Вот мы с Граем на крыше, осторожно ступаем по шиферным листам. Около открытого чердачного окошка бесновался с пистолетом в руках Фунт, стрелял нервно, почти не целясь. Выбрав момент, изогнувшись дугой, Грай прыгнул ногами вперед в окошечко. Одной ногой выбил пистолет, другой ударил в нос и сбил Фунта с ног. Оба они на полу. Грай, похоже, получил ушибы, стал пассивен. Фунт извивается как уж, одной рукой зажал нос, другой выхватил финку и, привстав, целит Граю в живот. — Но я уже тут, подправляю ему руку, и Фунт попадает себе в бок. Нож с хрустом входит пр самую рукоятку. Крови льется немного, но специфический ее запах преследует нас, когда мы осторожно по лестнице спускаемся на первый этаж. Я слегка прихрамываю, не очень ловко прыгнул, поторопился. Грай слегка морщится при движении. Внизу увидели вошедшего с крыльца Павлова. Входная дверь оказалась запертой, и ему пришлось пулями выбить замок. Ивановен пальцем показывает на дверь, мол, здесь. Он приготовился к броску, и мы его прикроем. В это время под окнами гулко разорвалась граната, Павлов рвет дверь на себя, кидается внутрь, мы с Граем следом. Ржавый полуодет, стоит в простенке между окон, прячется от осколков гранат, руки опущены вниз, в каждой по пистолету. Увидев Павлова, он в ярости нажимает на курок, так что первая пуля впивается в пол у самых ног, и, вскидывая руки, торопясь, стреляет. «Макаров» в вытянутых руках Павлова сухо выплескивает огонь: так!., так!., так… На груди мафиози появляются три маленькие дырочки. Глядя на нас выпученными глазами, уже мертвый, он продолжает стрелять. Патроны у Павлова кончились, и он в ярости швыряет в мафиози пистолет. Ничего уже не видя и не соображая, смертельно раненый зверь продолжает стрелять. Я схватил Павлова и вытащил в коридорчик, Грай захлопнул дверь. В комнате раздалось еще четыре выстрела, последняя пуля пробила дверь, ударила в косяк и хорошая щепка ударила меня в лоб. Я вытер кровь со лба: — Вот это выстрел! Толчком ноги Павлов распахнул дверь. Мафиози по стене сполз на пол и лежал у простенка. В углу, закрыв голову подушкой, скрючился Соснов-младший. На тахте, среди мятых простыней, прикрыв лицо льняными волосами, негромко плакала Ирина. Грай подошел, спросил: — Вы не ранены?.. Вам помочь, Ирина? — Я сама… Прошу вас, выйдите. Но остаться одной рядом со страшным покойником, державшим в каждой руке по пистолету, она не в силах, поэтому ловит Грая за руку. — Подождите здесь, я быстро. Грай тактично отворачивается и смотрит в окно. Мы с Павловым выводим Соснова-младшего, который тоже несколько не в себе. Взрыв гранаты хоть и произошел под водой, все же сильно встряхнул лодку. Чугунный щит упал, придавив сержанта, и ветер понес лодку на открытую воду разлившейся реки. Майер Головатый, которому выпала участь прикрывать наши тылы, кричит в окно: — Григорьев, ты цел? Подымайся, все уже кончилось! Твоя лодка тонет! Мы с Павловым стоим на крыльце. Головатый высунулся в окно, локоть левой руки прижат к боку, сквозь пальцы сочится кровь. — Вы ранены, майор? — В руку, навылет, не страшно, сержанта спасите, утонет же. Мы с Павловым побежали через дом, сели в оставленный под окном ботник и погнались вдогонку за лодкой. Покалеченную выстрелами посудину захлестывала вода. Подняли щит; извлекли из полузатопленной лодки сержанта. Он потряс головой, приходя в себя. — Плита упала и грохнула по голове, похоже, я вырубился ненадолго. — Где твоя рана? — спросил я. — Ты так орал! — Я нарочно кричал, чтобы их увлечь. Продырявленную лодку взяли на буксир, привезли назад вместе с вынутой из печи плитой. Глава VI Руку Головатому забинтовали разорванной чистой наволочкой. Майор, грустный, сидел в ботнике. — Всегда так — кто в тылу, тому больше всех достается. Павлов взял соседский ботник, заторопился на фабрику, доложить по телефону о случившемся происшествии, вызвать дежурную бригаду уголовного розыска. Ирина села в ботник, опустив глаза и сцепив на коленях руки. Соснов мрачно посматривал по сторонам. Оказалось, он не был даже связан. Я подумал, что он растерялся в стремительно развернувшихся событиях. Но вдруг поймал его взгляд, быстрый, цепкий, все понимающий. Может, он прикидывается растерянным? Но понять мне его не удалось, потому что он поднял глаза вверх, мысленно удалился в неизвестные места и перестал нас замечать. «Ну и черт с тобой», — решил я про себя. Через восемь минут мы вошли в дом Соснова-млад-шего. Меня ждал сюрприз — бритвенное