— Сейчас? — спросила Дурга. — Да. Отнеси сейчас же. Калитка у них открыта. Скажи: «Мы нашли ваш орех и принесли вам». — Ладно, мама. Пусть Опу проводит меня, а то темно, мне страшно… Опу, пойдём. Когда дети ушли, Шорбоджоя зажгла у кустарника тулси́[26] светильник, низко поклонилась и сказала: — О боже! Ты знаешь, что они не хотели украсть кокосовый орех. Пусть же их не ругают за это! Помоги им в жизни, боже, сохрани их! Обрати к ним свой лик! Пусть они будут счастливы! Сжалься, о боже! В ШКОЛЕ Уважаемый господин деревенский учитель в своём доме рядом со школой держал бакалейную лавку. Основным учебным пособием в его школе была тростниковая палка. Родители надеялись на палку не меньше, чем на самого учителя. Поэтому они позволяли господину учителю использовать палку по своему усмотрению, он должен был лишь остерегаться ломать детям ноги и выбивать глаза. Господин учитель с таким усердием пытался с помощью палки восполнить недостаток своих педагогических способностей и возможностей, что только счастливый случай спасал учеников от переломанных ног и выбитых глаз. Пришла зима. Опу лежал в кровати и ждал, когда взойдёт солнце. В комнату вошла мать. — Опу, вставай, сынок. Сегодня ты идёшь в школу, — сообщила она. — Тебе нужно взять книги и грифельную доску. Вставай же, вставай, умывайся. Отец отведёт тебя. Услышав слово «школа», Опу недоверчиво посмотрел на маму. Он думал, что в школу посылают только тех ребят, которые балуются, не слушают маму и дерутся с братьями и сёстрами. Но ведь он совсем не такой. За что же его посылают в школу? И он остался лежать. Немного погодя Шорбоджоя снова заглянула в комнату: — Вставай, Опу, умывайся. Я завернула тебе с собой много мури́[27]. Будешь сидеть на уроке и есть мури. Вставай, мой дорогой. — Ну да! Правда дашь мури? — усомнился Опу. Мальчик закрыл глаза и, высунув язык, скорчил рожу. Опу и не собирался вставать. Но ему не удалось избежать своей участи. В конце концов явился отец, и ему пришлось встать. Слёзы обиды выступили у него на глазах. А когда мать заворачивала завтрак, он мстительно сказал: — Ну что ж, заворачивай. Я всё равно никогда не вернусь домой. — Что ты, сынок! Почему не вернёшься? Как тебе не стыдно говорить мне такие слова! — И, взяв Опу за подбородок, мать поцеловала его. — Будь умником. Учись прилежно. Вот вырастешь, получишь хорошую работу, будешь много зарабатывать. Не бойся. Отец, ты скажи господину учителю, чтобы он не обижал Опу! Когда подошли к школе, Хорихор сказал сыну: — После уроков я зайду за тобой и отведу домой. Слушайся господина учителя, не балуйся. Садись с ребятами. Немного погодя, оглянувшись назад, Опу увидел, что отец уже скрылся за поворотом дороги. Опу долго сидел, опустив голову, не глядя по сторонам. Потом он стал испуганно осматриваться. Господин учитель восседал на веранде своего дома и на верёвочных весах отвешивал кому-то соль. Несколько старших ребят, каждый сидя на своей циновке, гнусаво читали что-то нараспев. При этом они раскачивались в такт. Один мальчик, вероятно младше Опу, прислонившись к стене, задумчиво жевал пальмовый лист, вместо того чтобы писать на нём. Другой мальчик, постарше, с бородавкой на щеке, всё время заглядывал под веранду магазина. Два мальчика, которые сидели впереди Опу, нарисовали на своих грифельных досках клетки и занимались чем-то непонятным. — Я поставил крестик, — шепнул один из них. — А я нолик, — тоже шёпотом отвечал другой. Оба украдкой поглядывали в сторону господина учителя, занятого торговлей. Опу принялся писать на своей доске буквы. — Эй ты, Пхонно́, — вдруг раздался голос господина учителя, — что ты там пишешь? Мальчики, сидевшие впереди Опу, торопливо закрыли свои доски. Но обмануть учителя было трудно. — Шотто́, — приказал он, — принеси-ка мне доску Пхонно. Мальчик с бородавкой на щеке щёлкнул Пхонно по затылку, схватил его грифельную доску и побежал с ней к веранде. — Вы что же, играете? — закричал учитель. — Шотто, приведи их обоих сюда за уши. Опу показалось очень смешным, как старший мальчик щёлкнул Пхонно по затылку. А когда Опу увидел, как двое ребят, медленно