Ещё темнее мрак жизни вседневной, Как после яркой осенней зарницы, И только в небе, как зов задушевный, Сверкают звёзд золотые ресницы. И так прозрачна огней бесконечность, И так доступна вся бездна эфира, Что прямо смотрю я из времени в вечность И пламя твоё узнаю, солнце мира. И неподвижно на огненных розах Живой алтарь мирозданья курится, В его дыму, как в творческих грёзах, Вся сила дрожит и вся вечность снится. И всё, что мчится по безднам эфира, И каждый луч, плотской и бесплотный, – Твой только отблеск, о солнце мира, И только сон, только сон мимолётный. И этих грёз в мировом дуновенье Как дым несусь я и таю невольно, И в этом прозренье, и в этом забвенье Легко мне жить и дышать мне не больно. Текст был непростой, и на упражнение у Серого ушла большая часть смены. Он прерывался, пил кофе, делал обход этажа, снова брался за упражнение. Полного равнодушия добиться не удавалось, что-то в сознании всё-таки шевелилось, он не чувствовал уверенности, что идеально справляется с задачей. Интересно, где сейчас автор? Да ладно, сойдёт, решил наконец Серый. Мысль, что «сойдёт», заведомо относилась к трудноуловимым детекторами, так что дальше беспокоиться он не стал. Вялое недовольство, вялая радость, «сойдёт и так», «авось» – удобный набор для маскировки. В любом случае смена уже подходила к концу. 4 Перед сдачей смены Серый отправил своих программистов в утилизатор. Дистанционно, нажатием кнопки, чтобы ни о чём не спорить и ничего не обсуждать. Он знал, конечно, что предстоящая «деголемизация» субъективно может восприниматься «големами» как гибель, со всеми вытекающими из этого переживаниями, поэтому ни к чему давать им повод и время для размышлений. В любом случае, сама деголемизация практически мгновенна, и их бессмертные души не сохранят отчётливых воспоминаний, работа забудется, как сон, не считая кое-каких практических навыков. Для дела так лучше. Лила обычно не опаздывала, не опоздала и сейчас. А с чего ей опаздывать, если она явно наслаждалась работой? И всё-то у неё по последней моде, как обычно. Предельно короткая кожаная юбка, кожаный нагрудник с шипами, когти, покрашенные в пять разных цветов на каждой лапе, алмазные зубы, кожаная кепка с модным радужным «пером ангела» над ухом... Смену она приняла быстро и по-деловому. Можно было ехать домой. На глайдере через Стигийские болота без остановок путь занимал около часа. Но ехать прямиком в свою холостяцкую квартиру Серому не хотелось. Разнообразить каждый раз дорогу уже вошло в привычку. В свободное от работы время это не запрещалось, хотя и не поощрялось. А начальственного присмотра за свалками и унылой болотистой равниной точно было меньше. 5 Чтобы поменьше мозолить глаза случайным наблюдателям и побыстрее покинуть зону обзора видеокамер, Серый на своём глайдере наискось пересёк ближайший залив и скользнул в долину между двумя грядами мусорных холмов. Холмы были старые, во всяком случае насыпанные ещё до того, как Серого перевели на работу в этот сектор. Склоны их осели, оплыли и заросли серо-коричневым выносливым бурьяном и колючим кустарником, отбрасывавшим в свете фар глайдера острые проволочные тени. Отъехав от залива километра на полтора, он запарковал машину под каким-то ржавым навесом возле полуразрушенного бетонного ангара – после очередной оптимизации субстрата многие производственные помещения перестали использоваться. Площадка рядом с ангаром была покрыта растрескавшимся асфальтом. Дождь перестал. С начала смены стало даже как будто светлее. Да, светлее. Прямых лучей солнца в аду, разумеется, не видели никогда, но, по слухам, через своды давно уже были проложены пучки оптических волокон, позволявшие экономить на искусственном освещении. Серый вышел на площадку и огляделся. Прошлый раз он останавливался значительно ближе к заливу. Чем больше было расстояние, отделявшее его от рабочей зоны, тем спокойнее он себя чувствовал. И навес оказался очень кстати: глайдер трудно заметить с высоты, с пролетающего дрона. Вполне можно прогуляться часок, прежде чем ехать домой, на скучную окраину Дита. В распадок