Тело ломит так сильно, словно по нему били палками минимум сутки. Мне правда очень хреново, но я стараюсь не подавать вида, потому что не хочу обременять Макса. Судя по всему, сейчас не больше пяти утра, а мы уснули всего пару часов назад, пусть он лучше дальше спит, чем возится со мной, не умру ведь я, в конце концов. — Всё в порядке, — я пытаюсь улыбнуться, но, судя по выражению лица Тимофеева, выходит кривовато, — спи, утром разберёмся. — Медведева, ты совсем, что ли? Ну да. Ты не заметил ещё? Блин, когда называет меня по фамилии, он либо дурачится, либо злится. Вряд ли сейчас первое, да? Чёрт. — Ну чего? — снова поднимаю голову, хотя делать это ужасно больно. Макс явно недоволен моим состоянием, а я, вместо того чтобы ворчать, что мне не дали поспать, умиляюсь его заботе и таю от взгляда. Или это и есть нормальная реакция? Простите, все мои отношения заканчивались на «Симс» и «Клубе романтики», я в них ничего не смыслю. — Я принесу градусник, — он решительно поднимается и выходит из комнаты, а мне сразу становится холодно и грустно. Я уверена, он вернётся быстро, потому что знает, где что лежит, чуть ли не лучше, чем у себя дома, ведь ошивается тут с самого детства, поскольку ему удалось подружиться и с Тёмой и с Яной сразу, хотя те между собой лет до тринадцати только воевали. Придурки мои. Макс несёт всю аптечку, что-то бормоча о моей безответственности, а потом, решая не терять времени на попытки что-то мне объяснить, просто ставит градусник, совершенно бесцеремонно подняв руку, и садится рядом, трогая мой лоб. — Спасибо, мамочка, — Макс улыбается, потому что называю его так всегда, когда он заботится, и в этом нет ни капли колкости. Я правда благодарна за все, что он делает. Потому что родители в гостях, Тёма где-то спит, Янка, я уверена, танцует на столе или поет где-нибудь воображаемое караоке, а Макс тут, со мной, измеряет температуру, вместо того чтобы спать. — Будешь должна, — и я закатываю глаза. Если собрать воедино эти фразы за всю нашу жизнь и включить как мелодию, я буду слушать, что должна ему, дня три, не меньше. К слову, ещё ни разу не возвращала долг, а они, между прочим, лет с пяти копятся. Он потом просто убьёт меня и закопает труп в лесу, да? Чтобы уже никогда должна не была. Макс снова не спрашивает меня, а молча достает градусник, фокусируя на нем взгляд, и по широко открывшимся глазам я понимаю, что дальше спать мы, походу, не будем. Он ворчит, что я насидела на улице на температуру сорок, а потом роется в аптечке и возмущается, что у нас нет ничего жаропонижающего. Ну правда как мамочка. — Как такое может быть? Чем тебе температуру сбивать? — Ну, мама говорит, что ниже тридцати девяти сбивать нельзя, а если у кого-нибудь выше, то она просто ставит укол, — говорю это без задней мысли, на самом деле едва ворочая языком от боли. Макс снова роется в аптечке, берет ампулу, читает, кивает что-то себе, а потом достаёт шприц и говорит: — Поворачивайся! Что? — Нет, — голос дрожит от накатившей волны страха. В смысле поворачивайся? Я ещё не готова показывать ему свою задницу. Да никому не готова, на самом деле, но ему тем более. Надо было молчать про чёртовы уколы и вовремя вспомнить, что Макс проходил какие-то там курсы по оказанию первой помощи и теперь профессионально делает уколы и всё остальное. А можно лучше дыхание рот в рот, а? — Медведева, у тебя температура сорок, а на дворе новогодняя ночь. Скорую мы точно не дождемся, а в приемном отделении, наверное, хуже, чем в вашей гостиной, — тут я начинаю сдаваться, потому что он прав. — Родителей нет, зато есть я. Нет, я конечно могу найти Тёму или Яну, но не уверен, что они не промахнутся по нужному месту. Я громко вздыхаю, принимая своё поражение. Он прав, абсолютно, но от этого мне не легче. Я до сих пор не хочу, чтобы он ставил укол, но мне хреново настолько, что приходится сдаваться. Ощущение, что все кости в теле превратились в крошево, не нравится чуточку больше, чем перспектива показать Максу свою задницу. — Ладно, — я вздыхаю и переворачиваюсь на живот, чуть не плача. Так себе быть больной, которой приходится ставить уколы перед парнем своей мечты. — Не ворчи, малышка, я буду аккуратным. Меня бросает в дрожь от этой фразы, ведь буквально вчера я читала рассказ, где парень точно такие слова говорил девушке перед её первым разом. Я вспоминаю строки оттуда — щеки заливает румянец — и так сильно ухожу в свои мысли, что вообще не замечаю, как Макс делает мне укол. Штаны, видимо, тоже спускает он сам. Здорово как. — А ты боялась, — он улыбается и я готова смотреть на это вечно, честное слово. — Было больно? Я качаю