передвигая ноги, подошли к учителю, он улыбнулся. С трудом он согнал с лица улыбку, но потом не выдержал и засмеялся. — Кто это смеётся? — спросил учитель. — Ты почему смеёшься, мальчик? — обратился он к Опу. — Здесь тебе что, театр? Опу не понял. Он не знал, что такое «театр». Но от испуга он перестал улыбаться. — Шотто, а ну-ка, принеси мне кусок кирпича из-под того тамари́нда[28], да побольше. Опу от испуга замер. У него даже шея стала как деревянная. Но, когда Шотто принёс кусок кирпича, оказалось, что кирпич не для Опу. Потому ли, что Опу был очень маленький, или потому, что он был новым учеником, господин учитель простил его и не стал наказывать. Учитель сел на свою циновку у столба. На уровне головы на столбе виднелись жирные тёмные пятна — следы масла, которым господин учитель смазывал свои волосы. Начался урок. Почти каждый вечер побеседовать с учителем из деревни приходил Дину́ Пали́т или, Раджу́ Рай. Эти беседы очень нравились Опу, гораздо больше занятий. Господин Раджу Рай любил рассказывать о том времени, когда он имел табачную лавку на базаре в большом городе. Опу слушал его, открыв рот. Вот было бы чудесно поднять занавеску в своей маленькой лавке, сидеть в ней и резать табак, а потом пойти на реку, наловить рыбы и сварить рыбу с рисом! А вечером хорошо сесть у светильника и читать свою рваную «Махабхарату» или книжку баллад. За окном тёмная, дождливая ночь, мелко моросит дождь, вокруг никого нет, в пруду квакают лягушки… До чего же хорошо! Когда Опу вырастет, он непременно откроет табачную лавку. Когда же к учителю приходил господин Раджкри́шно Шанне́л, их разговоры были совсем другими. О чём бы они ни говорили, хоть о пустяке, господин Шаннел всегда умел украсить разговор выдумкой. Он больше всего на свете любил путешествовать. Ему не нравилось ездить одному, и он забирал с собой всю семью и возвращался в деревню, только истратив все деньги. Его часто можно было видеть перед храмом, где он сидел и задумчиво курил свою ху́кку[29]. Трудно было представить себе человека более привязанного к своей деревне, чем господин Шаннел. И вдруг в один прекрасный день на дверях его дома появлялся замок. За дверью — ни звука. В чём же дело? Оказывается, господин Шаннел вместе со своим семейством отправился в горы Ви́ндхья или ещё куда-нибудь. Проходило много дней, и вдруг однажды, в полдень, в деревне раздавался скрип колёс, и все с удивлением видели, что господин Шаннел со всей своей семьёй возвращается в повозке, запряжённой двумя волами, из путешествия в дальние края. Он созывал соседей, расчищал с их помощью заросли крапивы и других сорняков и входил в дом. С толстой палкой в руке приходил он в школу. — Уважаемый, как поживаешь? — обращался он к учителю. — Сеть плетёшь? Много рыбы наловил? Опу, который в это время зубрил таблицу умножения или учил что-нибудь другое, от радости расплывался в улыбке. Он пододвигался ближе к тому месту, где садился господин Шаннел. Занятия сразу прекращались. Грифельные доски и книги откладывались в сторону — как будто наступало воскресенье. Мальчики сидели затаив дыхание, с широко раскрытыми глазами. Каждое слово господина Шаннела они ловили с такой жадностью, с какой голодный набрасывается на пищу. Однажды разговор зашёл о путешествии по железной дороге. Господин Шаннел рассказывал, где находятся горы Саватри́, как трудно пришлось его жене при переезде через них. Он сказал, что в тех местах умеют готовить очень вкусное блюдо. Называется это блюдо «пенра́». Опу очень смеялся. Какое смешное название: пенра! Когда Опу вырастет, он обязательно попробует это кушанье. Как-то во время своего путешествия господин Шаннел видел факи́ра[30], который круглый год живёт под фиговым деревом. Факир очень любил, когда ему давали покурить гаши́ш. «Ну что ж, — говорил он накурившись, — каких фруктов или ягод ты хотел бы поесть? Скажи мне». И, когда ему называли, он показывал на какое-нибудь дерево и говорил: «Иди. Сорвёшь вон там, на той ветке». Человек шёл к дереву и видел, что на манговом дереве вдруг вырос гранат или на дереве гуа́вы висит гроздь бананов. — Это что, — возражал