между двумя холмами вела тропинка. Интересно, кто по ней ходит? Точнее, ходили, только очень давно – до того, как перестали пользоваться ангаром? Тропинка обогнула холм, и ангар пропал из виду. Растительность здесь была погуще и позеленее. Меньше бурьяна, больше кустов, местами – даже корявые деревца с жёсткой, почти чёрной хвоей. Неподалёку журчал ручей. Прозрачный, хотя и пахнущий какой-то химией. Перешагнув неширокое русло, Серый пошёл вверх по течению. Не торопясь, разглядывая воротнички из беловатых кристаллов, выросшие на камнях там, где они выглядывали из воды. Растительность становилась всё более плотной, с кустов между колючками свисали гроздья чёрно-красных ягод, на корявых деревцах торчали кое-где мелкие сизые шишки. Скрипели какие-то невидимые насекомые, стихавшие при приближении Серого. С дерева на дерево перепархивали, попискивая, крошечные серо-жёлтые птички. Раньше так далеко в глубину свалки Серый не заходил и теперь чувствовал недоумение, смешанное с удивлением. Вся эта жизнь здесь, в глубине ада, пусть даже в заброшенной его части, производила странное впечатление, говорила как будто о том, что никакого «навеки» не бывает, что загубленное может, вопреки всем доктринам, возродиться, пусть в такой скромной, лишённой претензий на величие форме. Обойдя игрушечное ущелье, в котором вода ручья шумела и бурлила, разумеется понарошку, не грозно, и перейдя гряду заросших лесом холмов, для него – таких же игрушечных, как ручей, он оказался в маленькой, совсем уже уютной на вид долинке и вовремя успел заметить, что чуть не наступил на не менее игрушечное на вид рисовое поле, а заметив, сел на безлесный с этой стороны склон, чтобы осмотреться получше и не наступить ненароком на что-нибудь ещё. В сумерках по ту сторону поля справа от пальмовой рощи виднелось несколько хижин. В одной горел огонёк . На опушку леса слева от рощи вышло стадо слонов. Вожак, не больше ладони Серого, поднял вверх хобот и затрубил. И даже храбро, не переставая трубить, двинулся к Серому. Cерый улыбнулся, наклонился и осторожно подхватил слона ладонью. Вот так вот, брюшком на ладони, с четырьмя толстыми ножками, свисающими по сторонам, вожак ничего не мог сделать – ни атаковать Серого, ни освободиться. Тем не менее он вертел головой, топырил уши, тянул вверх хобот и трубил не переставая. – Какой храбрец! Рассмотрев слона, Серый снова вытянул руку и осторожно поставил вожака рядом с его стадом. Оказавшись на твёрдой земле, вожак перестал трубить и некоторое время стоял, покачивая головой и глядя на Серого. К нему приблизилось ещё несколько слонов. Все вместе как будто посовещались, а затем повернулись и ушли в лес, а за ними и остальное стадо. Огонёк в хижине погас. Серый почувствовал, что на сегодня впечатлений достаточно, поднялся и тем же путём, которым пришёл, вернулся к глайдеру. 6 После этого в укромную долину он возвращался неоднократно. В основном – посмотреть. Наблюдение за чужой жизнью, по-видимому никак не связанной с грандизным планом творца трёх миров, радовало и успокаивало. Но оставаться простым наблюдателем было невозможно, Серый это понимал. Так же как жителям оазиса делать вид, что они его не замечают. Некоторые, конечно, старались, но не все, начиная с храброго вожака слонов. Слоны как раз в дальнейшем лучше других демонстрировали равнодушие – паслись, стараясь не приближаться, будто Серый превратился в обыкновенную скалу на краю долины. А вот люди... Людям его молчаливое присутствие не давало покоя, побуждало к действиям. Понятно, нападать они не решались и тяготели к другой крайности, поклонению. Но в поклонении Серый не нуждался. Поэтому, увидев, что к очередному его появлению за рисовым полем соорудили алтарь, а когда он занял своё обычное место на склоне, то к алтарю привели несколько быков, явно собираясь принести их в жертву, он решил вмешаться – взял самого крупного белого быка, поднёс к лицу, рассмотрел. Осторожно, одним пальцем, погладил мычащую фигурку между рогами, поставил обратно. Подхватил белобородого смуглого жреца в чалме и белых одеждах, с ножом в руке.