головой, утонув в его глазах. Больно? С кем угодно, но только не с тобой. Чёрт. Кажется, я все ещё вспоминаю вчерашний рассказ… Часов до семи утра мы болтаем, вспоминая всякие смешные истории из детства, и всё это время я лежу на груди у Макса, слушая стук его сердца. Мы вспомнили, как я уговорила забрать его уличного кота, но притащила его не к себе домой, а к Максу, за что ему дома пришлось несладко, хотя, стоит заметить, кот до сих пор живёт у его родителей и катается как сыр в масле. Вспоминали, как я плела ему косички, когда была совсем мелкой, а он носил длинные волосы, а Тёма, который стригся коротко, всегда смеялся с него. Температура падает до противных тридцати семи и двух, и мы снова засыпаем в объятиях друг друга, просыпаясь только к обеду, и то исключительно из-за моей мамы. Они (а раньше и я с ними) всегда возвращались домой первого числа в обед, потому что вечером дом наполнялся уже друзьями родителей, и празднование продолжалось, а до этого времени нужно было ещё успеть привести в порядок комнаты, выгнать всю молодежь и дать пару подзатыльников Тёме с Яной за испорченную мебель. Это уже традиция. Мы просыпаемся от громкого голоса женщины по имени Светлана Юрьевна, которая стоит посреди комнаты и вещает: — Оставили на одну ночь погулять со старшими, а она сразу мужика в кровать притащила. Серёжа, — она зовёт папу, — иди посмотри! Мы за порог, а тут вот что творится! Ты, ирод, знаешь, что ей всего пятнадцать, а? — И вам здравствуйте, тёть Свет, — улыбается уже проснувшийся Макс. — Не кричите только, у Арины температура ночью высокая была, пусть она лучше спит. Мама сразу же заканчивает свой спектакль, которому едва ли может поверить хоть один человек в мире. Она любит Макса, наверное, больше родного сына. Да что там. Больше всех своих детей. Просто иногда ей хочется поиграть в строгую мамочку, хотя едва ли её хватает секунд на пятнадцать. — Температура? — сразу же суетится мама. Её забота порой сводит с ума. — Высокая? Сколько? — кричит она, когда Макс называет ей цифру. Спасибо, ма, я так конечно высплюсь. — Почему не позвонили?! — Не беспокойтесь, я поставил ей укол, температура снизилась, а вас до возвращения решили не беспокоить. — Почему ты не мой сын, Максимушка? — она наверняка треплет его по волосам после этой фразы, всегда так делает, мне даже глаза для этого открывать не надо. — Чем тебя твой сын не устраивает? — на пороге комнаты, судя по всему, появился Тёма. — Как ты думаешь, Артём, — если мама называет тебя твоим именем по паспорту — беги. — Чем он меня не устраивает, если я просила быть аккуратнее с кальяном, а на нашем новом кухонном столе огромная прожженная дыра?! И на белом ковре пятно от вина, прямо посреди комнаты. — Да там была куча людей, почему сразу я? — Артем начинает оправдываться, но это дохлый номер. — Уйди с глаз моих, — ворчит мама, а потом снова возвращается к нашей «парочке». — Максимушка, принеси, пожалуйста, ей теплый чай, а я пока посмотрю, что с ней, хорошо? Мать педиатр — горе в семье. Она проработала в больнице кучу лет, а года три назад поняла, что устала, прошла курсы и стала мастером маникюра. Только вот педиатром в нашей семье она никогда быть не перестанет. Да и к лучшему, наверное, я терпеть не могу ходить по больницам. Приходится открыть глаза, чтобы улыбнуться и посмотреть на маму, но уже через пару минут мне не до смеха. Мама говорит, что у меня ужасная гнойная ангина и без уколов антибиотика нам никак не обойтись, минимум неделю два раза в день. А ещё она говорит, что её сестра подарила им с папой путешествие, и они улетают до Рождества в Рим, поэтому просит Макса ставить уколы и вообще быть ответственным за моё здоровье, потому что: — Этим двум старшим олухам я доверить ее не могу. Спасибо, ма… 5. Я люблю малышку Интересно, есть ли в мире люди, которые любят болеть? Только не просто валяться в кровати и смотреть фильмы, а прямо по-настоящему болеть, страдать от температуры, с трудом подниматься на ноги и не есть твердую пищу из-за сумасшедшей боли в горле. Я никогда не любила болеть, хотя многие дети мечтают увидеть на градуснике повышенную температуру, чтобы не пойти в школу и остаться дома минимум на неделю. Меня школа никогда особо не парила, поэтому прогуливать я даже не пыталась. Учусь хорошо, отношения с учителями тоже неплохие, а в классе полно друзей. Какой смысл сидеть и тухнуть дома? Болеть в праздники — это отдельный вид искусства, которым я владею на профессиональном уровне. Слечь с отитом в собственный день рождения? Да. Сломать руку восьмого марта? Конечно. Упасть первого января с температурой сорок и гнойной