамилия», – подумал я, но вслух лишь спросил: – Еще охранники есть? – Внизу двое, у входа двое и двое на третьем этаже. Ну, нижних мы уконтрапупили – одного контузили, второго, который стрелял в меня на лестнице, я завалил. Двоих с этого этажа тоже можно отминусовать. Остались еще двое – наверху. Что ж, попробуем с ними договориться по-хорошему. Я подошел к лестнице и громко крикнул: – Парни, если вы сдадитесь, то я обещаю вам, что вы отправитесь домой. Даю вам честное слово. Через минуту кто-то ответил мне сверху: – Хорошо, мы сдаемся. – Оружие ваше где? По ступенькам лестницы загромыхали два револьвера. Потом показались два охранника с поднятыми руками. – Ну вот и хорошо, – сказал я, опуская оружие. И зачем было палить? – Молодцы. Теперь давайте открывайте камеры – но только те, где сидят политические. А то ваши подопечные совсем с ума сойдут от страха. 1 сентября (20 августа) 1878 года. Риджвилл, Южная Каролина Художник и волонтер Василий Васильевич Верещагин, прикомандированный к Экспедиционному корпусу армии Югороссии «Тук… тук… тук…» – в последний раз простучали колеса вагона. Кто-то открыл дверь в вагон первого класса, в котором вместе со мной путешествовали высшие офицеры Экспедиционного корпуса, а также мой друг Сэм Клеменс. Было около половины двенадцатого, и жара стояла неимоверная. Даже в Индии я не припомню, чтобы пот лил с меня ручьем, как в бане. А здесь местные еще и смеются – мол, это ничего, нормальная температура. Вот прибыли бы вы в «собачьи дни», в середине июля, когда действительно жарко, тогда бы поняли, каково грешникам в пекле. Может, зря я не остался в Чарльстоне. Ведь говорил мне Александр Александрович Пушкин еще по дороге сюда, мол, Василий Васильевич, не стоит вам покидать Чарльстон, там и бризы с моря, и тенистые сады, да и сам город весьма приятный во всех отношениях. Вот только я из-за своей гордыни и упрямства ответил ему, что не привык отсиживаться в тылу, и указал на своего Святого Георгия, полученного мною когда-то в Самарканде. Да и Сэм, который еще на корабле признался мне, что хотел бы задержаться на побережье, увидев, что я настырно напрашиваюсь в экспедицию, тоже неожиданно попросился с нами. В Чарльстон мы прибыли около половины десятого утра. Кто-то мне говорил, что это самый красивый город во всех Североамериканских Соединенных Штатах. И он был действительно хорош – множество прекрасных особняков, утопавших в садах; величественные храмы, частично еще колониальной постройки. И все это на берегах одной из самых красивых гаваней мира. Вот только мне сразу бросалось в глаза наличие большого числа людей в траурной одежде посреди всеобщего ликования и сотни свежих могил у церквей, мимо которых мы проезжали по дороге на вокзал. Я даже сделал пару карандашных зарисовок для будущих картин. Когда же мы выехали из города, вокруг потянулись пейзажи, напоминавшие мне увиденное в Болгарии – обугленные руины поместий, домов и даже хижин, стервятники, кружащие в синем небе. И куда ни посмотри, кресты, кресты, кресты… А у большинства увиденных нами людей глаза красные от слез. Но они были рады встрече с нами и приветственно махали нам вслед. Железную дорогу янки не тронули – вероятно, они надеялись в самое ближайшее время вернуться в Чарльстон. Ведь после недавней битвы за город командовать войсками, верными правительству, в Вашингтоне было поручено печальной памяти генералу Шерману – тому самому, который в свое время сжег множество городов в Джорджии и в Южной Каролине. Этот новоявленный Аттила практически каждый город, через который проходили его войска, велел превращать в развалины. А некоторые, особо ненавидимые им города, например, Атланту, по его приказу расстреливала зажигательными бомбами артиллерия. Чарльстону повезло – его Шерман спалить не успел, да и Конгресс потребовал оставить его в целости и сохранности, после того, что этот вандал сделал с Колумбией, несмотря на приказ не трогать город. Но вряд ли жемчужина побережья уцелеет, если генералу удастся его захватить и в этот раз. А подтверждением того, что случилось бы с ним сейчас, могли послужить все еще дымящиеся руины центра Риджвилла – то, что не было уничтожено изначально, люди Шермана подожгли, когда его покидали. Единственное, что они не тронули, – это железнодорожную станцию – вероятно, в ожидании скорого возвращения по железной дороге. Сохранилось все – здание вокзала, мастерская, железнодорожная петля и целых четыре пути, – здесь сходились две железные дороги, первая из которых вела в Колумбию, а вторая в Эйкен и далее в Огасту в штате Джорджия. Нас встретил лично генерал Форрест в сопровождении двух отделений солдат. Меня изумило, что одно из отделений полностью состояло из негров. Как только Александр Александрович сошел на перрон – впрочем, перроном это назвать было сложно, так, земляная насыпь вдоль рельсов, – Форрест обнял его, а затем сказал: – Добро пожаловать в Риджвилл, господа. С вашего позволения, я похищу у вас генерала Пушкина и его офицеров, а остальных дожидается только что приготовленный обед. Сержант Фримен, – он показал на негра-сержанта, – и его люди отведут вас туда, где вас накормят, а после разместят вас в домах в уцелевшей части города. Мы с Сэмом шагали рядом с Фрименом, и я не раз ловил на себе его робкие взгляды, как будто он хотел меня о чем-то спросить. Я улыбнулся: