Оперуполномоченный Павлов подошел к нему, протянул бумагу: — Вот ордер на обыск. Он побывал в воде, печать и подпись размыты, но он действителен. Можете позвонить в прокуратуру, вам подтвердят. Вам лучше сесть, гражданин Соснов. Слово «гражданин» оглушило художника, он рухнул обратно, растерянно оглядывая окружающих. Никто не решался смотреть на него. Вое смотрели на шкатулку, которую я положил на белую скатерть, и на коробочки из-под кофе, которые по команде Грая выставлял на стол. Грай взял наполовину расписанную шкатулку и протянул Онисову. — Я не специалист, посмотрите, есть ли на миниатюре уникальная краска из пыльцы индийских бабочек. Хотя бы один мазок? Онисов всмотрелся в миниатюру. — Определенно сказать нельзя. Нужна экспертиза. — А все-таки, на глаз? — Если предварительно, на глаз, то вот эти блики на алом плаще, похоже, сделаны из пыльцы. — И добавил уже уверенней: — Не удержался все-таки, ворюга. Баночки из-под кофе с краской Грай начал встряхивать и переставлять по столу. Одну из них приблизил к себе. Достал из кармана перочинный ножичек. — Откроем эту баночку и посмотрим, что спрятано в краске. — Поковырял в краске ножичком и на скатерть упал потемневший от времени медный наперсток, закрытый крышечкой из красного дерева. Подцепил ногтем крышечку. — Ирина, узнаете краску? Искусствовед молча кивнула. — Онисов, это тот наперсток? — Это неправда! — взвизгнул Соснов. — Мне подкинули банку с наперстком, все подстроено! — и замолк. В полной тишине вдруг громко всхлипнул Онисов: — Мы с Веселовым не жалеем сил, ходим в эту профшколу, учим мальчишек любить красоту, учим рисовать, учим думать, любить корни. Да, они стараются, рвутся вверх. А как только запахло «зелененькими», готовы травить и душить друг друга. И это лучшие художнйки, на которых мы молимся… Господи, неужели после нас останется одно говно?! — поднялся, держась за стену, направился к выходу. Мне больно было смотреть на его разом согнувшуюся, стариковскую спину. Майор Головатый, поддерживая раненую руку, подошел к растерянному хозяину и простуженным голосом просипел: — Гражданин Соснов, уголовным розыском Автовского отделения милиции города Петербурга вы арестованы по подозрению в убийстве ваших коллег — Соснова-старшего и Людмилы Катениной. Сержант, возьмите под стражу арестованного. Соснов сделал вид, что ничего не понял. Сержант Григорьев снял с пояса наручники, оттеснил от арестованного своего начальника и гаркнул: — Руки сюда! Все в упор смотрели на Соснсва. Он медленно опустил голову и протянул руки. Раздались два легких щелчка, в доме художника лязгнули стальные браслеты. Поезд из Иваново на Петербург уходит в десять тридцать утра. Ирина оставалась в поселке еще на три дня, а нам ночевать в Холуе больше не хотелось. Мы начали организовывать ужин на дорогу, но Борис и Владимир Катенины увезли нас к себе. Подходя к дому Владимира, мы невольно залюбовались павлинами его соседа Куливанова. Что ни говори — красивая птица. Володина жена Галя накормила нас вкуснейшим борщом, сваренным в глиняном горшочке в русской печи, и гречневой кашей со шкварками в благодарность за то, что мы и дело справили, и ее муженька не втянули в историю, и не пришлось им ссориться с богатым соседом. Борис Катенин, улыбаясь во все свое добрейшее лицо, принес откуда-то сверток. Развернул мешковину, и мы увидели потемневшую от времени, без ручки, русскую боевую, в зазубринах, саблю. Старое и грозное оружие. — Вот, достал из дедова колодца. Видно, повоевала, погила чужой крови на своем веку, обороняя нашу землю. А в плену жить не захотела. Думаю, кто-то из нашего ополчения уходил от ляхов в черную годииу, дрался до последнего да и не отдал оружие иноземцам, сам смерть принял, а оружие в колодец бросил. Борис перестал улыбаться, дурашливое лицо стало одухотворенным, возвышенным и даже показалось красивым. На вытянутых руках с поклоном протянул Граю саблю: — Вы доброе дело сделали, возьмите на память о древнем русском поселке Холуе. Шеф с таким же поклоном саблю принял. Вышло немного забавно. Но Грай поклонится и красному углу избы, в котором висели иконы под вышитым полотенцем да теплилась лампада. Голос Грая дрогнул, когда он ответил: — Дай Бог, чтобы не пригодилась сабля. А уж если потребуется, то чтобы рука не дрогнула. Боевое оружие, защищавшее отечество, постараюсь не посрамить. Володя Катенин неловко, словно стыдясь, сунул мне в руку завернутый в два листа бумаги ларец. — Денег у нас с женой нет вашу работу оплатить. Вот ларец, на экспорт