ангиной? Ну естественно! Пока дом снова наполняется гостями, я лежу трупом в кровати, чуть ли не воя от досады. Девчонки утром звали меня снимать новый танец для "ТикТока" на площадь прямо у ёлки, а потом кататься на коньках под открытым небом, но я только и могла что грустно вздыхать и пить очередную порцию лекарств. Макс убежал поздравить родителей, Тёма и Яна укатили в клуб, подруги пошли снимать видео без меня, а я так и продолжаю валяться, время от времени кивая и улыбаясь заглядывающей в комнату маме. — Привет, красавица, — раздаётся в наушниках, и я улыбаюсь в экран ноутбука, приветствуя Лерку. Мы познакомились совершенно случайно, просто мне в рекомендациях попалось её видео из Сентфора, и я не смогла ей не написать и не спросить, что это за волшебство и где она нашла город из игры. Общение завязалось очень быстро, и даже разница в три года не мешает нам дружить. Мы болтаем с Лерой обо всем, делимся тайнами, доверяем секреты и даже не замечаем, как пробегает время. Лера ждёт малыша, и теперь в наш разговор постоянно вклинивается её муж Рома, потому что приносит ей то шоколадки, то ещё какие-нибудь вкусняшки. Я смотрю на них с нескрываемым обожанием и восхищением. Они такие молодые, влюбленные и прекрасные, что хочется верить: счастье на самом деле близко, и порой испытания в конечном счёте приносят радость. Но не мне. — Приве-е-ет! — хрипло тяну, улыбаясь. — И животику тоже привет. Как ваши дела? Лера рассказывает, что вчера утром они узнали, что ждут девочку, и Ромка отмечал это событие, почти забыв про новогоднюю ночь. Я слушаю ее, улыбаясь, потому что это мило настолько, что у меня за ушами трещит. Когда Лерка спрашивает, как мои дела, я, видимо, как-то слишком заметно тухну, потому что подруга тут же нападает с вопросами. Конечно она в курсе, что я по уши влюблена в Макса, и, когда узнала, что мы будем встречать Новый год в одной компании, обрадовалась этому больше меня. На рассказе про силиконовую куклу Лику, или Лину, я правда не помню, как зовут эту курицу (а судя по тому, что Макс назвал её и так и так, он и сам не помнит) Лера смешно кривится, пережёвывая грушу и вставляя пару ласковых слов в описание блондинки. Обожаю эту кудряшку. — …Ну и в итоге родители уезжают, и мама очень просит Макса ставить мне уколы утром и вечером, потому что чужим медсёстрам она не доверяет, а мои непутёвые двойняшки в жизни шприц в руке не держали, — вздыхаю, опуская голову. Рассказ получился длинным и эмоциональным, поэтому мне нужен перерыв и парочка советов. Очень. — Знаешь, когда наши с Ромой родители уехали в свадебное путешествие, у нас случилось столько всего! — Ты не помогаешь, Лер, — бурчу, понимая, что начинаю нервничать только сильнее. — Он каждый день будет ставить мне уколы, пока я лежу тут больная и похожая на черт-те что. Да он сбежит от такой ходячей проблемы быстрее, чем бегают спортсмены на олимпийских играх. — Неправда, — вмешивается Рома, обнимая Лерку со спины, и я приветственно машу ему рукой. — Мне нравится о Лерке заботиться, когда она болеет. Этот её благодарный взгляд за самый обычный куриный суп стоит многого. — Не забывай, что ты её уже любишь. А для Макса я просто младшая сестра его друзей. Зачем ему такой напряг в виде меня? Мама усложнила и без того непростые отношения, сама того не ведая. — А мне кажется, ты сама усложняешь, — улыбается Ромка. — Вы, женщины, любите это делать. — Так, Королёв, — фыркает Лерка, смешно сморщив нос, и я невольно улыбаюсь, глядя на милую парочку. — Иди и купи мне арбуз, а то разговорился тут, я смотрю. А ты, малышка, — она усмехнулась, произнеся это прозвище, — не бойся быть рядом с ним. Дружба часто перерастает во что-то большее, не отталкивай его, пусть все будет так, как должно быть. Мы болтали ещё около часа, обсуждая все на свете. Лерка снова советовала не нагнетать и не лететь вперёд паровоза, а дать нам обоим время и успокоиться. Но меня все равно потряхивало перед этой неделей, словно должно было случиться что-то особенное, такое, отчего моя жизнь перевернется на сто восемьдесят градусов. Но… вопреки моим страхам, а возможно, и ожиданиям, ничего особенного в эту неделю не происходит. Макс прибегает утром и вечером, быстро ставит мне укол и убегает, потому что на работе у него полнейший завал. Он привозит вкусняшки и звонит по несколько раз в день, чтобы узнать, как я себя чувствую, и от этой заботы по моей душе разливается тепло. Тёмы с Яной большее количество времени дома нет, а в один из дней они снова закатывают вечеринку в нашей квартире, и я стону от бессилия, потому что хочу спать, но обо мне, конечно же, никто не вспоминает.