лезвие валялось рядом с перерезанными веревками на кровати. Все, что осталось от проныры Реброва. Пока мы освобождали заложников, рядовой боец мафии покинул пределы негостеприимного дома, а может быть, и поселка. Исчез где-нибудь в дебрях Ивановской области. Я не стал огорчать Сое нова-младшего подробностями про исчезновение его лучшего выходного костюма, в котором он прицеливался покорить Америку. Пусть это станет сюрпризом. Прошло двадцать три минуты, мы привели себя в порядок, сюда же явились участники встречи по списку Грая. На единственном кресле в доме расположился директор фабрики Великорецкий. На диван с резной спинкой села Ирина, все еще потерянная, не желающая ни на кого смотреть. Радом Соснов-младший, пребывающий мысленно неизвестно где, трое липецких художников, опухших, о похмелья, но уже явно приходящих к нормальному человеческому виду. На стуле около окна независимо и солидно расположился Онисов. На принесенных из #еухни табуретках присели Борис и Владимир Катенины. Мать Соснова-старшего из Иваново приехать не смогла, других родственников у погибшего не было, и его никто не представлял на нашем собрании. Грай занял место посередине комнаты за столом, покрытым белой скатертью. За его спиной устроились на деревянных чурбаках, взятых из поленницы, уголовный розыск Петербурга, я и, сумевший быстро обернуться, стремительный Павлов. Перед Граем на столе лежала тоненькая папочка с несколькими листочками, стоял стакан с водой. Шеф внимательно осмотрел собравшихся, выпил глоток воды и начал говорить: — Бурные события, происшедшие на улице Художников сегодня, не должны отвлечь нас от главной цели поездки. Я хочу рассказать вам, что случилось в Петербурге в день открытия выставки лаковой миниатюры в Русском музее. В тот злополучный день в четырнадцать тридцать шесть к нам, в особняк на улице Стачек, где находится мое частное детективное агентство, пришла очаровательная молодая женщина с дорожной сумкой в руке, принял ее мой помощник Виктор Крылов. Я в это время находился в соседней комнате, в библиотеке, приводил в порядок только что привезенные в дом доспехи французского рыцаря. Я коллекционирую старинное оружие и, признаюсь, в этот момент сильно увлекся, так что никого не хотел видеть. Женщина не пожелала назвать своего имени и попросила разрешения провести сутки в нашей комнате для гостей, мотивируя свою просьбу страхом перед преследователями. Женщина произвела сильное впечатление на Виктора, который считает за честь покровительствовать привлекательным дамам. Мой помощник… При этих словах я невольно покраснел и даже хотел перебить Грая, чтобы сделать небольшой комментарий. Дурацкая привычка у Грая, так вот, походя, кольнуть меня и как ни в чем не бывало продолжить разговор. Придется мне заняться воспитанием своего шефа и отучить его от дурней привычки. — Мой помощник, — продолжал Грай, — принял аванс и пошел ко мне посоветоваться, ведь прежде мы никому подобной услуги не оказывали. Чтобы не оставлять в нашем кабинете незнакомую женщину одну, Виктор попросил побыть с ней хозяина дома, Алексея Бондаря. Грай взглянул на Великорецкого. — В это время, если точнее — в пятнадцать ноль три, появились вы с Сосновым-младшим и убедительно просили меня срочно заняться поисками исчезнувшего художника Людмилы Катениной. — Она пила коньяк в соседней комнате, вы мне этого не сказали не хотели ни за что сорвать с меня приличный куш, — упрекнул Грая директор. Шеф не отреагировал на его выпад: — Если позволите, я продолжу. Катенина, а это была именно она, заинтересовалась судовым колоколом, который висит у нас в прихожей вместо звонка. Они с Бондарем вышли в прихожую, и тут Людмила увидела одежду пришедших ко мне людей. Что она подумала, чего испугалась, мы уже не узнаем никогда. Очаровательная женщина предложила старому капитану выпить рюмку коньяка за моряков, Бондарь, широкая душа, немедленно отправился на камбуз, так он называет кухню, за коньяком. Пробыл там недолго, мы проверили по секундомеру, чуть больше двух минут. Когда вернулся, гостьи уже не было. Накинув розовый плащ, прихватив дорожную сумку, сна исчезла. Виктор тут же побежал на улицу, но не смог ее найти. — У Людмилы уже ке было шансов спастись? — спросил Володя Катенин, на глаза его наворачивались слезы. — Людмила могла бы умно скрыться и на вокзале до самого отхода поезда. Классически, профессионально это делается так: человек встает в очередь в кассу, спиной