господину Шаннелу Раджу Рай. — Это всё только игра в чудеса. Вот однажды мой дядя… Но Дину Палит перебил его: — Раз речь зашла о чудесах, послушайте, что я расскажу. Это не сказка, я сам видел всё своими глазами. Кто из вас не знает возчика Будхо́ из Беледанги́! Того самого, который умер, когда ему исполнилось сто лет. Этот случай произошёл лет двадцать пять назад… Я был ещё молодым, но и тогда Будхо был сильнее любого из нас. Однажды — это было очень давно, мне тогда было двадцать, — я возвращался из Чакда́ в Гонгача́н. Ехали мы в повозке, запряжённой волами. Принадлежала повозка возчику Будхо. В ней, кроме него и меня, ехали моя тётка и мой племянник, он давно покинул деревню и живёт сейчас в городе. Так вот… Мы проезжали мимо поля Каншо́на, почти стемнело. Брат Раджу, конечно, знает, какие ужасы там случались тогда. У нас были деньги — мы, понятно, очень боялись. Знаете, где сейчас новая деревня? Вот там-то с нами всё и случилось. Как сейчас помню, к повозке подошли четыре здоровых парня и ухватились за неё сзади. С одной стороны — двое и с другой — двое. Когда я это увидел, у меня язык отнялся. Сижу и не знаю, что делать. А они идут рядом и держатся за край повозки. Идут и держатся, идут и держатся. Возчик Будхо заметил это и стал пристально так смотреть на них. Он показал нам знаком, чтобы мы молчали, а сам смотрит на них и что-то шепчет. Мы уже доехали почти до полицейского участка в Нобабгондже́, уже и базар видно. Тогда эти парни взмолились: «Хозяин, мы ошиблись. Мы не знали, кто ты, отпусти нас!» «Ничего не выйдет, — сказал возчик Будхо. — Сейчас всех вас сдам в полицейский участок». Долго просили они его, наконец Будхо сказал: «Ладно. Так и быть, отпущу вас. Но смотрите, никогда больше не занимайтесь такими делами». Они взяли прах от его ног[31] и ушли. Сам всё это видел, своими глазами. Будхо произнёс заклинание, и они так и шли, держась за край повозки, шли и держались и не могли оторвать рук. Шли за повозкой, будто их гвоздями прибили. Понимаете? Вот это чудеса!.. Рассказы продолжались долго, пока не начинало темнеть. Заходящее солнце в красный цвет окрашивало лес, который окружал школу. Птицы, качавшиеся на ветках хлебного дерева, на лианах, поднимали головы. В школьной комнате запах пальмовых циновок, рваных книжек, глиняного пола и мелко нарезанного табака смешивался с запахом цветущих лесных лиан. Из школы Опу возвращается по тенистой глинистой деревенской дороге. Он всегда в чистой заштопанной одежде, под мышкой — учебники. Рядом с ним идёт его́ старшая сестра. Мягкие, шелковистые волосы мальчика заботливо расчёсаны. Его большие красивые глаза смотрят с удивлением на чудесный мир. Только то, что вокруг него, что под тенью деревьев, известно ему. Здесь мать, которая каждый день кормит, причёсывает его, здесь старшая сестра, которая помогает ему одеться. И Опу кажется: если выйти за эти пределы известного, его окружит со всех сторон безграничное море неизведанного, глубину которого не может охватить его ум. Если идти прямо по узкой дороге, через те бамбуковые заросли, что рядом с садом, то там, за дальним прудом, начинается неизвестная, таинственная страна. Там под сенью больших деревьев сырая земля пахнет дождём, там в тёмных зарослях под зелёными лесными травами лежат полные золотых монет кувшины, но никто не знает, как их найти и сколько их. Однажды в школе произошло событие, о котором Опу долго вспоминал. В тот день вечером никто из взрослых не пришёл к учителю, поэтому вместо интересных рассказов были просто занятия. Опу сидел и читал букварь, когда господин учитель сказал: — Возьмите доски, сейчас будет диктант. Учитель диктовал не по книге, но Опу понимал, что это не его слова. То, что говорил учитель, было похоже на стихи из книги баллад, которую читал Опу. Мальчик слушал, и ему казалось, что он никогда не слышал так много красивых слов сразу. Понятно ему было далеко не всё, но ритмичное звучание незнакомых слов, сливаясь в чудесную музыку, как-то необычно волновало его слух. Сквозь туманную, неясную вереницу слов проглядывали картины неведомой волшебной страны.