писал. Толкнешь в Петербурге. Глядишь, и оправдаешь поездку. Смотри, не продешеви, из молодых я теперь получше прочих стану. Я улыбнулся и толкнул его в плечо кулаком: — Ладно, не продешевлю, не из таковских. * * * Когда через день мы завтракали в своем старом особняке на проспекте Стачек, 126. то часто поглядывали в угол кают-компании, где грозно сверкал начищенными латами Жан де Аленкур. Вид у французского рыцаря был вовсе не шутейный, потом} что он держал в согнутой руке боевую саблю. Я рассказал Бондарю, как справился с его заданием. Выслушав меня, старый моряк заметил: — Будь повнимательнее к очаровательным женщинам. Их так мало на белом свете. В это время звякнул колокол у входной двери, пришел почтальон. Я вышел на крылечко и вынул из почтового ящика газеты и корреспонденцию. Среди писем заметил конверт с грозной надписью: «Виктору Крылову, лично в руки». Вместо обратного адреса красовалась размашистая подпись. Мы с Граем вошли в рабочий кабинет ровно в девять утра. Я отдал ему газеты и почту, аккуратно вскрыл адресованное мне необычное письмо. Понюхал листок, подержал на ладони, посмотрел на свет и доложил сидящему за своим столом Граю: — Бумага простая, почтовая, без водяных знаков, три цента за лист. Шеф усмехнулся: — Читай быстрее, Ватсон, пока листок не загорелся или чернила не испарились. В письме, написанным приличным почерком, угловатые буквы подсказывали, что писавший несколько нервничал, говорилось: «Детектив Виктор! Когда ты станешь читать эти строки, подними голову. В это время я, моя душа и тело, будут высоко в небе пролетать над тобой в чудесном лайнере авиакомпании «Пан-Америкэн». Пишу тебе из аэропорта Внуково. От всего сердца благодарю тебя за эту поездку, можешь взять с полки пирожок. А получилось все так: в шкафу Соснова-млад-шего, на полке с бельем я нашел лезвие и сумел спрятать в манжете рубашки. Видно, после холодной ванны в подполе глаза твои покрылись льдом и ты ничего не замечал. В нагрудном кармане Соснова-младшего оказался кошелек с деньгами и документами. В заграничном паспорте — билет до Нью-Йорка и приличная пачка долларов. Спасибо за то, что не стал обыскивать. И не до меня тебе было, ты мог думать только об искусствоведе из Русского музея, которую жлоб Ржавый пригласил для светской беседы. Извини, но я не сдал документы и доллары в бюро находок, а решил слетать в Америку, вставить передние зубы, выбитые тобой и псом Ржавым. За зубы не обижаюсь, ведь я тесе тоже неприятности доставил. Мы квиты. Два молодых русских, мужика — оставили друг друга живыми — и ладно. Фотку в заграничном паспорте мне за недорого переклеил один крупный спец из Иваново. Не гляди, что периферия. Если тебе потребуется срочно слинять за границу и возникнут осложнения с ксивами, я тебе адресок дам. Но с детектива возьмут дороже. Не обижайся на меня, твой адрес я узнал из газеты и даже дал его своей подруге Кларе, разрешил, если ей в мое отсутствие придется туго, то пусть с обоими младенцами едет к тебе. Будь человеком, не откажи девочке, стань временным спонсором, не идти же бедняжке на панель. Она девушка сговорчивая, не откажет тебе ни в какой просьбе. После ремонта зубов я рассчитываю выучить английский и поискать работу по профессии, ведь я прежде был механик-изобретатель, золотые руки. А новые порядки да неумеренная моя жадность — ест до чего довели. Но мафиозничать, людей обирать да морды квасить, до чертиков надоело. Завязываю. Вернусь из Штатов другим человеком. Мое почтение. Ребров. Постскриптум. Если вам требуется классный механик по уходу за вашей старенькой «Нивой», могу предложить классного, недорогого механика, стажировавшегося в Нью-Йорке — Реброва. Адрес для телеграммы сообщу позднее». Я прочитал письмо Граю вслух. Он, ничуть не улыбнувшись, предупредил: — Если появится Клара с неизвестными младенцами, поедешь вместе с ней к себе в Тверскую губернию растить детишек на молочке. Я вынул из нижнего ящика стола ларец Володи Катенина и положил в него письмо. На ларец попал свет из окна, и миниатюры одарили меня музыкой красок. И сразу вспомнились последние слова Володи: — Сколько я этих ларцов написал, а все сижу без хлеба… Только знаешь, чем больше голоду, тем больше таланту. МАНЬЯК ПО СУББОТАМ Должен предупредить — часть материалов этого отчета написана не от моего имени. События пришлось восстанавливать, исходя из полученных потом материалов. Но Грай просмотрел записки, сделал некоторые замечания. Я их выполнил, и вставные главки заняли свое место. Глава I