к залу, плащ снимает. Когда до него доходит очередь, выходит из нее, переходит в другой зал и встает в новую очередь. Перед отходом поезда появляется около вагона. Человека, конечно, можно убить и около вагона, но при этом появляются свидетели, что для убийцы всегда нежелательно. — Что же увидела Людмила, что ее так напугало, нс пойму? — спросил Борис Катенин и своими добрыми глазами пристально посмотрел на директора. — Пальто в полосочку Великорецкого и вельветовую шляпу с петушиным перышком Соснова-младшего. — Не надо наводить на меня тень, — занервничал Великорецкий. — Я сам к вам пришел. А если бы имел грех за душой, то нашел бы, где укрыться. — Вы не правы… Иногда преступники, совершив преступление, сами идут к сыщику, нанимают его для расследования, чтобы снять с себя подозрение. Такой вариант тоже нельзя исключать. — Не надо нести чушь, — махнул рукой Великорецкий так, что всколыхнулось все его массивное тело. Но глаза его наполнялись тревогой. — Как выяснилось позже, Катенина не зря боялась, — продолжал Грай, в упор глядя на директора. — В пределах от пятнадцати сорока до шестнадцати сорока ее задушили на перроне Московского вокзала. Сумку оставили наверху, тело сбросили вниз и затолкали под перрон. — Вы что на меня уставились? — возмутился директор. Лицо его полыхало от волнения и гнева. — Вы это убийство хотите повесить на меня? — Ну, дайте же мне говорить, — не выдержал Грай, — Я тоже сегодня устал и хочу окончить поскорее. — Людмилу могли задушить вокзальные бомжи, — не мог остановиться директор. Грай обвел взглядом присутствующих: — Так же, как мог это сделать любой из вас, побывавших в тот день на выставке. Ееликорецкий не понял происходящих рядом с ним событий, он увидел только, что женщина, которую он взял с собой, убежала. В гневе прервал застолье и разогнал всех искать ее. В общежитии остался только Соснов-старший, молодая звезда, уже не подвластная директору, к тому же успевшая сильно опьянеть. — А мстив? — снова выкрикнул директор. — Если это сделал я, какой у меня мотив? — Давайте поговорим о мотиве, — согласился Грай. — На следующий день после убийства Катениной милицейский патруль задержал двух бомжей, у которых нашли сумку Людмилы и на ней обнаружили отпечатки пальцев моего помощника. С этого момента мы с майором Головатовым занимаемся этим делом вместе. Мы предполагали, что мотив убийства у бомжей — ограбление. Чтобы понять мотивы действия других людей, следует вернуться к началу выставки. Полный и абсолютный успех на ней сопутствовал звезде Холуя Соснову-старшему. Его ларцы вызвали наибольший интерес, ему заказали рисунок для суперобложки книги, выпускаемой в Нью-Йорке о Холуе, он летит в Штаты на аналогичную выставку. И вдруг Соснов умирает. От чего? Грай раскрыл папочку, достал лист. — Теперь это точно установлено: Соснов отравился гельвеллс-вой кислотой, которая содержалась в грибах. — Зачем об этом говорить? — возмутился директор — Мы с ним вместе ходили на Кировский рынок, все видели, он сам купил эти грибы, сам варил и сам эти трибы съел. — Кто получил выгоду от смерти Соснова-старшего? — Никто. — ответил Великоренкий. — Я же получил одни неприятности. Пришлось на ходу менять планы дальнейших действий. Большую помощь мне сказал Слснов-млад-ший. На него я сразу взвалил массу дел. Поручил рисовать ларец для выставки в Нью-Йорке и обложку для книги. — И Соснов-младший не подвел вас? — Что вы! Не при нем будь сказано. Талант его вдруг вспыхнул необъяснимо сильно! Какие он замечательные принес эскизы для шкатулки! Обложку нарисовал волшебную. Скажи, Онисов, ведь ты же видел. Онисов солидно кивнул: — Художник вдруг поднялся на целую голову. Он даже посильнее Ссснсва-старшего станет, если не сорвется, конечно. Объяснения этому скачку, я честно говоря, не нахожу. — Надеюсь, мы собрались сюда не для обсуждения моих способностей? — подал голос Соснов-младший, возвратясь в свой дом с заоблачных высот, где пребывал мысленно до этого момента. — На эту тему прилично говорить на художественном совете фабрики, но не здесь, перед детективами двух городов. — А почему бы и нет? — повернул к нему голову Грай. — С точки зрения психологии феномен редкий, и потому интересен всем. Давайте поговорим о дружбе двух талантов. — Зачем время терять? — завозился ria диване Соснов, — Онисов с Веселовым дружат еще дольше, стали заслуженными да народными, о них интересно говорить. Но Грая невозможно сбить с намеченной цели.